Чёрный кот с пустым ведром

Как и предупреждал Костя, Таня ответила не сразу, а только спустя два звонка. — Алло, — тихо прозвучал на том конце провода низкий женский голос, будто иссушенный после долгой болезни. — Алло, здравствуй, Таня. Можно приеду к тебе через час-полтора? Я ненадолго, буквально на минут двадцать. Девушка долго молчала, но потом всё же ответила: — Делай, что хочешь. Вадим остановил машину перед домом, где жила Таня, и немного посидел за рулём, прикидывая, как вести разговор, о чём говорить и как не добиться истерики девушки. Выйдя из машины, он скурил сигарету и пошёл к подъезду. Вадим остановился перед дверью квартиры, пригладил волосы, поправил воротник пальто, глубоко вздохнул и нажал кнопку звонка. Некоторое время за дверью было подозрительно тихо, потом там скрипнул пол, щёлкнул замок, и дверь медленно приоткрылась. На пороге стояла Таня. Из прихожей на окутанную полумраком лестничную площадку падал яркий свет, и в первую секунду Вадим увидел только чёрный силуэт девушки, но потом она отступила вглубь прихожей, и он увидел её лицо. В горле у него мгновенно пересохло. От той молодой и красивой девушки, которой раньше была Таня, не осталось и следа. Её глаза потеряли былую зелень и превратились в два равнодушных бледных шарика, вокруг которых образовались тёмные круги, волосы спутались и торчали в разные стороны, скулы стали острее, щёки впали. Сама девушка была одета в какие-то потёртые легинсы и, видимо, в кофту Глеба, которая была ей на несколько размеров больше. Вадим стоял и рассматривал её неприлично долго, поэтому решил всё же пройти в квартиру. — Привет, Таня. Она не ответила и молча, совершенно бесшумно, попятилась к дверям в гостиную, глядя на него полностью равнодушным взглядом, но потом развернулась и скрылась в комнате. Вадим разулся, снял пальто и прошёл вслед за Таней. Он нашёл её сидящей на диване, укутанную в плед. Девушка невидящим и пустым взглядом смотрела на экран телевизора, игнорируя гостя. Вадим потоптался на месте и, не спрашивая разрешения, сел рядом. Они долго молчали. Вадим начинал чувствовать себя неловко. Нужно что-то было делать. Не телевизор же он пришёл смотреть в конце концов! — Тань, не убивайся ты так. Вернётся он. Я пробил информацию и, к нашему великому к счастью, все морги пусты. Это уже хорошо. Девушка никак не отреагировала, но её глаза первый раз за это время блеснули. — Понимаешь, просто у него бывают такие периоды, — продолжил Вадим, — Когда ему нужно побыть одному. Раньше у него часто были такие выпады. Сейчас — повзрослел, наверное. — Я понимаю его, — наконец заговорила Таня после долгой паузы. Её сложенные на коленях узкие ладони мяли край кофты. — Глеб — человек творческий и всё такое, но… почему он ничего не сказал мне? Объяснил бы всё, как есть. Я бы его поняла, — она стала вытирать рукавами набежавшие слёзы. — Я же люблю его, а он меня, видимо, нет, — Таня тихо заплакала, пряча лицо в ладонях и волосах. — Таня, опомнись, он эгоист! Э-го-ист, понимаешь? Ему нравится, когда о нём заботятся, волнуются за него. Он по натуре такой: любит мучить других своими желаниями, капризами, извращениями. Он никогда и ничем не пожертвует для тех, кого любит. Глеб всегда любил только для себя, для собственного удовольствия. Для него главное — удовлетворять свои потребности и ничьи другие. И в этом, частично, моя вина… Таня посмотрела на Вадима. Наверное, она что-то хотела сказать, но молчала в ожидании объяснения. Самойлов вздохнул и мыслями вернулся