***
— Шейн Вальдес, — произносит Сиски, глядя на свои записи, с которыми он теперь воссоединился. Он занял кухонный стол как только мы приехали, а я пошел наверх, чтобы принять душ, и с тех пор отхожу от нашей поездки в Нью-Йорк. Дом, Мачайас, мой домик, мой вид из окна, мой пляж и мой соленый воздух. И Сиски. Он стоит между кухней и гостиной, глядя на меня, свернувшегося в кресле. — Шейн Вальдес, — повторяет он, читая с бумажки, требуя моего внимания. — Уроженец Калифорнии, родился в 1944-ом. Изучал фотографию в УКЛА, возможно, целовался с Джимом Моррисоном на студенческой вечеринке... — Чего? — перебиваю я. Сиски тупо смотрит на меня. — Слухи. Это было до того, как Джим прославился. — Откуда ты берешь подобную хрень? — раздраженно спрашиваю я. Он игнорирует меня и продолжает. — Вальдес переехал в Нью-Йорк в 1975-ом, чтобы заняться искусством. Он познакомился с Райаном Россом из The Followers в конце 1976-го. Росс нанял его снимать документальный фильм о его новой группе, процессе их записи и их первом туре. Однако этот проект прикрыли, несмотря на то, что на него было потрачено тридцать тысяч долларов. Если верить моим пьяным воспоминаниям, я вроде бы припоминаю, как Грета сказала, что Вальдеса уволили. В то время Вальдес также встречался с мужчиной по имени Брендон, которого многие из нас знают как Брендона Роско. — Он поднимает на меня взгляд, кажется, довольный собой. — Как тебе такая исследовательская работа? Я одариваю его нетерпеливой улыбкой. — Впечатляет, естественно. Слушай, все знали, что Брендон и Шейн встречались. Я вообще удивлен, что ты только сейчас об этом узнал. Он хмурит брови. — Но в Монреале ты сказал, что не веришь слухам о том, что Брендон гей! — Он с изумлением смотрит на меня. — Ты что, солгал мне? — Да. — Но почему?! — Это не твое дело, вот почему. Кроме того, бывшие парни Брендона вообще никак не относятся к моей биографии. Он сердито смотрит на меня. Я отвечаю ему тем же. Сиски достает меня с тех пор, как Грета проболталась ему об этом. Грете и в голову не пришло бы молчать об этом — ведь любовь есть любовь, как она часто говорит. Она никогда не понимала, почему об отношениях Шейна и Брендона было лучше молчать, просто на всякий случай. И, по непонятной причине, это захватило воображение Сиски, но я никак это не комментировал, до этого момента. Меня беспокоит то, что у него была вся эта информация о прошлом Шейна ещё до того, как он стал им интересоваться, а теперь, когда он им заинтересовался, Сиски нужно всего-то посидеть над своими пометками пару часов, чтобы составить толковую биографию. Из-за этого я понимаю, что он знает намного больше, чем показывает, но теперь он подписал контракт. Ему придется помалкивать о некоторых конкретных вещах. Нам словно удалось подчинить торнадо. Нам ещё предстоит увидеть, насколько удачно или неудачно это закончится. Сиски, может, и ведет себя как придурочный или невинный щенок, но он не такой. Он не зашел бы так далеко, не будь он хоть немного хитрым или изобретательным. И сейчас он тоже не даст мне так легко отделаться. — Ты знал, что они жили вместе? — продолжает он. — Правда? Я произношу это с идеальным выражением незаинтересованности в голосе, потому что он вздыхает. — Почему ты не хочешь говорить об этом? Ты же открыл талант Брендона, то есть... Тебе же должно быть хоть немного не всё равно. Разве нет? — Да, конечно. Ты это хочешь от меня услышать? Он смотрит на меня с разочарованием во взгляде. В Нью-Йорке что-то изменилось. Я это чувствую. Он всё так же смотрит на меня с обожанием, но в уголках его глаз видны стеснение и сомнение, которые он пытается скрыть. Возможно, он узнал что-то, что ему не понравилось. — Слушай, парень, чего ты хочешь? — я кладу книгу на колени и пристально смотрю на него. — Фильм оказался не лучшей идеей и, ладно, лично я не очень хорошо ладил с Шейном. Я его уволил. Это было мудацким поступком, можешь