The Heart Rate of a Mouse, Vol.3: A Kingdom by the Sea

Спенсер не берет трубку, когда я пытаюсь дозвониться до него. Возможно, Вики ответит, но она только закатит глаза и повесит трубку. Гейб ответил бы, наверное, поскольку Джон несколько раз звонил ему в реабилитационный центр и говорил, что мне тоже стоило бы позвонить ему, поддержать его. Я так и сделаю, когда больше не буду чувствовать себя таким виноватым. А ещё есть Сиски, я мог бы поговорить с ним, но я больше ни за что на свете не буду с ним чем-то делиться, а ещё есть Джон, но он толкнет свою старую-добрую речь в стиле "ты ставишь меня в неловкое положение", скажет, что и Брендон, и я ему как братья. Я мельком рассматриваю кандидатуру Юргена — мы вроде как сблизились, мы делимся друг с другом сигаретами. Я мог бы говорить и объясняться сколько захотел бы, а он бы в шутку ответил мне запомнившейся ему строчкой, вроде "Нет женщины — нет слез". Или я мог бы просто держать всё в себе: эту неопределенность, вызванную словами приревновавшего человека, которую не стоило бы воспринимать всерьёз. Даллон видит то, что видит, справляется с болью так, как он считает наиболее целесообразным, например, срываясь на мне. Это было довольно ожидаемо — он уже несколько дней что-то подозревал. Но что я сделал? Ничего. Выходил Брендона. Помог ему той единственной ночью. Отступил, когда пришло утро. Я любил его и отпустил, но разве это и не является новым определением любви? И всё же я брожу по штутгартскому музыкальному магазину на протяжении двух часов. Не то чтобы я откладываю свое возвращение, встречу с Брендоном, вовсе нет. Я провожу время с владельцами магазина, которые, похоже, не могут поверить, что я зашел к ним. Я обещаю, что помогу им попасть в список приглашенных на концерт — Ганс и Иоаким, два брата. Они даже разрешают мне позвонить от них в Англию, но Спенсер не берет трубку, так что хрен с ним. Наверное, это даже к лучшему, ведь он сказал бы только "Я же тебе говорил". Ганс и Иоаким, пожалуй, тоже не захотят слушать весь тот бред, что крутится у меня в голове. Я ни на чем не могу сосредоточиться. Я отказываюсь от халявных подарков, которые предлагают мне братья — я уже набрал всё, что хотел, а им нужно как-то вести бизнес — и, наконец, иду обратно в зал, купив гораздо больше всякой хрени, чем мне нужно было. Я натыкаюсь на нескольких фанатов, идущих к залу, чтобы встать в очередь, и раздаю каждому из них медиаторы, потому что мне они не нужны. Меня начинают окружать всё больше фанатов, поэтому я бросаю на дорогу целую кучу медиаторов и сбегаю. Я прикасался к ним, поэтому каждый хочет заполучить себе хотя бы один; они похожи на клюющих зёрна куриц. Брендону прописан строгий постельный режим, так что избежать встречи с ним должно быть не сложно. Не то чтобы мне вообще нужно его избегать, потому что Даллон ошибается насчет нас. Мы друзья, и мы больше не пойдем по тому пути. Даллон почти ошибается. Может, я и влюблен, но это уже не новость. Я могу любить Брендона и всё равно быть его другом. Именно так я и делал всю прошлую неделю, я могу продержаться так до конца своих дней. Это же не значит, что моя дружба с ним ненастоящая. Но то, что Даллон сказал, что... Брендон. Что мы оба. Я уже запер эту дверь и не хочу открывать её снова. За ней находится слишком много полного горечи разочарования. Я захожу в гримерку, ожидая увидеть там парней, пока Брендон спит в автобусе, но всё выходит наоборот: в гримерке сидит Брендон, больше никого нет. Я замираю на пороге. Проклинаю свою удачу. Сейчас я не хочу его видеть. Он на диване, его плечи накрывает оранжевый плед, его волосы влажные — он помыл их в уборной, конечно же, засунув голову под кран. Это хорошо, потому что его волосы начали выглядеть довольно-таки отвратительно. Перед ним лежит его блокнот, и он, кажется, писал туда что-то, но он замечает меня, когда я вхожу, и мне уже не спрятаться. — Привет, — говорит он, улыбаясь мне. Он выглядит уютно, так же, как и в то утро в Париже, когда я позволил себе провалиться в тот мирок, предназначенный только для нас двоих, и мне нужно стереть это воспоминание. — Ходил по магазинам? — Просто купил гитарные струны, — отвечаю я, словно в двух заполненных почти до краев пакетах могут находиться только они. Отдам всё это на благотворительность. Не знаю. Я хотел поддержать бизнес тех ребят. Мне нужны струны. Крайне важные вещи. Я паниковал из-за Брендона. В таком состоянии я мог и целый дом купить. — Как ты себя чувствуешь? — спрашиваю я, потому что он всё ещё смотрит на меня, а я не могу это проигнорировать. Я виделся с ним всего несколько часов назад, после его первой ночи без жара. И всё же, может, этот вирус решит отомстить и внезапно вернуться. — Лучше. Мне скучно. Я мычу в ответ, мол, понятно, откладываю свои покупки и медленно расстегиваю пуговицы пальто. Брендон тихо вздыхает, запускает