Если бы ещё полгода назад кто-то сказал Ким Тэхёну, что он поцелует Чон Чонгука, то парень рассмеялся бы и ударил этого кого-то в нос.
Возможно, иногда настоящий Тэ скучает по прошлому, но не жалеет о содеянном. Зачем жалеть? Кажется, всё в порядке. И вообще, Чонгуку можно целовать, а Тэхёну нет? Ещё чего. Он тоже имеет на это полное право, тем более после случая в туалете он очень долго места себе найти не мог, так что теперь пусть и Чон побегает по дому с истерикой. Мозги, может, на место встанут, кто знает.
Вот что ещё различно: прошлый Ким прокручивал бы эту сцену в голове больше миллиона раз, а этот — вообще нет.
Ладно,
возможно чуть-чуть, но всё равно не так часто, а это уже прогресс.
Тэхён вообще спокоен. Почему? Потому что он скала. Огромная и непробиваемая скала, которая может вести себя спокойно и культурно. Спокойно и культурно, да.
Да.
Окей, нет, он не такая уж и спокойная скала, но этот маленький недостаток никак не повлияет на самоуверенность Кима. Ну и что, что он мечется по дому как угорелый? Вон, Юнги тоже носится, и что?
Стоп.
— Ты не видел мою щётку? — Мин проскочил в ванную, после чего из неё начали доноситься шуршание и обречённый вой парня.
Ким стоял неподвижно, смотрел на ванную комнату, из которой уже давно выскочил Юнги и пронёсся мимо, после чего всё-таки ожил и смачно ударил себя по лбу ладонью.
Тэхён совсем забыл, что его лучший друг уезжает сегодня. И что он теперь за друг, брат, партнёр по сражению? Ким интенсивно хлопает себя по лбу.
«Плохая скала, очень плохая», — ругается парень, обещая себе отказаться от чипсов на неделю.
Вместо того, чтобы помочь Юнги собраться, он целовался с своим соулмэйтом. Прикасался к его мягким губам, а они очень мягкие. Он пользуется каким-то бальзамом, Ким готов поспорить. Такое нужно запрещать, втянуться можно же, Тэхён обязательно будет запрещать. Хотя нет, это слишком приятно. Да, приятно. Если Чон согласится надеть хоть раз чулки, то так уж и быть, Ким разрешит пользоваться этой штукой, и… и…
«Ох, чёрт».
— Соберись, — парень ещё раз хлопает себя уже по щекам и тут же направляется к другу, который, к слову, уже собрался и ждёт, когда Ким-старший, то бишь отец Тэхёна, приедет с работы и подвезёт того на вокзал, а уже оттуда парень вернётся в Сеул.
Тэхён не раз удивлялся тому, как Мин вписывается в их семью. Будто у него всегда было два брата — Джун и Юнги, иначе и быть не может. Родители всегда относились к нему, как к ещё одному сыну; иногда мать даже делала ему подарки на праздники, от которых друг в большинстве случаев отказывался. Все знали и знают, что Юнги слишком гордый для того, чтобы принимать от кого-то подарки (естественно, Чимин — исключение), но не все знают о том, что творится в семье этого парня, и в последние несколько лет даже он сам находился в неведении. Тэхён разговаривал с Мином несколько раз об этом, и ничем хорошим разговор не заканчивался, но одно ясно точно — своего отца Юнги хоть и презирает, но любит, как бы он не пытался это скрыть. Когда кто-то упоминает его в разговоре, глаза парня хоть и всего на миг, но загораются заинтересованностью. Конечно, рано или поздно он перестанет отрицать очевидное, но, на самом деле, лучше поздно, чем никогда.
— Разве ты не завтра собирался ехать? — спрашивает Ким, рассматривая несколько небольших сумок, которые стояли на полу. Юнги не любил таскать с собой много вещей. Друг выглядел немного нервным, он кусал губу и смотрел куда угодно, но не на Тэ. Когда ответа не последовало, парень продолжил: — Тогда я предупрежу Чимина, что ты уезжаешь раньше.
Когда Ким уже собирался доставать из кармана телефон, в его руку вцепились мёртвой хваткой. Конечно, Тэхён понял, что что-то не так, но такого он явно не ожидал. Ему хотелось спросить, всё ли в порядке, но также он знал, что Мин снова ничего не ответит. Это была одна из особенностей Юнги. Когда что-то внутри него происходило, он зарывался в невидимом коконе, где слова не были слышны, а одиночество помогало вернуть равновесие. Правда, помогало ли это или нет, но каждый раз, спустя пару дней, друг становился прежним.
— Хорошо, я не буду ему звонить, хорошо, — успокаивает парень, чувствуя, как спустя долгие секунды хватка начала слабеть. Юнги снова жуёт губу и смотрит на Кима с сомнением, но, что послужило поводом, конечно, никто не знал.