в то время, когда Глеб и сам Вадим были детьми, а о группе "Агата Кристи" ещё никто и в помине не знал. Это был семьдесят седьмой год. Тогда Глеб только пошёл в школу и, честно говоря, ходил в неё без особого желания. Нелюбовь к учёбе проявилась в течение первой недели. Сам Вадик школу тоже не особо любил, но учился старательно и прилежно, выполнял все уроки и, конечно же, помогал младшему. Это ему было вовсе не сложно — Глебкины примеры по типу два плюс два не могли сравниться с его более сложными уравнениями. В один из таких вечеров, когда все домашние задания были выполнены, сочинения — написаны, задачи — решены, а рассказы — прочитаны, Глеб и Вадим сидели в комнате и занимались каждый своим делом. Вскоре младший заскучал, но на на его просьбу поиграть вместе Вадим ответил решительным отказом и продолжил терзать гитару. Тогда Глеб решил найти кошку. Но ни под кроватью, ни на подоконнике её не было. Выйдя из комнаты, мальчик направился на кухню. Кошка лежала под батареей и, когда Глеб приблизился к ней, она приоткрыла глаза и стала наблюдать за мальчиком сквозь тонкую щёлку между веками. Глеб уже хотел взять её на руки, но, увидев боковым зрением листы бумаги на кухонном столе, отвлёкся на них. Это были отцовские чертежи. Они были чрезвычайно чистыми и аккуратными. Глеб засмотрелся и начал обходить стол, чтобы лучше разглядеть. Внезапно за спиной раздался пронзительный вой, и мальчик подпрыгнул от неожиданности. Кошка, которой наступили на хвост, приглушённо шипя, отпрыгнула в сторону и нырнула Глебу под ноги. Мальчик, теряя равновесие, стал пытаться схватиться за воздух. Под руку попалась скатерть, и Глеб, падая, увлёк за собой на пол вазу с цветами вместе с чертежами отца. Ваза вмиг разлетелась в стороны стеклянными брызгами. Мальчик испуганно огляделся и увидел листы бумаги в луже, некогда аккуратные линии на них растеклись и стали нечёткими. На кухню вбежал Рудольф и замер. — Иди сюда, щенок! — неожиданно взревел он и схватил за шкирку убегающего Глеба. Рудольф, держа одной рукой за локоть вырывающегося сына, стал нервно расстёгивать пряжку своего ремня. Глеб истошно орал и бил коленями и пятками по полу. Когда Вадик вбежал на кухню, то увидел, как над младшим со свистом уже взметнулся ремень. Не раздумывая ни секунды, Вадим подлетел к Глебу и накрыл его собой. Ремень прошёлся вдоль спины. — Ты что делаешь?! — прошипел сверху Рудольф и, схватив старшего из братьев, попытался поднять его с пола и отстранить от провинившегося, но тот вцепился мёртвой хваткой. — За поступки нужно отвечать! Вадим, отойди, я ему сейчас всыплю по первое число! Но Вадик продолжал сидеть на коленях, согнувшись в три погибели, обнимая трясущегося в истерике Глеба. Рудольф постоял над ними с ремнём в руках, сплюнул в сухую и стал вдевать ремень в шлёвки. — Ох, и огребёшься ты с ним по жизни, если будешь так защищать всё время. Изнежишь ведь. Помяни моё слово. Уже поздно вечером, когда с дежурства вернулась мама, Глеб и Вадим лежали в кроватях. Оба молчали, но не спали. — Вадя, ты спишь? — Нет, не сплю. Чего тебе? — А тебе очень больно? — Глеб перевернулся на живот и подпёр голову руками. Его светлые кудри серебрились в лунном свете, глаза влажно блестели, отражая холодный блеск. — Нет, совсем не больно, — соврал Вадик. След от ремня жгло при каждом прикосновении. Глеб ещё несколько раз переспрашивал и в конце концов перебрался в койку к старшему. Прижавшись всем телом и уткнувшись лицом в грудь Вадика, младший пробрался