так и написать в книге, но я об этом не жалею. И да, тогда я помог Брендону с контрактом, и да, они встречались. Это едва ли как-то влияло на мои профессиональные отношения с ними. Он неодобрительно дует губы. — Просто мне... — Что? — Просто мне кажется, что в этом должно быть замешано что-то ещё. Я возвращаюсь к чтению. — Ну, тогда езжай в Нью-Йорк и разбирайся. — В моем тоне слышна издевка, и он кажется оскорбленным, шумно выдыхает и возвращается на кухню, к беспорядку из его записей. Я краем глаза наблюдаю за тем, как он уходит, чувствуя себя неуютно. Да, он собирается взять у всех интервью, у всех, кто знает, но все эти люди также знают, что им нельзя обсуждать мою личную жизнь с Сиски. Однако, даже если Сиски что-то узнает, ему нельзя будет писать об этом. По этому поводу есть пункт, напечатанный мелким шрифтом, полный всякой легальной чепухи, которая означает, что Сиски не может писать в этой своей книге о моей ориентации. Возможно, он узнает правду, возможно, это всего лишь вопрос времени, но писать об этом ему нельзя. А я уж точно не собираюсь ему об этом рассказывать, если не будет необходимости. Книга может быть сосредоточена на группах и музыке, а вот мои любовные похождения мы опустим. На столике сбоку от меня начинает звенеть телефон, и я смотрю на большие часы, стараясь посчитать, который сейчас час в Англии. Я изо всех сил тянусь к трубке рукой, отказываясь вставать. Я едва умудряюсь не опрокинуть стул. — Да? — спрашиваю я, снова откидываясь на спинку стула. — Значит, ты всё-таки вернулся, — доносится до меня из трубки голос Клифтона. — Как ты, нахрен, узнал? — В этом городе только один такси-сервис, и ты им воспользовался, когда ехал домой. — Туше. — Мой взгляд останавливается на Сиски, склонившимся над своими пометками. Кажется, он не обращает на меня никакого внимания. — Ну и где моя машина? — Что, прости? — Машина, которую вы взяли, когда уезжали в Канаду. — Ох. — Я прикрываю трубку ладонью. — Сиски, что ты сделал с машиной Клифтона? Сиски удивленно поднимает голову, как будто он совсем забыл об этом. Как и я. — Э, я оставил её у мамы. — Она в Чикаго, — передаю я. — Я заплачу за нее, приятель, не парься. — Ну конечно, ты же каждый день машины покупаешь. — Он замолкает на секунду. — Так тот парень всё ещё у тебя? — Да. — Я смотрю в его сторону, но Сиски поглощен своими записями. — Завтра уезжает в Бостон на автобусе. — Ха. На том, который отправляется в четыре? — Ага. — Ну хорошо. И он вешает трубку.***
Мы ничего не говорим, просто слушаем пластинку и курим сигареты. Я слегка прикрыл пах одеялом, в жалкой попытке изобразить приличие, а он выставляет всё напоказ, лежа на спине в изножье кровати, в то время как я устроился у изголовья. — Так как прошло Рождество? — спрашиваю я, просто чтобы завязать разговор. Мы не виделись друг с другом несколько недель и не трахались больше месяца. С тех пор, как мы познакомились, мы занимались сексом раз в неделю. Четверг. День секса. — Как обычно, — говорит он. Его тело всё ещё покрасневшее и покрытое потом, но он вытер сперму. Мое же тело всё ещё покалывает, наконец удовлетворенное. Я не привык к отсутствию секса, поэтому мне нужна была разрядка. Видимо, как и ему, раз он приехал всего через двадцать минут после того, как Сиски собрал все свои вещи и уехал. Прощание было неловким. Возможно, я подумаю об этом позже. Сейчас я отдаю приоритет сексу. Я не скучаю по этому парню, потому что в его отсутствие я наконец могу заняться сексом в собственном доме. А вот завтра... Возможно, завтра я начну скучать по его компании. — А твое как? — спрашивает он в ответ. — Как обычно. — Я стряхиваю пепел с сигареты в пепельницу, которую мы поставили на кровать. — Где ты был? — В Цинциннати. В Нью-Йорке. — Но сейчас-то ты остаёшься здесь? — Да. — Я рассматриваю его обнаженное тело, его полуопавший член, лежащий на подтянутом животе. Он мускулистый, занимается