Лекарство из крест-травы

Хотелось бы сказать, что за выстрелами пришло беспамятство – мягкое, убаюкивающее, оставившее прошлую жизнь, да и жизнь вообще, позади. Однако Олег не прекратил существование, таким легким способом избавившись от боли. Боль осталась с ним. Она въедалась в края ран, забиралась костлявыми пальцами внутрь, заменяя собой пролитую кровь. Волков ощущал ее даже тогда, когда прочие чувства его покинули: затихли вдалеке голоса Сережи и Грома, оборвалась траурная песнь богини Мити, которая должна была прозвучать для него лишь раз, почернело в глазах от тяжести век. Больнее всего было то, что Олег отчетливо понимал, что с ним произошло. Кто его подставил. Понимал, но какой-то частью сознания отказывался принимать, несмотря на всю абсурдность подобного отрицания. После всего, что Сергей Разумовский учинил в Санкт-Петербурге, искать ему оправдания было бы последней глупостью. Олег и не искал. Если его мысли и были заняты чем-то, чему можно дать хотя бы словесную форму, то звучали они исключительно нецензурно и многообразием не отличались. Как же больно. Но лучше так, чем сдохнуть. Должна же у всего происходящего быть какая-то причина свыше, раз уж даже боги вмешались. Если ее нет, то вселенная только что придумала самую тупую шутку, обойдя даже самых нелепых комиков. – Есть, соколик, на все есть причина, – шаманка, не показываясь перед мысленным взором, снова погладила Олега по голове, словно утешая дитя. Так терпеть боль и правда было легче, но вместе с тем и мысли растекались, падали вязкими каплями на шахматный пол, складываясь на нем в знак бесконечности. Вечного забвения. Так помогло благословение? Или все-таки нет? Волков впервые в жизни боялся не чувствовать боли. Казалось, что стоит ей утихнуть, и он умрет. Вот так нелепо, застреленный лучшим другом на глазах у команды, которая с минуты на минуту последует за ним. – Ты верь, мой хороший. Верь в Мити. Если гибель ее будет напрасна, то и Кутыхэя никто больше не остановит. А явится он сеять зло. Теперь – только зло. Не самое приятное, что может услышать умирающий. Как будто именно в этот момент ему должно быть дело до судеб мира. Если когда-то давно Олег и мечтал звать себя рыцарем, то теперь даже с натяжкой на героя не походил, а потому не надеялся ценой своей жизни спасти миллионы или что-то в этом роде. Он просто хотел сдержать обещание – протянуть подольше. Узнать, чем закончится это безумие. Кто выйдет из него победителем. И не упадет ли Сережа рядом, закрывая собой ровные клетки, проглатывая сумасшедший смех и пуская насмарку все, ради чего жил сам и ради чего ему был предназначен дар древних поверий. Они ведь так и не поговорили об этом: о кошмарных и вещих снах, о треснувшей скорлупе и о том, что вырвалось из нее в привычный мир, о своих прежних чувствах и о том, что им еще – может быть, если бы они не опоздали – предстояло пережить. Все попытки вести диалог заканчивались либо срывами, либо тишиной. Они оба ранили друг друга словами и, поранившись, закрывались, выставляя перед собой еще более острые копья фраз. И вот теперь все закончилось. Тихими голосами из черноты. – Вы уверены, что он согласится? – Я когда-то ошибался, Булат? – Ваша правда. Первый голос был Олегу не знаком, зато второй он определенно уже слышал. Он напрягся, пытаясь осознать собственное положение в пространстве и источник звука, но на тело навалилась пульсирующая тяжесть, сквозь которую пятью бутонами вспыхивали отголоски боли, но вспыхивали как-то неохотно, глухо. Олег понял, что находится под действием анестезии и – вероятнее всего – в больнице. Ему казалось, что в своих разговорах с шаманкой он не терял сознания, но он совершенно не помнил, как его перевезли куда-то из чертова дворца. Пожили, как короли, называется! – Но он все-таки достаточно натерпелся. Думаете, ему хватит сил? – Тссс… Он очнулся. Позови врача. Но не слишком торопись. Несколько уверенных шагов, щелчок дверной ручки – и Олег с обладателем знакомого голоса остались один на один. Пошевелиться Волков не мог, но чувствовал угрозу, исходившую от его собеседника. Знакомую, как и голос, угрозу. Будто бы не направленную на него, но балансирующую где-то на грани – стоит оступиться, и он тут же окажется под ударом. – Фауэлл… – процедил Олег, но чужая рука тут же мягко легла ему на грудь. Собственный голос прозвучал сухо и хрипло, обдирая горло. – Ничего не говори, – произнес Картер Фауэлл с сочувствующей улыбкой в спокойной интонации. – Ты только что пережил несколько операций. Плюс не самая удачная интубация. Побереги силы и выслушай меня. Тебе понравится мое предложение. Олег очень сомневался, что ему может понравиться хоть что-то, сказанное очередным сверхъестественным существом, но коротко дернул подбородком, выражая согласие выслушать. Выбора у него все равно не было и не появилось бы, даже не будь он парализован наркозом. – Прежде всего, прими мою благодарность за содействие общей цели. Тебе почти пришлось умереть, чтобы паззл сложился так, как надо. И пришлось бы безо всяких «почти», если бы Мити не вмешалась. Впрочем, оно и к лучшему. У тебя наверняка куча вопросов. Обычно я не люблю говорить с посторонними о своих планах, но ты мне пригодишься. Так что услуга за услугу, можно сказать. Ответ первый. Нет, я не бог. И Мити, и Кутх – уж извини, это имя мне привычнее, – куда старше и могущественнее меня. Потому они и опасны. Я тот, кто хочет уничтожить богов. Мити была душкой и к тому же почти лишилась сил. А вот Кутх… Он тысячи лет спал, накапливая гнев и могущество. Его пробуждение было предопределено, и я уже много лет делаю все, чтобы оно прошло по моему сценарию. Ответ второй. Нет, тебя в плане не было. А вот друг твой был. Несмотря на то, что люди позабыли свои корни, частицы божественных душ все еще сохранились в этом мире. Кто-то зовет их обладателей гениями, кто-то – белыми воронами. Их таланты могут различаться, но воля – вот что их объединяет. Эти осколки древних сущностей – те еще крепкие орешки. И чем крепче, тем лучше для моего замысла. Чтобы убить бога-ворона, нужно дать ему смертное тело. Тело самого стойкого из белых ворон. Того, кто выдержит огромную силу. Но есть одна проблема: добровольно мало кто согласится отдаться – даже богу. Поэтому волю Сергея необходимо было подточить. Сначала мне помогал в этом доктор Рубинштейн, его психиатр, а потом появился ты – недостающее звено, очень удачно вставшее в цепь событий. По сути, именно ты появился в нужное время и в нужном месте, чтобы среди всех Кутх выбрал именно твоего друга. И твоя смерть должна была стать последним гвоздем в крышке гроба его воли. Олег непроизвольно дернул рукой, пытаясь сжать ее в кулак. Картер Фауэлл убрал руку с его груди и, судя по звуку, присел на стул или кресло у больничной койки. – Ты меня слышишь и понимаешь. Это хорошо, – усмехнулся он и продолжил: – Вероятно, я кажусь тебе злодеем, который хочет убить Сергея. Только вот Сергей сам не так давно убил тебя. Это во-первых. А во-вторых, ты выжил, и это все меняет. Твой друг меня интересует исключительно как сосуд для Кутха, в котором его проще будет навсегда отправить в забвение. А уж уцелеет ли при этом оболочка – не мое дело. Зато Мити об этом позаботилась и отдала свою жизнь, чтобы ты уцелел и еще сыграл свою роль в этом шоу. Фауэлл говорил как-то странно: вроде бы мягко, как с больным ребенком, но в то же время деловито, предлагая Олегу сделку, сути которой тот еще не уловил, но заранее знал, что отказаться не сможет. Мити погибла, приняв выстрелы на себя. Сергей должен стать пристанищем для божества. Ради этого пришлось подавить его волю, задушив ее чувством вины. Выходит, Разумовский не сошел с ума – в какой-то степени его именно свели, использовав необходимые рычаги. – Мой план ты теперь знаешь. Из уважения к Мити я расскажу также, чего добивалась она своей жертвой. Ей было известно, что Кутх из создателя обратился разрушителем. И то, что я сделаю все, чтобы его больше не существовало в этом мире. Поверь, магии от этого меньше не станет – только больше, равномерно распределенной между достойными людьми. Я и сам когда-то был простым человеком, не больше и не меньше. Так вот, Мити нужен был ты. Она не сдержала бы ярость своего мужа и пала бы вместе с ним. А вот ты сможешь снова пробудить душу Сергея, когда он поймет, что его отчаяние было преждевременным. Именно это должно стать оковами для гневной сущности божества. И это единственное, что позволит Сергею жить дальше, когда для Кутха все закончится. И я готов допустить такой исход за вашу помощь в уничтожении богов. Теперь, Олег Волков, дело за тобой. Сейчас сбегутся врачи, тебя поставят на ноги. Я могу поспособствовать тому, чтобы это произошло как можно скорее. У тебя будет время все как следует обдумать и решить, хочешь ли ты, чтобы Сергей Разумовский жил, а опасного зла в этом мире поубавилось. Через пару недель я вернусь, и мы снова поговорим об этом. Надеюсь, тогда ты уже сможешь видеть меня и отвечать. Стул сдвинулся, шаркнув ножками по полу, и Фауэлл мимоходом коснулся ладони Олега. Когда в палату вошли доктора, посетители удалились, не сказав ничего на прощание. Впрочем, слов и так было сказано достаточно, чтобы выбить Олега из колеи. Ничего не кончилось. Ни для кого из них. Непроизнесенным осталось то, что Волков все еще мог уйти. Жить своей жизнью, постепенно восстанавливаясь после ранения и проклиная Сережу с его гребанными играми на чем свет стоит. Оставить прошлое в прошлом и не думать о том, что произойдет с другом, который его предал. Но теперь вводных данных было слишком много, и сложно было сказать, кто стрелял и по чьей воле. Да и Мити наверняка спасала его не для того, чтобы он теперь остался в стороне, примеряя на себя ту жизнь, к которой не был готов. Рановато ему было на пенсию. Да и, честно говоря, хотелось еще разок заглянуть Сереже в глаза, припомнив и китайскую технику, и пять громыхающих выстрелов, и бессчетное количество фиалок, которые положили начало этой божественной трагикомедии, которую хотелось скорее назвать мудацким цирком. Побрал бы леший этого Фауэлла с его «взаимовыгодными» предложениями. Олег знал, что им пользуются. Что, несмотря на все сладкие речи и красочные обещания, его в любой удобный момент могут убрать с дороги. Если Серый смог, то и этот «бывший человек» глазом не моргнет. И все же Олег уже сейчас знал, что, сколько бы он себя ни отговаривал, рисуя не самые радужные перспективы мистической кабалы, при следующей встрече с Картером Фауэллом он скажет: «Да».