рукой под его футболку и стал гладить своей маленькой прохладной ладошкой спину брата. Вадим, кусая губы от боли, старался не подавать вида. Вскоре, на радость Глебу, красная полоса вдоль всей спины прошла. Мама так ничего и не узнала. Таня и Вадим долго молчали, глядя друг на друга. Девушка не знала, что сказать. Думала улыбнуться, всё-таки история забавная, но бледные губы только дрожали и будто онемели, поэтому она лишь смотрела на Самойлова в ответ узкими от опухших век глазами. — Пойду, сделаю чай, — сказал Вадим, поднялся с дивана и отправился на кухню. Вадим наконец добрался до собственной двери и ввалился в квартиру. Разговоры с женщинами, особенно с плачущими, отнимали у него все силы. Он заглянул в комнату, Глеб, по обыкновению, лежал на его кровати и читал книгу. — Ну, как там она? — не отрываясь от книги, спросил младший, когда Вадим бухнулся рядом с ним на койку. И Глеб обрадовался, услышав, что Таня громко и долго смеялась в ответ на шутки Вадима, заметно оживилась, глаза её горели. А у Тани просто случился нервный припадок: она проведёт бессонную ночь и будет плакать. Впрочем, Глеб об этом не узнает и будет наивно полагать, что совесть его чиста. — Что делать будем сегодня? — Вадим перебрался ближе и положил голову на бёдра Глеба. — У меня есть планы только на вечер, день — твой, — младший заелозил под ним, устраиваясь поудобнее. — Так что выбирай сам. Вадим стал молча разглядывать потолок. Никаких планов у него, надо сказать, не было, но торчать дома вплоть до вечера совсем не хотелось. Поразмыслив, Вадим решил в целях безопасности всё же остаться дома. Не в их положении по городу разгуливать. Весь день они провалялись в кровати, вставая только для того, чтобы покурить или ответить на телефонный звонок. Глеб льнул к брату, перебирал волосы, пристально и пугающе смотрел прямо в глаза. Вадим вёл себя тоже раскованно, но был начеку. Что-то не давало покоя. Он всё ждал, когда Глеб замрёт, и, всё так же глядя Вадиму в глаза, засмеётся прямо ему в лицо или, того хуже, дождётся полного доверия к себе и нападёт, ударив ножом в спину. Это было в его репертуаре. Но Глеб ничего такого не делал, и в глазах было только желание близости и ни тени ненависти. Или она куда-то подевались, или он так тщательно её скрывает. Этого Вадим не знал, наверняка и знать не хотел — тайна манила к себе, поблёскивая потусторонним огнём в голубых глазах Глеба. И хотелось её сохранить как можно дольше. Только под вечер, когда за окном уже стемнело, Самойловы наконец встали с кровати и начали собираться. Младший крутился перед зеркалом дольше обычного, невзирая даже на то, что Вадим был уже готов и топтался на пороге. — Ну сколько ты ещё будешь наряжаться? Юля и то, быстрее тебя одевается, — старший устало облокотился плечом на дверной косяк. — Не на бал же едем. — Во-первых, ты не знаешь, куда мы, — Глеб отошёл от зеркала, осматривая себя в полный рост. — Во-вторых, я что, виноват что-ли, что все твои вещи мне большие, а? — он повернулся на Вадима и, не услышав ответа, снял кофту и стал надевать другую. — Возьми свои вещи, в чём проблема? — Вадим пожал плечами. — Я в машину. Ключи на полке, дверь сам закроешь. На улице было сыро и совсем уже темно. Мелкий, едва ощутимый дождь капал на лицо и плечи. Зябко поёжившись, Вадим быстрее пошёл к машине. Долго ждать Глеба не пришлось, тот вышел почти следом. — Ну, куда путь держим? — ключ зажигания повернулся, и автомобиль сначала прерывисто завизжал, зарычал и наконец завёлся. Глеб, запинаясь, продиктовал адрес и закурил. Машина сдвинулась с места и поползла из двора. В неровном кругу света фар мелькали мусорные баки, полуголые кусты и горящие глаза кошек. Выехав на проспект, автомобиль дождался своей очереди и влился в немногочисленный поток других машин. Фонари мелькали над головой, слепили глаза, по бокам мигали неоновые вывески магазинов и бутиков. Глеб сделал музыку громче, так чтобы всё вокруг дребезжало, открыл окно и высунул руку и голову. — Так, и где это? — Вадим, глядя в окна, склонился ближе к рулю и стал высматривать нужный адрес. Наконец он отыскал мигающую неоновую вывеску и недовольно нахмурился. — Почему ты не сказал, что это ночной клуб? Между прочим, тебя ищут, поэтому появляться в таких местах противопоказанно… — Не трынди. Мы пойдём окольными путями, — Глеб накинул капюшон на голову и вышел из машины. Вадим припарковал автомобиль и пошёл за младшим, который уже скрылся за углом дома. На улице было прохладно, и Вадим задрал воротник кофты повыше, почти до самого носа. Глеб уже стоял возле неприметной двери и нетерпеливо топал ногой. Он несколько раз постучал по железной поверхности и отошёл подальше. Сначала было совсем тихо, но вскоре щёлкнул засов, и тяжёлая дверь медленно приоткрылась. Из проёма высунулась голова с торчащими в разные стороны рыжими дредами. — О, драсте, давно Вы к нам не заходили, — всё лицо парня было усыпано веснушками, зелёные глаза лихорадочно горели и бегали то по Глебу, то по Вадиму, осматривая обоих с головы до ног. Он сам был явно навеселе, говорил медленно, «съедал» окончания и плевался. На вид ему было не больше двадцати. — Здрасте, здрасте, — Глеб брезгливо отошёл ещё дальше, — Пройти дай. Парень почему-то не отходил, молча рассматривал Глеба, будто тот ничего ему не говорил, и продолжал висеть на ручке, качаясь на двери. Где-то далеко в помещении играла музыка и доносилась неразборчивым потоком звуков и гудения. — Ну, чё стоишь? Говорю, пройти дай, — Глеб рванул дверь на себя, и парень, не удержавшись на ногах, неуклюже шлёпнулся на землю. Глеб перешагнул его и, сгорбившись, спустился в подвальное помещение. Вадим последовал за ним. Парню помогать он не стал. Музыка остановилась с каждым метром всё громче и громче. Идя по длинному коридору, Самойловы встречали самых разнообразных личностей: от малолетних девчонок с разорванными колготками и вызывающим макияжем до здоровенных амбалов в косухах и цепями, которые грозно гремели при каждом шаге. Впереди замаячила дверь, где с грохотом рвалась из колонок музыка. Глеб торопливо зашагал шире и, толкнув её, скрылся в огнях дискотеки. Глаза Вадима ещё не привыкли к темноте, поэтому он пошёл быстрее, боясь потерять знакомую сутулую фигуру из вида. Догнав младшего, он схватил его за рукав и крепко сжал пальцы. Глеб не обратил внимание, продолжая упорно идти вперёд, пробирался сквозь толпу к барной стойке. Вадим и Глеб взгромоздились на табуреты, и младший кивнул, растянувшемуся в доброжелательной улыбке, бармену. Самойлов поманил его к себе пальцем и что-то быстро заговорил тому на ухо. Выпрямившись, бармен кивнул, помахал по столу тряпкой и нырнул под стойку. — Часто тут бываешь? — спросил Вадим, пытаясь перекричать музыку. — Когда как, — Глеб пожал плечами и положил на отполированную до блеска поверхность стола несколько скомканных купюр. Бармен сгрёб бумажки, сунул в карман, снова помахал тряпкой и поставил перед Самоловами бокалы. Глеб глотнул, зажмурился, помотал головой и ещё раз