пальцы во влажные волосы. — Но я знаю, что это ради моего же блага. — Лучше перестраховаться, чем потом жалеть. — Я дополняю это типичной сочувственной улыбкой и делаю несколько аккуратно рассчитанных шагов в сторону двери, стараясь придумать оправдание, может, мне нужно сходить за выпивкой, хотя на столе стоит полный ассортимент разнообразного алкоголя, или, может, мне нужно поесть, хотя в гримерке стоят подносы с закусками и сэндвичами, или, может, мне нужно покурить, хотя и курить здесь тоже разрешено. Он смотрит на меня. Хмурится. — Что-то не так? — Нет, — говорю я, останавливаясь. — Совсем нет. Прозвучало слишком оборонительно. Мы чересчур торопимся с этой дружбой, и это начинает сбивать меня с толку. Мы близкие друзья, ладно, но, возможно, мы становимся слишком близки. Возможно, я становлюсь слишком близок к нему. Стал ли бы он проявлять такую жестокость — всё ещё хотеть меня, но не говорить мне об этом? Мне стоило бы знать ответ на этот вопрос, ведь мы знакомы уже четыре года, но я не знаю. — Всё в порядке, — говорю я, и это ложь, и он знает это. Он отводит взгляд своих карих глаз, словно обиженный тем, что я пытаюсь обмануть его. На нем нет рубашки под пледом, который он накинул себе на плечи, и я вижу его бледные ключицы. Я отлично знаком с его мускулистыми руками и плечами, с его сильным и подтянутым торсом, но он всегда был худым и стройным, и я знаю, что его нельзя назвать хрупким, но болезнь, похоже, истощила его, из-за чего он кажется совсем слабым. От этого мне ещё больше хочется защищать и оберегать его, даже если я знаю, как сильно его немного широкие бедра могут сжимать мое тело и как напрягаются мышцы его рук, когда он дрочит, я знаю силу его тела. Я должен знать это, как никто другой, и быть совершенно уверенным в его полном выздоровлении, но в то же время я и волнуюсь за него больше всех остальных. Эта его парадоксальная слабость сбивает меня с толку, и я просто не могу избавиться от этого чувства. Поэтому даже сейчас мне очень сложно держаться от него на расстоянии. — Слушай, дело в том, что... — начинаю я, стараясь подобрать правильные слова, но их просто нет. — Даллон знает о нас. — Он быстро поднимает на меня взгляд широко раскрытых глаз. — О нашем прошлом, точнее. Он моргает, словно сова, прежде чем его взгляд снова становится сосредоточенным. — Ох. О... обо всем? — уточняет он, и я киваю. В принципе, да, обо всем. — Чёрт, — бормочет он. — Он говорил с тобой? — Да. Брендон тяжко вздыхает. — Ну это объясняет, почему он избегает меня. — В его голосе слышна обида, и я... не могу уйти, услышав это. Видите, вот. Мы с Брендоном просто... Друзья. Поэтому я присаживаюсь на один из стульев. Не буду бежать от этого. — Думаю, Даллон злится, потому что ты ему не рассказал. Это ещё слабо сказано. — Я рассказал ему, — говорит он, оправдываясь. — Но ты не сказал, что это был я, — отмечаю я, и Брендон выглядит немного виноватым. Это не должно ничего менять для Даллона. Он смог принять ошибки прошлого Брендона, когда не знал, что тот изменил Шейну со мной. Теперь же, ну. Полагаю, понимание Даллона дошло до предела. — Вам просто нужно поговорить об этом, — произношу я, стараясь звучать как можно увереннее. Брендон кивает, но он кажется растерянным и обиженным, и я ненавижу это. — Если я что-то испортил между вами, то прости. — Брендон должен знать мою позицию в этой ситуации, чтобы нам не пришлось ни о чем гадать, о нас, о наших чувствах друг к другу, об этой дружбе. — Я сказал Даллону, что всё кончено. Ему просто нужно услышать это от тебя. — Ты так ему и сказал? — тихо спрашивает он. Я киваю. Сказал. Он слегка прокашливается, не отводя глаз от пола. — Хорошо. То есть это хорошо, потому что я тоже говорил ему об этом. Единый фронт. Брендон сказал Даллону, что между нами всё кончено, прямо как и я. Хорошо. Правда. То, что Брендон так сказал, даже если в какой-то момент между нами всё было серьёзно. Я смотрю на свою обувь. Ощущаю, как снова появляется чувство потери. Я представляю, как Брендон говорил об этом Даллону в Лидсе, положив ладонь ему на колено, как слова вырывались наружу: "но это всё, между мной и тем парнем, всё кончено. То, что было? Боже, конечно же, там всё кончено". Это знание пронзает меня насквозь. Блять, Даллон был прав. Я не был полностью честен, но... Это ничего, мы всё ещё разбираемся с этим. Чувства не могут просто исчезнуть за ночь. — Думаю, с Даллоном просто нужно быть убедительнее, — резко говорю я. Когда Брендон раздраженно вздыхает, я удивлен. Он выглядит задумчивым, покусывая полную нижнюю губу. Признак того, что он погрузился в раздумья. — Да, но... — начинает он. — Просто я... Я знаю, что мне стоило рассказать Даллону о нас, но я струсил. Как часто кому-то выпадает возможность сказать тому, с кем ты на свидании, что когда-то ты был близок с Райаном Россом, из всех