спортом, и это заметно. — Хотя, на случай, если я куда-то уеду, тебе стоит найти себе запасных ебырей. — Здесь нет педиков. — Кроме тебя. — И тебя, — с легкостью парирует он и продолжает лениво курить. Обычно, он уже ушел бы, но в этот раз мы давно не виделись, поэтому мы оба знаем, что мы ещё не закончили. И в связи с этим я говорю: — Хочу тебя трахнуть. Он ухмыляется, глядя в потолок. — Только сейчас твоя очередь быть снизу. — Но я только что был. — Ты был сверху последние два раза, до того, как приехал этот мальчишка. Сейчас точно твоя очередь. Я закатываю глаза. — О, так мы счет ведем. Он усмехается. — Ведем. Да и кроме того, тебе нравится быть снизу. — Как и тебе, — говорю я, потому что нет ничего приятнее, чем заставить его кончать как можно сильнее, когда я трахаю его, заставить его просить больше. Но теперь мы говорим о сексе, и мне это нравится, нравится говорить об этом, потому что это вызывает в моей голове образы, мысли и воспоминания, и у меня начинает гореть кожа в предвкушении. — Ну ладно. Трахни меня. Сделай свое грязное дело. — О, я и собираюсь. — Он выдыхает. — Просто мне нужна ещё минутка. — Слабак. — Я сбрасываю с себя одеяло и встаю с кровати, потягиваясь. — Пива хочешь? Он согласно мычит, кивая, всё ещё под кайфом. Полагаю, в этом виновата моя одаренность в сексе. Я спускаюсь вниз, снова привыкая к мысли о том, что это — моя жизнь. Как будто мои путешествия на праздники были всего лишь сном, секундным отлучением, как и присутствие Сиски было тоже лишь временным. Я стою на кухне, с голым задом, чувствуя себя хорошо оттраханным, и жую кусочек сыра, который я нашел в холодильнике. По телу растекается ощущение удовлетворения, и я всё ещё словно чувствую в себе его член, толстый и твердый, раскрывающий меня, то, как Клифтон тянул меня за волосы. Мы всегда делаем это жестко. Мне это нравится. И мне не приходится испытывать тяготы пассива, потому что он вытащил и кончил на меня. Я уже вытерся. Он кончает в меня только когда хочет позлить меня. Итак, всё вернулось на круги своя, Сиски приедет сюда через пару месяцев, чтобы разобраться с интервью, а потом уедет и будет писать свою книгу, её опубликуют, и люди будут её читать, но Сиски нельзя говорить, где я сейчас живу. Поэтому я смогу прятаться здесь до конца своих дней. Так вот какая она была, значит. Моя жизнь. Я ушел на пенсию в двадцать семь лет, и моя биография закончится на этом, потому что с тех пор я не сделал ничего стоящего. Может, Мелвин был прав. С таким же успехом меня можно считать мертвым. Но зачем заставлять себя всю жизнь трудиться? У меня хороший дом, отличные гитары, куча книг и постоянный доход от гонораров. Мне больше не нужно работать, если я не хочу этого делать. У меня есть неплохой любовник в городе, и у меня есть друзья, пусть и далеко, и, возможно, я постараюсь чаще с ними видеться. Я неплохо устроился. И после Монреаля, для меня стало ещё яснее, что Брендон больше никогда не будет частью этого уравнения. Но это ничего, ничего, ничего. Всё будет нормально. Он не... Не заметил меня каким-нибудь волшебным образом, и мы не сошлись снова каким-то чудом, и я устал ебать себе мозги этой чушью. И я не собираюсь зацикливаться на этом сейчас, когда я могу заняться сексом. Я проглатываю остатки сыра и достаю пиво, которое принес с собой Клифтон. Я снимаю крышки с помощью края кухонной тумбы, пивная пена обливает костяшки пальцев и попадает мне на живот. Я рассеянно вытираю по-прежнему теплую бледную кожу, готовый быстренько выпить пиво и перейти ко второму раунду. Я слышу шаги за спиной. Всё ещё вытирая живот у пупка, я оборачиваюсь и спрашиваю: — Секс на кухне? Это слег... А потом я вижу Сиски. В его зимней куртке, с сумкой и темно-бордовым шерстяным шарфом, который ему, наверное, подарила бабушка на Рождество, и он здесь, хотя он должен быть в автобусе до Бостона. Он здесь, на пороге, загораживает путь в коридор. Огромными