глотнул. Он допил, поставил бокал на стойку, и бармен без задержки налил ещё. Вадим не торопился пить свою порцию, всё рассматривал помещение, Глеба, надраенную стойку. «Ну же, давай» — прочитал он по губам младшего. Вадим посмотрел в свой бокал. Он понятия не имел, что это, но почему-то жидкость приветливо плескалась там яркими всполохами. Выдохнув в сторону, Вадим наконец опрокинул в себя содержимое и зажмурился. Перед глазами запрыгали круги, такие же, как на стенах от проекторов. Он почувствовал, что его куда-то потянули, и, когда его губ коснулось что-то тёплое, Вадим открыл глаза и увидел перед собой Глеба. Вместе с языком младшего в его рот проникло что-то мелкое, округлой формы и приплюснутое. — Что это? — спросил Вадим, гоняя по рту таблетку. — Счастье, — улыбнулся Глеб и потянул вглубь толпы. Музыка гудела внутри, отзываясь во внутренностях мелкой вибрацией. Свет быстро мигал и вместе с яркими всполохами прожекторов погружал помещение с низкими потолками в атмосферу дискотеки. Потные тела извивались и тёрлись друг об друга, двигаясь в рваном танце. Новомодные хиты хлестали по барабанным перепонкам и заглушали любые слова. Вадим безвольно волочился позади Глеба сквозь толпу в самый центр танцпола. Люди, двигаясь в такт музыки, живым морем увлекали вовнутрь этой вакханалии обоих братьев, утягивали на дно порока и беззаботности. Вскоре наркотики и алкоголь развязали Вадиму руки и он стал вести себя более раскованно, даже стал двигаться сродни толпе. Глеб прижимался к Вадиму, от него пахло спиртом и чем-то сладким, он был горячим, и старший теперь ничего не видел, кроме его возбуждённого лица, горящих щёк и глаз. В темноте и наркотическом тумане можно было позволить себе многое, поэтому Глеб воспользовался моментом и стал непристойно тереться задом о пах Вадима. Сладкие губы от недавно выпитого бокала Глеба стали нетерпеливо мазать по губам брата. Руки Вадима скользили по чужой талии, опускались ниже, но тут же поднимались обратно — страх и разум запрещали подходить к опасному краю недозволенного. Когда Глебу порядком надоела скованность брата, он схватил его за руку и потянул в сторону туалетов. Вынырнув из душного моря, Глеб толкнул дверь и затащил Вадима в одну из кабинок. Не глядя щёлкнув щеколдой, младший толкнул брата, и тот сел на крышку унитаза. Брезгливо покосившись на стены тесной кабинки, которые были измазаны в крови, засохших потёках спермы и жвачках, Вадим поднял глаза на Глеба, и встретился с диким взглядом, переполненным желанием. Младший опустился на колени и расстегнул ширинку Вадима и тут же обхватил член губами, взял глубоко, настолько, на сколько это возможно, не заботясь о собственной глотке. От такой резкости Вадим запрокинул голову и ударился затылком о стену, но боль сразу же отошла на второй план, уступив место удовольствию. Глеб ритмично поднимал и опускал голову, давился, сдерживая рвотный рефлекс. Иногда нечаянно делал больно, цеплял нежную кожу зубами, но тут же целовал и зализывал, словно извиняясь. Он смотрел снизу вверх долгим серьёзным взглядом, но Вадим, не выдерживая такого зрелища, снова запрокидывал голову, лишь бы не видеть этого взгляда, этих вытянутых губ, насаживающихся на его член, и белых костяшек пальцев младшего, сжатых на пряжке его ремня. Наконец он не выдержал и склонился к уху Глеба: — Хочу тебя. Глеб медлить не стал и, поменявшись местами с братом, упёрся руками в бачок унитаза и поставил одно колено на крышку. Вадим встал позади и навалился, от чего