людей? — спрашивает он, и я не знаю, что он имеет в виду. Это может спугнуть кого-то? Эта капля славы? Даллон никогда не был одним из тех, кого можно было впечатлить подобным. — Я поговорю с ним, — продолжает он. — Поговорю. Но я не считаю, что я должен выбирать между ним и нашей с тобой дружбой. Не считаю, что в отношениях главное — это поиск компромиссов и отказ от чего-либо. Главным должно быть... ну, возможность придать своей жизни больше смысла. Получить больше, не лишаясь чего-то. — А, — произношу я с тихим смешком. — Тут ты правда говоришь об этом не с тем человеком. Я проебал все отношения, что у меня были, так что... — я поднимаю руки, раскрытыми ладонями к нему, показывая ему, что у меня есть: ничего. Я не уверен, откуда взялось выражение "волк-одиночка", потому что волки, как однажды рассказал мне Клифтон во время скучной речи про охоту, находят себе пару на всю жизнь. Я этого не знал. Следовательно, волк-одиночка — это тот, кто так и не нашел себе пару или каким-то образом её потерял. Тот, кто сломлен, так или иначе. Поэтому волк-одиночка — это не тот, кто родился таким. Это тот, кто потерпел неудачу и познал чувство потери. Я, например. — А что насчет того парня в Мачайасе? — спрашивает Брендон. Не так, как в том лондонском пабе, когда Брендон спросил об этом со злостью в голосе, сейчас он спрашивает с простым любопытством. Дружелюбием. Так, как и должно быть между нами. Однако я медлю с ответом, потому что мне кажется неразумным копаться в этом. Но ему, кажется, по-настоящему интересно, и он сам сказал, что между нами всё кончено, поэтому... Поэтому я могу быть честен. — У нас был просто секс, а отношения состоят не только из секса, — решительно говорю я, не желая гадать или предполагать. Такое ощущение, будто регулярный секс по вторникам — это более важное событие для восприятия Брендона, нежели для моего. Я сам виноват, что вообще позволил информации о существовании этой договоренности всплыть на поверхность. — Да и вообще, с этим уже, наверное, всё. В таком маленьком городке нельзя быть геем, скрытность довольно важна, как и чувство, ээ... безопасности. Чтобы твоей тайне ничего не грозило. И, ну, скажем так, в последний раз, когда тот парень был у меня дома, Сиски вроде как... спалил нас. Брендон вскидывает брови в изумлении. — Ого, прямо... во время... — После. — А. — Но мы всё ещё были голыми. — Круто, — смеется он, и это хорошо. Что он может посмеяться над этим. Я по-прежнему не могу заставить себя посмеяться над тем, что они с Даллоном занимались сексом в Лондоне, но по большей части я просто об этом не думаю. — И, блин, наверное, это было неловко. — Да уж, — соглашаюсь я, всё ещё помня ужас, который я испытал, увидев стоящего рядом Сиски, когда я был в чем мать родила. — Вообще, именно так он и узнал, что я больше по парням. И, думаю, мой друг, ээ. Ещё не скоро забудет о том, что нас застукали. — Я пожимаю плечами, мол, такова жизнь, что поделать? Я вспоминаю, как после этого мы с Сиски сидели на пляже, когда он спросил меня, люблю ли я всё ещё Брендона. Я сказал "да". Брендон по-прежнему смотрит на меня, укутавшись в плед, с растрепанными волосами, с ослабшим телом, в гримерке, пахнущей немывшимися мужчинами и потом, и он просто сидит здесь, просто существует, а у меня от этого перехватывает дыхание, так что конечно же я сказал "да". Я всегда скажу "да". — Сиски злился на меня из-за этого, но не... Нет, не из-за этого, — говорю я, когда в глазах Брендона вспыхивает вызывающая искорка. — Нет, Сиски ничего не имеет против того, что я такой. Нет, просто... Все девушки, с которыми он встречался, хотели меня. А не его. А тут оказывается, что мне на это всё наплевать. И это правда иронично, я могу это признать. Могу понять, почему он так считает. Но разве я виноват в этом? Не знаю. Начинаешь задумываться, сколько же отношений ты ненароком разрушил. — Возможно, Брендон и Даллон станут ещё одной парой в этом списке, но я готов поклясться, что я не хотел этого. Я почти верю в это. — В общем, да, — произношу я, желая сменить тему. — Я постараюсь как-нибудь помочь Сиски найти девчонку, чтобы он скучал по кому-нибудь новому. — Ну это не должно быть сложно, — говорит Брендон. — Полагаю, в этом ему поможет его, ээ... Ну... Его интересный характер? — предполагает он, и я смотрю на него, намекая, что это было немного грубо с его стороны, а он ухмыляется в ответ, словно он это понимает, и я тихо фыркаю. Брендон опускает взгляд на свои колени и на какое-то время затихает. — Так Сиски натурал? — Да? — отвечаю я, раз уж мы, видимо, превращаем утверждения в вопросы. — На все сто? — Да? — Просто я иногда не уверен. Я хмурюсь. — Это почему? Я думаю о том, мог ли излишний энтузиазм Сиски показаться со стороны попытками подкатить к Брендону. Я довольно легко могу себе представить подобное, по правде говоря. — Ну не