The Heart Rate of a Mouse, Vol.3: A Kingdom by the Sea

Мне никогда не стоит доверять управление каким-либо видом транспорта; не потому что я паршивый водитель, а потому что я сжимаю руль при виде каждого проезжающего мимо грузовика. Каждый день я просматриваю газету в поиске того единственного заголовка, говорящего об автокатастрофе, в которой никто просто не знает, что произошло. Возможно, водитель не справился с управлением. Или у него случился приступ. Или он пытался объехать ребёнка, перебегавшего дорогу. Что-то, что могло бы объяснить, почему его машина и его внутренности в итоге разукрасили бампер канадского товарного грузовика, следовавшего из Монреаля в Детройт. Однажды я ехал из Портленда в Лос-Анджелес. Это была приятная поездка на юг, воздух становился теплее, а люди — более загорелыми. Поездка заняла у меня четыре дня, так как я постоянно отвлекался и сделал небольшой крюк в Неваде, где в стельку напился с одним парнем, который всю свою жизнь проработал клоуном в цирке. Мы были очень похожи, он и я. Меня легко отвлечь, потому что я никогда не знаю, на что стоит обращать внимание. Может, на новую модель гитары, или на проблеск чего-то лучшего и более достойного, или на пару карих глаз, которые всегда заставляли улыбку на идеальных губах казаться ещё шире? Путешествуя по Западному побережью, я сбился со счёта, сколько раз мне хотелось повернуть руль влево при виде приближающегося автомобиля. Удар. Взрыв. Дым. Не знаю, возникают ли у кого-то ещё подобные мысли во время вождения. Я никогда не спрашивал. Когда я разбил тур-автобус в 74-ом, я поймал себя на том, что задался вопросом: было это сделано нарочно или нет. Я не собирался этого делать, но, быть может, хотел этого подсознательно. Какое-то время мы думали, что Джо больше не сможет ходить. Сейчас же я еду на арендованной Шевроле, направляясь из О'Хары по адресу, неразборчиво написанным на салфетке не моим почерком. Машина коричневого цвета; светло-коричневого, похожего на детское дерьмо. Она была последней, которая осталась. Дворники издают скрипящий звук, пытаясь справиться с обильным, мокрым снегопадом. — Нервничаешь? Я не смотрю на паренька на пассажирском сидении. — Нет. — Брент сказал, — начинает он, вдаваясь в подробности очередной рассказанной кем-то лжи. Людям нравится говорить, говорить и говорить обо мне, — что во время Jackie ты так нервничал, что напивался перед каждым концертом. — Он мне льстит, — отмечаю я, раздраженный тем, что это как раз вовсе не ложь — единственным способом справиться с давлением десятитысячной толпы для меня был алкоголь. Спасибо, Брент, это определенно показывает меня в лучшем свете. Нет. Это показывает меня жертвой. Может быть, это к лучшему. — Ещё он сказал, что во время второй половины тура тебе стало легче. Ты меньше пил, был более сосредоточенным. Ну, знаешь, после того, как ты встретил его, — отмечает он неприятно. Я сдерживаю порыв резко свернуть с дороги, лишь бы заткнуть его, и когда он сделает свой предсмертный вздох и одними губами страдальчески произнесет "За что?", я скажу ему за что: за то, что он не может держать свой чёртов язык за зубами. Белый снег становится чёрным из-за выхлопов, когда падает на землю, делая дорогу скользкой, но я продолжаю ехать. — А ещё Гейб. Он сказал, что ты совсем не нервничал во время тура Pearl. Видимо, ты изменился. — Наслаждаешься звучанием своего голоса, да? — Ага, — сияет он, русые локоны спадают на его полные энтузиазма глаза. У него молодое, добродушное лицо, которому он пытается придать более взрослый вид с помощью щетины, но оно всё равно остается детским из-за энергии, что всегда присутствует в его словах и поступках. У