глазами пялится на мое голое тело. Я таращусь на него в ответ, настолько же ошеломленный. Он слегка краснеет, на щеках появляется румянец. Я не пытаюсь прикрыться — с чего бы мне это делать, если проблема здесь не во мне? — Какого хрена ты тут делаешь? — со злостью рычу я, в ушах внезапно начинает шуметь кровь, меня охватывает ужас. — Эм, я опоздал на автобус. — Теперь он старается смотреть в пол, но уголки его рта приподняты, как будто он пытается сдерживать смех. — Меня подвезли сюда, я, э... Я думал, что на улице стоит пикап Клифтона, я и не думал, что... ты не один. Я быстро бросаю взгляд на открытые бутылки пива, а затем представляю себе, как я выгляжу после секса: с растрепанными волосами, голый на кухне, со всё ещё красноватой кожей. А потом я думаю о Клифтоне наверху, тоже голом и ждущем меня для второго захода. А теперь здесь этот мальчишка, потому что он опоздал на автобус. — Эм, — я понятия не имею, что сказать. Что я, нахрен, должен сказать? Думай быстрее, быстрее, быстрее же. — Да, сейчас неподходящее время. — Очевидно. — Я не один. Да. Эм. Он едва сдерживает смешок. О, так его веселит секс, так? Ему смешно от того, что я стою здесь голый? Это не смешно. Совершенно не смешно. Чёрт, блять, чёрт. — Ну тогда я пойду прогуляюсь? — Пожалуйста. Да. Отличная идея. — Ладони, держащие бутылки, потеют. Пожалуйста, ради всего святого, просто уйди. Он демонстративно прикрывает глаза и пятится в коридор. Я осторожно следую за ним, не отводя от него взгляда, пока он направляется к входной двери. Затем он убирает от лица руки. — Я... — начинает он, указывая через плечо большим пальцем, куда он собирается пойти, но затем он замирает. И у него на лице это веселое выражение, с легкой насмешкой надо мной, но затем оно исчезает. На верхней ступеньке, замерев, стоит Клифтон, голый, совершенно голый, и таращится на нас, а Сиски... Он просто стоит, не двигаясь. И смотрит. И бледнеет. И его улыбка гаснет. И теперь он выглядит убийственно серьёзным. И он ничего не говорит. Он пребывает в абсолютном замешательстве, пока его взгляд мечется между Клифтоном и мной. Все те гениальные вещи, которые я мог бы сейчас сказать, вылетают у меня из головы, поэтому я просто стою в коридоре, обнаженный, с двумя бутылками пива, явно после секса, и Клифтон тоже всё ещё не двигается, обнаженный, явно после секса. И Сиски говорит: — Ну, я просто... Ладно. И тогда он разворачивается и чуть ли не выбегает из дома. За ним захлопывается дверь. — Какого хуя? — яростно рявкает Клифтон, как только Сиски уходит. — Он опоздал на автобус и вернулся. — Мой собственный голос звучит глухо. — Чего, блять?! — требовательно спрашивает он, быстро спускаясь по лестнице. Он нервно запускает пальцы в короткие черные волосы. Он переживает, что пойдут слухи. — Я думал, что он свалил! — Я тоже. — Блять. — Он нервно ёрзает и смотрит на входную дверь. — Так он не знал о тебе? — Нет. Но теперь знает.***
Свет от фар машины Клифтона исчезает в лесу спустя двадцать минут. Никакого второго захода, даже если ему было одиноко и хотелось секса, что, несомненно, можно было сказать и обо мне. То, что Сиски практически застукал нас, однозначно отбило любое желание. Однако Сиски не спешит возвращаться в дом. Я оделся, моя кожа всё ещё словно слегка наэлектризована после секса. Запах мужчины и спермы на моем теле. Это хороший запах. Мое тело расслаблено, довольно разрядкой, а зад кажется хорошо оттраханным. В целом, это должно быть хорошее чувство, теперь, когда мне предстоит расслабляющий и приятный вечер. Но для грешников нет покоя. Сиски не вернулся. На улице темнеет, но я вижу его на пляже. Он сидит на песке. Смотрит на океан. Не встает, хотя ему должно быть ужасно холодно. Я не хотел, чтобы он узнал. Я не хотел, чтобы он, блять, знал об этом, но теперь он знает, и... Это произошло случайно. Я не виноват, что он узнал. Но это всё равно случилось, и теперь мне