знаю. То, как он ведет себя с тобой, например. — Он пожимает плечами. — А, это. Ну, он самую малость влюблен в меня, но... — О, ты такой очаровательный, — говорит он, изумленно качая головой, и я смеюсь, не зная, что мне думать о его замечаниях. В моем голове снова эхом отдается та фраза: ненавижу постоянно так ревновать. Я думаю о том, как Даллон сказал, что это жалкое зрелище — наблюдать за тем, как мы пытаемся отрицать то, что всё ещё любим друг друга. У меня внутри тяжелым камнем оседает вина. Брендон ни за что не признал бы, что он ревнует, он ни за что не показал бы этого. Но, возможно, он всё-таки показывает это, возможно, он прощупывает почву. Или, возможно, мне забили голову вводящими в заблуждение мыслями. Из-за Даллона я готов на стенку лезть, и такими темпами я испорчу свои отношения с Брендоном даже раньше, чем закончится этот тур. Паранойя Даллона — это только его проблема. Я не позволю ему повлиять на меня, заставить меня признать, что он прав, когда это не так. Мы с Бреном... просто ещё разбираемся с этим. И это совершенно нормально — хотеть знать, состоит ли твой друг в отношениях или пытается ли кто-то за этим другом ухаживать. — Что за день, — бормочет он, вздыхая и потирая щеку. — Боже. Можешь налить мне воды? — Он указывает в сторону столика с закусками. Я встаю, чтобы выполнить его просьбу. — И можешь насыпать туда немного соли? Я так и делаю, и он морщится, когда я отдаю ему стакан. Я знаю, что ему полезно полоскать горло соленой водой. Он уже делал так вчера перед выступлением. — Не буду тебе мешать. На его лице на секунду мелькает хмурое выражение, но затем он кивает. Сейчас необходимо немного отдалиться от него. Было бы слишком легко остаться здесь и просто поговорить, просто рассказать обо всех тех мелочах, о которых я думал, потому что с ним это кажется таким естественным. Но последующее смятение того не стоит. Я едва успеваю сделать шаг, когда он говорит: — Прости, если Даллон сорвался на тебе. Это я виноват. — Это только между вами, ладно? — отвечаю я, а он медленно кивает. — Просто поговори с ним. Я уверен, что ты сможешь всё исправить. Он кажется озадаченным, и это не хорошо. Очень даже наоборот. Я сбегаю, пока могу.

***

Мы получаем приглашение на вечеринку в Мюнхене за несколько дней до нашего прибытия в город, но все в группе и в команде очень этого ждали, потому что это означает отдых друг от друга и от постоянной беготни, а мы очень нуждались в этом. Знание о том, что завтра нас ожидают гостиничные кровати и выходной, кажется недолгим вознаграждением, так как у группы не было нормальных выходных ещё с Лондона. Учитывая всё это, я всё равно не думаю, что Брендону стоит быть здесь. Мы уехали из Парижа несколько дней назад, и лихорадка, может, и прошла, но он по-прежнему слаб. Ему не стоит находиться на этой вечеринке, говорить с девушками, которые окружили его. Ему не стоит болтать с ними без умолку, вежливо смеясь, и пить пиво. Ему стоит быть в постели, а Майку не стоило разрешать ему прийти сюда. Я что, должен делать его работу за него? Но в этот раз я остаюсь в стороне. Таков теперь мой план. Отличный план для этой игры. Брендон всё равно замечает, что я смотрю на него с другой стороны переполненного бара, в котором воздух кажется густым из-за дыма, и я отвожу взгляд, когда начинает играть очередная песня в жанре нью-вейв, и молодежь пытается танцевать под нее. Полагаю, это всё же лучше, чем то диско-дерьмо, которое нам приходилось терпеть несколько лет назад. Джон и Сиски всё болтают, но я их не слушаю. В основном я сосредоточен на том, чтобы отшивать людей, которые пытаются подойти ко мне, и в этом мне помогает суровый взгляд в стиле "отъебитесь". Красивые девушки в откровенных платьях, прекрасные женщины с безумными, зачесанными наверх волосами — публика здесь разношерстная. Джон скучает по дому и постоянно говорит о Кэсси, рассказывая Сиски о том, как он завоевал её внимание, когда они были ещё детьми: он сделал для нее браслет из бусин, он подходил под цвет её глаз, и она стала его навеки. Сиски вскидывает брови, словно это самая гейская вещь, которую он когда-либо слышал, но это было аж в 1965 году, и они были подростками, и это сработало, потому что браслеты из бусин тогда были модными. — Это мне не поможет, у меня нет с собой браслетов, — сетует Сиски, пытаясь одаривать полными надежды улыбками девушек, которые посматривают на него, но затем они смотрят на меня, и на этом всё заканчивается. Мы могли бы запросто найти ему кого-то, с кем он мог бы перепихнуться, но суть в том, чтобы попытаться свести его с самой красивой девушкой, которую мы сможем найти. — Просто поработай над эффектными фразочками, — говорю я ему, нервно затягиваясь сигаретой. Быть может, это мне стоит просто вернуться в отель — он всего в нескольких кварталах отсюда. Но так я не смогу присматривать