него немного впалые щеки, тонкие губы и лоб, который лишь немного высоковат, чтобы выглядеть слегка непропорционально. Я сосредотачиваюсь на дороге, а он ненадолго замолкает. Когда он снова начинает говорить, его голос звучит обеспокоенно: — Что, если он забыл? Или если он всё ещё злится на тебя? — Что, если я всё ещё злюсь на него? — Не злишься, — говорит он уверенно. Ненавижу, когда он прав. Снегопад плавно стихает, и я ерзаю в своём сидении, чувствуя, как ремень безопасности царапает мою шею. — Я за тебя переживаю, — произносит он, снова взволнованно. Мне не нужны ни его волнение, ни его поддержка, ни жилетка, в которую можно было бы поплакаться. Он даже не представляет, насколько меня утомляет его энтузиазм. Он смотрит на карту, которая лежит у него на коленях. — Сейчас поверни налево, — приказывает он, и я перестраиваюсь на другую полосу движения. — Знаешь, мне интересно, какой он. Я так много о нем слышал. Это даже кажется немного нереальным — встретить незнакомца, которого ты столько раз представлял голым. Хотя, вообще-то, у тебя дома я нашел фотографию, на которой он был голым, так что... Я съезжаю на обочину, резко останавливаясь. Он напрягается, глядя по сторонам широко открытыми глазами. — Что ты делаешь? — Я же просил не трогать мои сраные вещи, — говорю я снова. Снова. Мелкий пронырливый ублюдок. — Вот, твоя остановка, — указываю пальцем на дверь магазина, на которой зелёными буквами курсивом написано: К-А-Ф-Е. — Пойди купи себе кофе. Он драматично открывает рот. — Я поеду с тобой! Я стискиваю зубы и улыбаюсь. — Нет, не поедешь, — несколько секунд мы сердито смотрим друг на друга. — Вон, Сиски! Вон! Сиски вскидывает руки. — Ты серьёзно не позволяешь мне своими глазами увидеть воссоединение, из-за которого Ромео и Джульетта выглядели бы как... — У них не было никакого воссоединения — они умерли. — Оу, — Сиски неуверенно выпячивает нижнюю губу, но быстро приходит в себя. — Я так и не досмотрел фильм, по правде говоря. Они так странно говорили по-английски. Я отстегиваюсь и выхожу из машины. В Чикаго холодно, снежинки падают на моё чёрное пальто и тут же таят. Я обхожу Шевроле и открываю дверь со стороны Сиски. — Ладно, ладно! — вскрикивает парень, подняв руки. — Я выхожу. Видишь? Смотри, я вышел! — он морщит нос от холода и выглядит скорее забавно, чем обиженно, когда бросает в мою сторону злобный взгляд. — Я приеду за тобой позже, — обещаю я. — Если не приедешь, я знаю, где он живёт! — он уже достал свой чёрный кожаный блокнот и теперь что-то яростно в нем строчит, не обращая никакого внимания на мокрый снег. Я останавливаюсь у своей двери, неверяще глядя на него. — Не пиши сейчас ничего. — "Когда бесчестный Райан Росс нервно сел обратно в машину, бросив преданного спутника на обочине, словно очередную поклонницу, которую он сначала любил, а потом вышвырнул, как ненужного котёнка..." Дверь закрывается, и я, больше ничего не слыша, завожу двигатель. В зеркале заднего вида я вижу отражение Сиски, плетущегося в кафе, а потом смотрю на карту, оставшуюся на его сидении. До назначенного места осталось совсем немного. На подъездной дорожке стоит чёрная шикарная машина, модель этого года, 79-ого. Она выглядит гораздо лучше, чем та, которую я паркую прямо перед домом, и на долю секунды я надеюсь, что никто из чикагцев, живущих на одной улице с Брендоном, не заметит бывшую рок-звезду, разъезжающую на этом жалком подобии машины. Если это вообще дом Брендона, в чем я сомневаюсь. По улице проходит молодой человек с футляром для гитары за спиной, и я жду, пока он пройдет мимо. Бояться, что он узнает меня — паранойя, но я никогда не умел общаться с фанатами. Музыка