нужно разбираться с последствиями. Я неохотно надеваю ботинки, накидываю куртку и иду к нему. По песку неудобно идти, мою кожу мгновенно обдает холодом после жара и грубых рук механика. Сиски не шевелится. Может, он вообще не собирается возвращаться. Теперь, когда он знает. — Бля, тебе не холодно? — спрашиваю я, когда подхожу к нему. Воздух кажется соленым, но ветер совсем легкий. Волны в ровном ритме омывают берег. Могу поклясться, что сочинил большую часть новых песен под этот звук. Сиски поднимает на меня взгляд, а затем быстро отводит его снова к океану. Я чуть ли не задерживаю дыхание, обессиливший и расстроенный. Он расстроен, но и я тоже огорчен. — Я не хотел мешать. — Ну, Клифтон ушел, так что... можешь вернуться в дом. Но он не сдвигается с места. Очередной гомофоб. Мир полон таких, как он. Полагаю, его Райан Росс был бабником и дамским угодником и уж точно, совершенно точно не гомосексуалом. Ну и хрен с ним тогда. Я не могу всю свою жизнь притворяться тем, кем меня хотят видеть другие. Нахуй его и ему подобных. Несмотря на это, я сажусь рядом с ним. Разделяю с ним эту тишину. Обхватываю колени руками и дрожу от холода. Видимо, он сидит здесь с тех пор, как ушел, и смотрит на океан. Пока его разум полон воображаемых картинок всех злодеяний, которые происходили в доме. — Как давно? — наконец спрашивает он. Он говорит как-то странно, не похоже на себя — слишком серьёзно. — Как давно ты...? — Когда я не отвечаю сразу же, он со злостью выпаливает: — Всегда? — Не всегда, нет. Но уже довольно давно. Несколько лет. — Но ты... и с женщинами тоже? Или...? — Я заметил, что чем старше я становлюсь, тем реже я сплю с женщинами. И тем сильнее укрепляются мои гомосексуальные интересы. — Я говорю это слово на букву Г, чтобы ему не пришлось, и я чуть ли не морщусь от того, что я пытаюсь сказать это как-то нейтрально. Что я трахаюсь с мужчинами. Пусть Сиски думает об этом что захочет. Я сам годами не мог понять этого, поэтому я не ожидаю, что он сможет переварить всё это меньше, чем за полчаса. Спенсеру тоже понадобились годы, чтобы принять мои предпочтения, интересы, странности или как бы это ни называли. Но, кажется, он наконец принял это, хотя сначала я потерял его дружбу из-за этого. Ну, из-за этого и ещё кое-чего. И хотя я постоянно запрещал себе наслаждаться компанией Сиски, мне нравилось проводить с ним время. Даже если мне нужны перерывы от его заносчивого поведения, то, что он сбежал от меня, кажется мне ещё одним отторжением. — Я слышал о тебе кое-что, — тихо произносит Сиски. — Слухи. Но я встречал твоих бывших девушек, поэтому я не... Люди столько всего болтают, я думал, что это всего лишь очередное оскорбление, капля в море. — Почему это должно быть оскорблением? Может, это даже комплимент. Греки ценили любовь между мужчинами больше, чем любовь между мужчиной и женщиной. — Но хоть я и говорю это, я знаю, что мы не в Древней Греции, да и кроме того, я думаю, что эта их логика относилась только к мужчинам, которые спали с юношами. Ну, если кому-то нравятся помоложе... Ладно, я понимаю Сиски, понимаю, да. Назвать кого-то геем — это оскорбление. Это значит, что с этим человеком что-то не так. Что он больной. Ебанутый. Отвратительный, мерзкий и грязный. Забавно, что тебе так не кажется, когда ты на самом деле занимаешься всем этим. Вообще-то, всё это кажется довольно-таки охренительным. — Знаешь, — мрачно говорит Сиски. — Вики сказала, что она любила тебя. — Он бросает на меня взгляд. Это меня не удивляет, но всё же я не думал, что она это признает. — Она тогда была уже очень пьяной, но... Она сказала, что до знакомства с её мужем, она... Ну. — Он к чему-то ведет, и я отвожу взгляд, смотрю на волны. Не нужно думать об изнеженном сердце Вики или об уставшем сердце Гейба, не нужно думать о том, что, возможно, я был единственным, что стояло на их пути, пока мне было плевать на их чувства, потому что я