за Брендоном, так что нет, это тоже не подойдет. И в этот момент Брендон, легок на помине, облегчает мою работу, или же усложняет, или и то, и другое, присоединяясь к нам. — Привет, — говорит он, дружелюбно здороваясь. Держит новую бутылку пива. Алкоголь не может быть полезен для его горла, как и весь этот дым в воздухе. Но он всё равно улыбается, даже если он всё ещё не полностью вернулся к своему прежнему состоянию. — Хорошо проводите время? — спрашивает он. — Да, — подтверждает Джон со слегка пьяноватой улыбкой. Я немного переборщил с выпивкой, но это помогает мне расслабиться и не забивать голову мыслями. Сейчас атмосфера кажется другой: мы в баре, это всё весело и забавно, просто, расслабленно. Нам не нужно постоянно думать о группе или о работе. Я спрашиваю: — Как ты себя чувствуешь? Он улыбается, немного нервно. — Я в норме. Я всё равно пристально рассматриваю Брендона, пытаясь найти верный признак, который оправдал бы мое требование, чтобы он ушел, вернулся в отель и лег спать. У меня не получается найти ничего такого: он в дохрена тесных темно-синих джинсах, обтягивающих его икры, ноги и бедра, и он надел плотно облегающую клетчатую рубашку, которая демонстрирует его фигуру, и я знаю, что стоит ему поднять руки, и тогда будет видно нижнюю часть его живота, дорожку волос, спускающуюся от пупка ещё ниже. Он говорит: — Я рад, что снова могу тусоваться с остальными. И пить. — Он поднимает пиво, словно держаться в стороне от всего это было невыносимо тяжело. Джон смеется. Сиски же поворачивается к Брендону и говорит: — У тебя красивые глаза. Брендон в замешательстве таращится на Сиски, а я вспоминаю замечания Брендона о том, что он не всегда уверен насчет ориентации парнишки. Да уж, неудивительно. — Учится подкатывать, — объясняю я, и Брендон вроде бы начинает понимать. Тогда я говорю Сиски: — Нельзя такое говорить на ровном месте, чувак. С этим нужно осторожнее, иначе это прозвучит слишком агрессивно. Сиски вздыхает, словно это всё слишком уж, блять, сложно. — "У тебя красивые глаза"? Серьёзно? — спрашивает Брендон, глядя на нас. — Чья это была фраза? — Его, — отвечает Джон и указывает на меня, выдавая. — Говорит парень с браслетами, — огрызаюсь я, выдыхая дым. — Но сработало же: я заполучил девушку своей мечты, — самодовольно говорит он. Да уж, не всем нам так повезло. Джон хлопает Брендона по плечу и поворачивается к Дику и Майку, разговаривающими с, видимо, популярным в Европе женским трио, о котором мы никогда не слышали. Джон уходит к ним, проходя мимо Боба и Квентина, окруженных красивыми, хихикающими девушками, которые строят им глазки. Боб довольно улыбается, явно наслаждаясь такой компанией. Сиски выглядит так, словно он готов убить хотя бы за часть такого внимания. Брендон накрывает ладонью плечо Сиски. — Просто скажи, что ты с группой. И всё. Сиски прищуривается. — И всё? — Чувак, поверь мне, — говорит Брендон. — Я знаю. — Люди не настолько глупы, — возражаю я, когда Сиски принимает этот новый совет, залпом допивает водку и сосредотачивает свой взгляд на брюнетке с красивой фигурой и нервно направляется к ней. — Серьёзно, Росс? — смеется Брендон, и от этого звука у меня учащается пульс. — Ты был окружен фанатками с двадцати лет, и ты правда считаешь, что люди не настолько глупы? Справедливо. Конечно. — Ну, это банально, — всё равно спорю я. — Это банально потому, что это работает. — Он ухмыляется мне, а я фыркаю и отвожу взгляд, не желая признавать, что он прав. Когда я подношу к губам сигарету, чтобы затянуться, Брендон отнимает её у меня и делает то же самое. Его щеки втягиваются, когда он вдыхает дым. Выдыхая его, он говорит: — Заботишься — делись. — Это вредно для твоего горла, — возражаю я, отбираю сигарету обратно и бросаю её в бокал с пивом, которое я почти допил. И, прям как по команде, он начинает кашлять, прикрывая рот кулаком. — Говорил же, — победоносно произношу я, но он продолжает кашлять, его глаза начинают слезиться, и я чувствую себя сволочью. — Ты в порядке? Вот, выпей. — Я подвожу его руку к его же пиву, и он быстро выпивает его. Я потираю его спину, прямо меж лопаток. Он кивает, когда у него получается перестать кашлять. Он моргает и вытирает уголки глаз. — Всё нормально. Правда. — Тебе стоит быть в постели. — Со мной всё хорошо, — заверяет он меня. — И я снова начну давать интервью. Ну, то есть. Неофициальные. — Он кивает в сторону Сиски, который болтает с девушкой, наладив контакт. Я складываю дважды два и чувствую, как по моему позвоночнику внезапно проходит холодок. — Сиски брал у тебя интервью? — Нет, но я обещал поговорить с ним. Завтра, наверное. — Он пожимает плечами, словно это пустяки. — Когда-то же ему придется это сделать, верно? — Он говорит так, как будто его это особо не волнует. Но меня волнует. Вся суть этих интервью Сиски — копаться в прошлом и анализировать