никоим образом не связана с человеком, исполняющим её, поэтому любой интерес, который люди проявляют ко мне, является неоправданным. Всё, что им нужно знать, всё, что им стоит хотеть знать, уже есть в музыке. И никто никогда не поймёт этого, кроме меня. Они никогда... Но я не хочу больше думать об этом. Я беру свою сумку и иду к двери. Это самонадеянно, но последние концерты проходят здесь, и я предполагаю, что Брендон живет дома, а не в отеле, к примеру. Хотя когда дело касается него, нельзя ничего предполагать. Я проверил это на собственном горьком опыте. Дверь открывается на пятом звонке. — Да... Брендон замолкает, как только видит меня. Он выглядит немного старше, что заставляет меня осознать, насколько я опоздал. Он немного уставший из-за своей работы, с мешками под карими глазами. Кому как не мне знать, что такая жизнь любого может выбить из колеи. Но, если уж на то пошло, он выглядит более мужественным, более зрелым. Он всё ещё делает это со мной. Я не против. — Слышал, ты теперь обитаешь в Чикаго, — объясняю я, заявляя это как факт, который интересует меня ровно столько же, сколько частота сердцебиения мыши, температура плавления серебра. Который не интересует меня вообще нисколько. — Ага, — он устало кивает, отводя глаза, словно загнанная добыча после длительной погони, в которой он олень, а я — волк. После долгого-долгого времени никто из нас, похоже, не собирается убегать. Брендон не удивлён моему появлению. Я не такой уж и предсказуемый человек; он мог хотя бы рот от изумления открыть. Совсем немного. Просто, чтобы меня позабавить. Даже я, блять, удивлён, что я здесь. — Так как мы старые друзья, — отмечаю я и продолжаю, не давая ему шанса ответить. — Пригласи выпить пиво. Брендон качает головой. — Я занят. Сиски был прав. Он по-прежнему злится. — Я тоже, но я всё же здесь. Я пристально смотрю на него. В его присутствии у меня скручивает живот, но он этого не чувствует. Брендон вздыхает и открывает дверь, и я прохожу в гостиную, бросив сумку на диван. Быть здесь, проехав через всю страну ради того самого парня, единственного парня, который смотрел на ночное небо вместе со мной и придумывал новые созвездия, и я... Блять. Я буду стоять на своём и делать всё, чтобы убедить себя в том, что это ничего не значит для меня. Я облизываю губы, вспоминая, каков он на вкус. — Одно пиво, а потом мне нужно будет идти, — бормочет Брендон и идёт на кухню, а я молча смотрю ему вслед. Он замедляет шаг и оборачивается, на его лице нерешительность. — Придёшь сегодня на концерт? — Я рассчитывал на это. Он смотрит прямо на меня, и вот я снова в Оттаве, возле административного центра, где мы поцеловались за тур-автобусом, который я ещё не разбил. Вот я снова в коттедже в Бисмарке, где я вручил ему частичку себя, а он вежливо отказался. В Сан-Франциско, ссорюсь с ним; в Нью-Йорке, наблюдаю за тем, как он просматривает пластинки, которые не собирается покупать, украдкой глядя, как я работаю за стойкой, и вот мы уже на полу в подсобке, надеемся, что Эрик не придёт сегодня раньше своей смены. Брендон говорит: — Я могу достать для тебя пропуск за кулисы. — Можешь достать два? Я приехал с одним парнишкой. — Каким парнишкой? – его голос напряжен. — Мой сталкер. Он неверяще цокает языком. — Умеешь ты выбирать себе друзей. — Как и любовников, хоть он и не из их числа, — намеренно говорю я. Брендон не отрицает, что его интересовало именно это. — Могу достать и два. — Спасибо. Он указывает на мою сумку. — Остаешься здесь на ночь? — Конечно, – я пожимаю плечами. Он нервно кивает и идёт на кухню. Я поворачиваю машину на его полосу движения, и мы сталкиваемся в очередной раз. Удар. Взрыв. Дым.