Друг полностью отпускает Тэ и садится на диван. Его локти упёрлись в колени, а на пальцы, сложенные в замок, Мин положил подбородок. Поистине самая красноречивая поза — приключилось явно что-то хреновое. Возможно, очень хреновое.
Тэхён продолжает наблюдать, но уже молча. Юнги хочет что-то сказать, он будто борется с собой, порывается выбраться наружу, но неведомая сила тянет его обратно. Киму знакомо это чувство, конечно, он даже проходил определённый курс лечения у психолога, и это было просто ужасно. Просто ужасно то, что каждое твоё слово оценивалось специалистом. Ужасно то, что любая протянутая рука казалась сморщенной, покрытой невидимыми для других глаз слизнями, с давно высохшими венами. Было ужасно.
«А Чимин бы помог».
— Чисто теоретически, — начал Мин, всё ещё опасаясь того, что именно он может увидеть в глазах друга. Тэхён кивает, подталкивая на то, чтобы Юн продолжил. — Если бы… твои родители, допустим, разъехались, но спустя где-то десять лет ты узнаёшь, что всё совсем не так, как бы ты поступил?
— Я… —
«ничего не понял», — …можешь объяснить конкретнее?
В Юнги всё ещё плещется сомнение, когда Ким говорит это, даже что-то бормочет несвязное себе под нос. Юнги чувствует себя под колпаком, в котором постепенно уменьшается количество кислорода. Юнги никогда не был слабым, но временами он был затерян где-то в глубине своих чувств.
— Чисто теоретически, — вторит он, рассматривая мятный свитер, выглядывающий из открытого рюкзака, — если бы оказалось, что одного из них уже давно нет в живых…
— Юнги…
— Как бы ты поступил?
Юнги решается посмотреть в карие глаза напротив, но ожидаемого он не увидел. Лишь боль и желание забрать на себя ещё больше.
Разве Ким может ответить на этот вопрос? В его жизни такого не было, и он не до конца понимает чувства друга. Не в полной мере перенимает на себя боль, которой, на самом деле, больше, чем могло бы вместиться в этого парня. Конечно, для Юнги это стало ударом, и, возможно, Тэ спросил бы, кто сказал ему подобное, но было ли кому-то сейчас необходимым задать или услышать такой ненужный в данной ситуации вопрос?
—
Он просто прислал мне
это и адрес, — снова заговорил друг, доставая из рюкзака фотографию и записку. Конечно, Тэхён не спрашивал, кто этот «
он», потому что всё было и так предельно ясно. Ясно, как день.
«Ты был ещё ребёнком, я не хотел тебя ранить. Если ты сможешь меня простить, если я как-то могу замолить свои грехи, то пусть это будет первым шагом.»
Только когда Ким прочитал записку, он перевернул фото, которое всё ещё было в дрожащей руке Мина. Несомненно, на нём был маленький Юнги и, как Тэ предполагает, его мама. Она держала сына за руку и за что-то ругала, пока сам мальчишка тянулся своей маленькой ручкой к настенной гирлянде. Фото кажется обычным, в нём нет никаких знаков или чего-то подобного, поэтому Тэхён и удивился, ведь тут нет никакого подтекста и уж точно слов о том, что мать друга умерла ещё много лет назад, но, когда в его руки попал адрес, всё стало на свои места.
— Это…
Юнги выглядел очень подавленным, даже пуще, чем было до того, как он всё рассказал Киму. Его волосы были растрёпаны в разные стороны, а глаза покраснели от того, что парень старался сдерживать себя и не разреветься, как самая плаксивая девочка в мире.
«Это городское кладбище».
«Его отец самый безответственный из всех, что я видел. Взвалить на сына такое…»
Пока Тэ беспомощно смотрел куда-то в потолок, будто спрашивая, что делать, Мин стал застёгивать рюкзак, так как за окнами послышался знакомый звук двигателя. Когда Ким заметил это, то тут же кинулся к Юнги.
— Ты собираешься вот так уехать? Это же… ты должен остаться! — он схватил друга за руку, но тот моментально её вырвал.
— Нет, не должен, — Юнги не хотел повышать голос, но из-за пережитых эмоций он не смог контролировать это. — Я не могу всё бросить из-за какой-то сраной записки с искуплением!
Мин не уходил, он стоял на месте, вглядывался в глаза Тэхёна, пытался все чувства распознать, обидеть не хотел, слова подбирал, но упёртый друг им вылететь не дал даже, сам незаконченный разговор начал.
— А как же Чимин? Ты ему ничего не скажешь? — А Юнги стоит как вкопанный, у него на языке всё ещё тихое, несказанное «
прости» вертится. Конечно, он не хочет уезжать, не хочет лгать Чимину и не хочет ничего знать о чужих проступках, огромный Сеул забыться даст, раны излечит, заставит полностью в работе погрязнуть, заплыть туда, откуда обычно не выплывает никто.