меня, мои ошибки и провинности. Мысль о том, что Брендон и Сиски будут говорить обо мне, мне совсем не нравится. Я не хочу, чтобы Брендон сидел там и вспоминал о хреновом прошлом. — Не уверен, что это хорошая идея. — Почему? — Он вопросительно смотрит на меня, и этот вопрос звучит совершенно искренне. Да... почему же? Потому что я не могу изменить прошлое. Оно мне не нравится. Но... возможно, подробное интервью обо всех тех разах, когда я всё похерил между нами, между мной и всеми, — это именно то, что нужно, чтобы сохранить трезвый взгляд на мир. Возможно, Брендону нужно тщательно проанализировать мои недостатки. Возможно, это пойдет нам на пользу, поможет удержать нашу дружбу в рамках приемлемого. — Сиски бывает слишком любопытным, — бормочу я. — Он захочет поговорить о наших с тобой расставаниях. — Забавно, что мы можем использовать это слово во множественном числе, — тут же отмечает Брендон, но он говорит так, будто он удивлен, словно всё это произошло с кем-то другим, а не с нами. — Я в состоянии справиться с его интервью. Я же профессионал. — Ну да, — вздыхаю я. — Просто я... Но Брендон больше не слушает, его взгляд сосредоточен на чем-то у меня за спиной. На его лице появляется хмурое выражение, и я прослеживаю за его взглядом: у бара стоит Даллон, болтает с чертовски красивым парнем с длинными волосами золотистого оттенка, и этот парень выпячивает губы так... по-гейски. Однозначно. Настолько, что издалека заметно. И Даллон стоит слишком близко к нему, пьет пиво, смеясь. Слишком уж смеясь, словно он изо всех сил пытается посмеяться хоть над чем-то. Вполне очевидно, что тут происходит: эти немцы — очень свободомыслящие, у них здесь на центральных улицах стоят секс-шопы, больные ублюдки, так что, наверное, никого особо не волнуют двое парней, которые болтают, смеются и раздевают друг друга взглядами. Но это не Даллон. Ведь он ищет настоящую любовь, он не из тех, кто заигрывает с незнакомцами. Я едва знаю этого парня, но даже я могу сказать, насколько это на него не похоже. — Что происходит? — спрашиваю я, потому что Брендон, несомненно, уже должен быть там, он должен сказать этому Златовласке, чтобы он отвалил, или спросить у Даллона, какого хрена он, по его мнению, творит. В последнее время я избегал их обоих, и теперь мне кажется, будто я что-то упускаю. Но Брендон только пожимает плечами, его улыбка исчезла. — Мы поговорили. Как я и посоветовал поступить Брендону. Хорошо. Всё прояснить, объяснить Даллону положение вещей. — И? — Прошло не очень хорошо. — Брендон изображает смелую улыбку, но я это на это не куплюсь. Во мне резко вспыхивает искра гнева. В Лондоне, Даллон, блять, поклялся, что он ни за что не сделает Брендону больно, а теперь он нарушил это обещание. Вот тебе и милый мальчик-мормон с чистыми намерениями — Брендон не идеален, но он, блять, ближе к идеалу, чем любой из нас когда-либо будет, и если этот "паинька" желает упустить такую возможность просто потому, что Брендон тащит некий груз на плечах, то пусть он идет нахуй со своим лицемерием. Может, он никогда и не заслуживал того шанса, что ему выпал. — Он тебя бросил? — с изумлением спрашиваю я. Кому вообще может прийти в голову бросить Брендона? — Нет, там... Думаю, у нас разное представление о том, что между нами происходит, что между нами было, — объясняет Брендон. — И мы просто... Ну, там всё немного сложно. Мы вроде как хотим разного. — Он идиот. Брендон смеется, но если он хочет, то я разберусь с этим. Сейчас же уничтожу карьеру Даллона или хотя бы подсыплю что-нибудь в его выпивку, чтобы он очнулся где-нибудь на обочине дороги в Лихтенштейне, весь в собственной рвоте, пока на него тупо пялилась бы какая-нибудь дойная корова. — Нет, просто... понимаешь, мы оба просто... — Брендон сдается, слишком взволнованный. — Там всё сложно. — Ладно. — Он не обязан ничего мне рассказывать. Это не мое дело. — Мне жаль, что так вышло. — Такое бывает, — говорит он и быстро отводит взгляд. Ненавижу видеть его грустным. Ебаный Уикс... До меня вдруг доходит, что Брендону по-настоящему обидно, что у них с Даллоном ничего не вышло. И из-за этого я испытываю какую-то новую для себя боль. Между ними что-то было. Я знал это, это хорошо, что что-то было, поэтому я... Я не могу ревновать. Мне просто нужно смириться с этим и забить. Потому что будут и другие. Он ещё полюбит. — Нам такая фигня в группе не нужна, — вздыхает он. — Я сам виноват, что позволил этому зайти настолько далеко. Я вроде как всегда всё порчу, да? Я мог бы сказать "нет, никогда", но это неправда. Он умеет портить и разрушать. Он искалечил меня множеством изобретательных и изощренных способов. Впечатляет, правда. — Роман на рабочем месте — это всегда плохая идея, — в итоге говорю я как можно осторожнее. На его лице появляется кривоватая улыбка, и я тоже начинаю улыбаться, не понимая, в чем