хотел только Брендона. — И Голд. Она тоже... — Кто? — Голд, — повторяет он. — Моя бывшая девушка. Ну. Моя единственная девушка. Её не зовут Голд, просто... так звучит лучше, как и Сиски звучит лучше, чем Адам или... — Тебя зовут Адам? — Меня Энди назвал. — Сиски смотрит на меня с легким... презрением? Я не привык к такому. Он должен обожать меня. Безоговорочно. Разве нет? — Ваш бывший роуди, Энди? — Он говорит так, будто я могу не помнить Энди, но я помню, конечно же. — Он сказал, что Адам — скучное имя. Спросил, какая у меня фамилия, сказал, что хоть она-то должна звучать лучше. Я сказал "Сиска". Он сказал, что с таким именем мне не выжить. "Будь Сиски", сказал он. "Это круто звучит". Поэтому с тех пор я Сиски... — Он смотрит на океан. — Голд была Лизой. Она не хотела быть Лизой, поэтому она стала Голд. И она тоже была в тебя влюблена. У нее были... золотистые волосы. И такие красивые зеленые глаза. Как только я встретил её, я знал, понимаешь? Но она не хотела Адама Сиску, она хотела Райана Росса. Ну или Джо, если бы с тобой не получилось. Все свои юношеские годы я пытался сойтись с девчонками, которые хотели только тебя. Всех нас, парней-фанатов The Followers, постигла одна и та же участь. И поэтому Голд бросила меня. Сказала, что я не такой чувственный, как ты, как будто она тебя вообще встречала. А ты. Ты. — Он делает паузу, чтобы рассмеяться, и этот смех звучит по-странному горько. — Тебя любят все. Всегда. Все девчонки, которых мы знали. А тебе даже не нравятся женщины. Это же... Это смешно. Это, блять, смешно. Правда? Это, должно быть, шутка столетия. И посмотри, где ты живешь, блин! Ну то есть взгляни на это место! — Он обводит жестом пустынный пляж, мое королевство у моря. — Всю твою жизнь тебя окружают люди, которые так и жаждут отдаться тебе! А тебе кто нужен? Кого ты хочешь? Никого. Бедняги даже не осознают, что ты никогда никому не отдавал всего себя. Никогда. Это просто цирк идиотов, а ты в нем даже не режиссер. Ты даже не зритель. Это просто уморительно. Это так смешно, что кто-то просто обязан посмеяться. — А потом он просто опускает голову. И никто из нас не смеется. — Ты думаешь, я хотел этого? — тихо спрашиваю я, стискивая зубы после его нападки. — Думаешь, я к этому стремился? Ты не знаешь обо мне ничего и не знаешь, кому я мог бы отдать себя, так что... — Я тебя умоляю. Ты же один. — Ну, может, это потому, что я нахрен не нужен тому, кому я хотел отдать всего себя. — И сказав это, я снова встаю. — Ты думаешь, что так много знаешь, но нихуя ты не знаешь, Сиски. Думаешь, мне не насрать, что ты меня осуждаешь? Ждешь, что мне будет хреново от того, что у людей какие-то искаженные представления обо мне? А?! — Да нет, — бормочет он, ковыряясь указательным пальцем в холодном песке. — Вот и хорошо. Потому что мне насрать. Пошли вы все нахуй, думающие, что я должен жить для вас. И ты ничего не знаешь о том, что случилось... — Я останавливаю себя, прикусываю язык. — Можешь вернуться в дом, если хочешь. Если хочешь свалить нахуй, то и вали. Я делаю два больших шага, когда он выкрикивает "Подожди!". И я жду, делая глубокий вдох. Смотрю на него через плечо, и он поворачивается, чтобы взглянуть на меня. — Это кое-что объясняет, и... В таком случае всё сходится, то, что люди говорят о тебе, так... Кто это был? Я ничего не говорю. Я словно чувствую резкий удар под дых, внутри всё мгновенно леденеет. И я ничего не говорю. — Я знаю, что это кто-то, кого я уже знаю. — Он ждет, пока я скажу это, но я молчу, поэтому он спрашивает: — Это был Брендон, да? — Да. Всё? Он не кажется удивленным, не кажется радостным, вообще никаким не кажется. Он отводит взгляд. — Ты любил его? Я закрываю глаза и сосредотачиваюсь на шуме океана, надеясь, что он заглушит мой голос. Не заглушает. — Да. — ...Ты всё ещё его любишь? — Когда тишина затягивается, он добавляет: — Не для записи. — Да. И тогда я иду обратно к дому.