Юнги уезжает, больше так и не подняв взгляда.
На кладбище он не ездил.
***
Спустя пару дней все погрузились в напряжение. Намджун был занят подготовкой к школьному вечеру, помогая в некоторых аспектах старосте класса. Ему было некогда, ведь у парня всегда было в первых рядах построения личности отменное чувство ответственности. Сокджин из-за занятости своего парня, соответственно, не приходил. Хотя, он и не смог бы, так как его маме в последнее время было трудно работать одной в пекарне, так что он, как примерный сын, помогал с этим. Тэхён был почти один, только с Хосоком перекидывался обыденными фразами пару раз, не более. Остальное время Чон следовал за ним хвостиком, время от времени ведя свой монолог.
Чимин, как узнал, что Мин уехал на день раньше, поссорился с родителями и отправился в Сеул на деньги, которые он бережно копил на новую консоль, а сам Юнги… от него не было никаких вестей. Тэ правда волновался по этому поводу, но, когда Пак написал, что нашёл его, большая часть переживаний поубавилась.
Чон Чонгук в школе так и не появился из-за болезни. Тэхён в глубине души был рад этому, потому что боялся того, что их ждёт
дальше. Чувства до сих пор кажутся очень смешанными и совершенно новыми, неизведанными, от этого выть хочется, словно волк на луну. И кто же знает, на что этот придурок может пойти?
— Если тебе нечем заняться, то можешь повесить серпантин, — Джун выглядел недовольным, когда Тэхён поднял взгляд вверх. — И убери свои лапы с моей парты.
— Разве не
тебе дала это задание Суён? — хитрый прищур. Тэ определённо слышал, что староста сказала это Намджуну.
— У
меня ещё много работы, — отмёл подлый засранец. — А
ты ничего не делаешь, так что повесь серпантин. И убери ноги.
Тэхён никогда не любил своего брата…
Кому он лжёт? Неизвестно. В любом случае, мероприятие должно было начаться где-то через пять часов, а работы оставалось ещё много, так что парень, хоть и неохотно, но поднялся с деревянного стула и отправился к злосчастному серпантину.
«Да кому до него вообще какое дело».
…Не любил, но помогал.
***
Сокджин, когда учился в школе, избегал школьные фестивали и вечера, так как не видел в них ничего интересного. Конечно, хоть парень и не стремился к этому, но он был отличником и общеизвестным любимчиком лишь на уроках. Всё остальное время он посвящал маме. Джину не было дела до каких-то там школьных «вечеринок», ведь он знал, что где-то его ждёт или ищет соулмейт, вторая половинка целого.
Он не ожидал сам от себя, что спустя определённое время окажется на школьном вечере. Конечно, он не первый. Сокджин был на этих штуках не раз, так как мать думала, что тот мало проводит времени со своими одноклассниками. Просто он не думал, что окажется в самом эпицентре школьной жизни, и уж точно не думал увидеть перед глазами свою мельтешащую кофту.
— Твоё же? — Когда кофту опустили, Джин не ожидал увидеть вполне знакомое лицо. Парень даже растерялся, когда незнакомый-знакомый как-то по-злобному усмехнулся, но виду не подал, выхватывая из чужих рук свою вещь. Люди, в основном школьники, медленно, но верно наполняли актовый зал, поэтому шума становилось больше.
— Откуда она у тебя? — Сокджину не очень понравилось то, что его кофта оказалась у соулмейта Тэ, но своё недовольство он тактично прикрыл. Парень лишь пожал плечами и, так же, как появился, ушёл.
Чонгуку всё ещё не очень приятно было смотреть на этого человека, хоть он и друг Тэхёна. Конечно, он хотел передать кофту Киму, но так как нашёл владельца вещи, то решил вручить ему напрямую. Осматривая помещение, парень надеялся уловить силуэт своего предполагаемого предназначенного, но так и не смог. Не смог, потому что тот нашёл его раньше.
— Хей? — Он казался невинным в своей белой, кажется, оверсайзной рубашке и чёрных джинсах, но оба они знали, что в действительности это не так.
«Конечно, это не так».
— Хей, — Чон, кажется, впервые позволил себе дать слабину, нежно улыбаясь под песню Селены Гомез, которая играла на фоне, и протягивая руку к коричневым прядям на чужой макушке.
«Не оттолкнёшь меня?»
Когда пальцы соприкоснулись с мягкостью шелковистых волос, Чонгук в который раз осознал, что находится над пропастью.
«Ну же, толкни».
«Не давай мне пустых надежд».
Когда голова Кима подстроилась под его руку, он понял, что они приняли важное для обоих решение.
«Не оттолкну»