дело. — Что? Он смеется и указывает на нас. А. Ну да. — Я не живу согласно своим убеждениям, да, но я ведь не пример для подражания. Я далек от этого. — В этот момент я замечаю, что Сиски и та соблазнительная брюнетка исчезли, и я почти рад, что могу отвлечься на это, потому что я не знаю, к чему на самом деле клонит Брендон, куда идет этот разговор. — Куда пропал Сиски? Я осматриваюсь по сторонам, в основном просто чтобы сменить тему. Вскоре мы понимаем, что их нигде нет. — Может, Сиски повел её в отель, — предполагает Брендон, но он что, серьёзно? Не хочу быть мудаком, но она вроде как ему не по зубам. А мы ведь говорим о Сиски, с его неумением подкатывать, плохим знанием местного языка и нервозностью. Брендон, похоже, тоже осознает всё это, потому что затем добавляет: — Или нет. Вот именно. — Хочешь помочь мне найти его? — спрашиваю я. Сиски был довольно-таки пьян. Брендон смотрит в сторону бара, где Даллон заигрывает с тем парнем, как раз в этот момент Даллон смотрит в нашу сторону, и линия челюсти Брендона напрягается, когда он отвечает: — Конечно. Даллон пытается заставить Брендона ревновать, чтобы отомстить ему. Кажется, это работает, и мне становится интересно, согласился ли Брендон присоединиться ко мне в этом приключении только для того, чтобы уйти отсюда. В любом случае, мы расходимся, чтобы как можно быстрее обойти клуб. Сначала я нигде не вижу Сиски, и никто другой тоже его не видел, но, в конце концов, он находится, после того, как пропал куда-то на добрых десять минут. Он выходит из женского туалета, выглядя не самым приличным образом. Неудивительно, что я, блять, не мог его найти. — Ты живой, — говорю я ему, думая о том, насколько же он пьян, раз он забрел не в тот туалет. Он моргает, глядя на меня остекленелыми глазами. В последнее время он пьет намного больше, чем раньше. — Та девчонка, — говорит он мне, явно под кайфом. — Мы пили текилу. А потом она мне подрочила. — Ну надо же, Казанова. — Ого, — произносит он, словно всё ещё не может поверить в произошедшее. Он слегка пошатывается, и я вспоминаю, как он рассказывал мне о своем самом худшем похмелье, спонсором которого была текила, и как он поклялся больше никогда её не пить, потому что она слишком бьет в голову. Вот тебе и "никогда". — Ну, ладно, — говорю я, закидывая его руку себе на шею, чтобы помочь ему идти. — Было круто, — неразборчиво говорит он. — Так круто. — Тебе пора в постель, приятель. — Серьёзно? Ладно, типа, ладно, чувак. Она была, та девушка, моя будущая жена, она была... Как её звали? Я влюблен, Райан, у меня в груди горит. — Нет, это алкоголь в твоем желудке. — Понял, — кивает он, — и мне это нравится. Тогда нас находит Брендон, удивленно глядя на Сиски. — Ну, ты его нашел. — Ага, и теперь мне нужно отвести его в отель. Сиски пьяно улыбается Брендону. — Брендон! Чувак. Мне подрочила та немецкая девчонка. Брендон моргает. — О. Поздравляю. Затем он ухмыляется. — Что ты ей сказал? — Что я с группой, — посмеивается Сиски, и Брендон победоносно смотрит на меня. Это ничего не значит. Брендон предлагает помочь мне, и я соглашаюсь. Это неплохой способ и его уложить в постель, потому что ему явно не рекомендуется дышать этим воздухом и пить, когда он всё ещё не выздоровел. Уложу обоих пациентов одним махом. Холодный воздух немного приводит Сиски в чувство, но я всё равно помогаю ему идти. Ему правда не стоит пить текилу. Я слегка пьян, но защитный инстинкт относительно действенно помогает мне прояснить мысли. Брендон курит, несмотря на мой неодобрительный взгляд. Он тоже немного выпил, и то, что он смешивал выпивку с обезболивающим, тоже не похоже на хороший план. Фанаты, торчавшие у клуба в надежде попасть внутрь или взглянуть на своих любимых музыкантов, плетутся за нами, глядя на нас с благоговением. Мы пытаемся идти быстрее. Но, к счастью, отель находится всего лишь за углом, и вскоре мы благополучно оказываемся в номере Сиски, и он храпит на кровати. Я опустошаю мусорное ведро и ставлю его у кровати, убеждаюсь, что он лежит на животе, чтобы он не повторил ошибку Хендрикса — не то чтобы у него всё настолько плохо. Сиски что-то бормочет во сне, говорит: — Спасибо вам, ребята, я вас так люблю. — Отсыпайся, парень, — отвечаю я. — Она точно мне подрочила... Я закатываю глаза, в то время как Брендон фыркает от смеха. Мы оставляем Сиски полностью одетым на кровати. Завтра он будет чувствовать себя хреново. Будет забавно наблюдать за ним и смеяться. Когда я закрываю за нами дверь, выходя в тихий коридор, я говорю: — Ему всё равно перепало больше, чем мне за весь этот тур. — Это довольно печально, если задуматься. — И мне, — говорит Брендон и качает головой, мол, что мы за неудачники такие. Я таращусь на него. Меня переполняет странное чувство, словно я парю в воздухе. Он замечает. Хмурится. — Что? — Ничего, — быстро говорю я, но это всё равно звучит удивленно. Не ничего. Но я... Сиски ведь не идиот, он видел то, что видел, как Даллон заходил в номер Брендон поздно ночью, и они держались за руки и... стояли слишком близко друг к другу, так что... Сиски сделал предположение. Я сделал предположение. Все те безумные воображаемые картинки с их участием в моей голове, их обнаженные тела на гостиничной постели Брендона, тихие звуки и вздохи, Брендон, кончающий от прикосновения другого мужчины — эта часть, блять, я ненавижу эту часть, — эти откровенные картинки, голодные поцелуи, всё это... ненастоящее. Проделки моего воспаленного ревностью воображения. А не настоящая история. Ох. Это осознание — нет, не облегчение, а... Ладно, это именно облегчение. Оно разливается внутри меня. От того, что Брендон никогда не был с Даллоном в таком смысле. Их решение о том, что они хотят разного, имеет больше смысла, если они никогда не спали вместе, если это никогда не было чем-то официальным. Даллон сказал мне, что я не занимал его место в той постели. Он говорил правду: он никогда и не был в той постели. Блять, может, они зашли в номер Брендона выпить чая, может, они просто целовались — с этим я могу жить, это ничто. Отсутствие физической близости между ними не должно приносить мне такой радости, и всё же. — Ничего, — повторяю я и пытаюсь скрыть свою реакцию, которая раздувается во мне. — Просто я устал, это был длинный день. Выступление вышло утомительным. Брендон кивает, словно тут он со мной согласен. Я медлю, но затем всё же произношу: — Знаешь, Даллон назвал чудом то, что мы всё ещё общаемся. После всего, что между нами произошло. После стольких лет ссор, секса и разврата. — Думаю, так и есть, — соглашается Брендон, доставая ключ, и мы направляемся в сторону его номера. — Но он не понимает этого, мне так не кажется. — Не понимает чего? Брендон пожимает плечами. — Нас. — Мне нравится это слово. Мне нравится, когда Брендон произносит его. Брендон пьяно кивает, как будто для него это всё имеет смысл. — Даллон романтик, он считает, что тут всё дело в судьбе и в идеале. Но ты и я, мы с тобой пост-романтики. — Он указывает на нас, улыбаясь одним уголком рта. — Мы знаем, как оно на самом деле. И это даже лучше, у нас нет никаких... нереалистичных ожиданий. — Наверное, из-за этого нам и дружить легче, — согласно отвечаю я, останавливаясь у его двери. — Да, — говорит он, улыбаясь шире, словно его это радует. Он открывает дверь, позволяет ей распахнуться. Выдыхает. Затем смотрит на меня. Всё так же улыбаясь. Чертовски красиво, так, что дыхание перехватывает. Сейчас два часа ночи. Мы в отеле. Все остальные всё ещё на вечеринке. Мы стоим снаружи его номера, и я чувствую себя ухажером на свидании. Никто не узнал бы. Я прочищаю горло, ощущаю, как колотится мое сердце. Он продолжает задумчиво смотреть на меня. — У тебя красивые глаза. Я слегка вздрагиваю. — Что, прости? — Это одна из первых вещей, что я в тебе заметил. Клянусь, больше ни у кого нет глаз такого цвета, янтарь и... лесной орех или... их смесь. — Я чувствую, что я не в состоянии моргнуть, пока он рассматривает радужки моих глаз. У меня в животе словно полно порхающих бабочек. Он ухмыляется. — Ну как, работает такой подкат? — Нисколечко. — Я же тебе говорил, — отвечает он, но он расстегивает пуговицы пальто, которое он надел во время нашей короткой прогулки, и мой взгляд сосредотачивается на этом. На том, как он ослабляет защиту, слой за слоем. — Хочешь зайти выпить? — Прости? — снова переспрашиваю я. Он кивает в сторону своего номера. — Выпить. Я вижу изножье его кровати. Кровать. Любая кровать. Любая поверхность. Готов поклясться, что в это мгновение я слышу, как всё это происходит: скрипящий каркас кровати, наше тяжелое и сбившееся дыхание, влажные причмокивания наших ртов. Знакомые, но такие новые, уверенные, но неуклюжие. Во рту пересыхает. Кожа начинает гореть. Даже если он будет держать себя в руках, я не смогу. Я слишком много выпил. Слишком много, я... — Нет, спасибо. Мне правда. Нужно идти. — Да? — спрашивает он. В его взгляде задерживается какое-то хищное выражение. — Ну, тогда спокойной ночи. Он делает шаг вперед, словно собираясь обнять меня, но я быстро отступаю. Он моргает. Хмурится. — Спокойной ночи, — хрипло говорю я. Я прохожу мимо него, стараясь дышать как можно спокойнее, пытаюсь найти ключ. Не оборачиваюсь, чтобы посмотреть на него, не думаю об этом приглашении, о том, что он имел в виду, что, по его мнению, должно было произойти, чего я хотел. Даллон ошибся насчет нас, когда сказал, что это всего лишь вопрос времени. Он ошибся. Одни отношения между некоторыми людьми могут отлично работать, в то время как другие могут привести к катастрофе. К этому времени, мы с Брендоном оба уже знаем, что для нас хорошо, а что — плохо. Как Спенсер и сказал ещё в Лондоне: просто нужно немного времени. Больше времени.