младший прогнулся в спине и утробно застонал. Музыка отдалённо доносилась с танцпола вместе с восторженными визгами девушек с каждым началом новой композиции. Кабинка была маленькая, поэтому оба ударялись о её стенки то локтями, то коленями, то плечами. Вадим почти сразу задвигался быстро, выбивая из Глеба хриплые стоны и не дав ему времени хотя бы слегка привыкнуть. Внезапно музыка стала на миг громче, но почти тут же вернулась на прежнюю громкость, послышались шаги — кто-то вошёл в туалет. Вадим остановился и замер. Глеб тоже притих. Человек за дверью прошёлся вдоль раковин, видимо, посмотрелся в зеркало, включил воду, высморкался и пошёл на поиски свободных и более менее чистых кабинок. Вадим возобновил движения. Глеб под ним напрягся, прикрыв рот рукой, старался не издавать ни звука. Мнимую тишину нарушал звон пряжки, сдавленные вздохи и скрежет зубов Вадима. Наконец послышался звук смывающейся воды, щёлкнула щеколда, и человек вышел из кабинки. Когда дверь захлопнулась, Глеб громко простонал и прогнулся в спине, запрокинул голову, положив её на плечо наклонившегося Вадима. Старший нёс какой-то бессвязный бред, громко дышал в ухо, облизывал шею и щеку Глеба. Наркотик действовал уже на полную. Вадима то придавливало сверху тяжёлым воздухом, то поднимало над землёй, перед глазами всё плыло, приближалось, отделялось, рябило, танцевало, плитка на стене превращалась в круглую, переворачивалась в ромб, пропадала и вновь появлялась. Кожа будто стала тоньше или вовсе исчезла: все прикосновения стали более ощутимыми, казалось мышцы оголены, касания были одновременно и мучительными, и сладкими. Вадим выпрямился, схватил Глеба за плечи и вошёл до предела. Замерев, он запрокинул голову и зажмурился. *** Глеб набрал горсть воды и плеснул себе в лицо. — Вызывать такси? — Вадим стоял рядом и смотрел на себя в зеркало. Отражение, казалось, тормозило. За спиной мелькали тени, даже шептали что-то, но стоило обернуться, как они тут же растворялись, прятались в кабинках, просачивались в отдушины. — Вызывай, — младший сплюнул в раковину. Братья вышли из туалета и, взявшись за руки, снова окунулись в толпу. Удушливая вонь спирта и пота забивала ноздри, не давая продыху. Чьи-то мокрые спины, волосы, лбы противно задевали Самойловых со всех сторон. Дышать было нечем. Чужие тела сомкнулись вокруг старшего, и он выпустил скользкую руку Глеба. Это походило на страшный сон, когда хочешь убежать от монстра, но ноги, будто врастали в землю и на сдвигались с места. Вадим нервно забился в страхе погибнуть от удушья. Паника подступала, и он чуть не закричал, но внезапно его кто-то схватил за руку и вырвал из смертоносных объятий толпы. Братья наконец вышли в коридор, и музыка теперь с каждым шагом становилась тише. По пути они встретили того рыжего парня, который встретился им на чёрном входе в клуб. Парнишка лежал на полу. Видимо, стоял, оперевшись спиной о стену, и в конце концов сполз вниз. Признаков жизни он не подавал, но Глеб успокоил Вадима тем, что это не первый раз и, к сожалению, не последний. На улице, с наступлением ночи, стало прохладно. Такси не было видно. — Дубак такой, — поёжился Глеб и закурил, — Полтора часа ждать придётся… Грёбаная Москва. Машина подъехала через пару минут. Самойловы сели на заднее сидение и поздоровались с водителем. Тот, к счастью, оказался не из болтливых и, буркнув в ответ приветствие, насупился и хмуро уставился на дорогу. В салоне душно пахло духами и кожаными сидениями. Глеб прижался к старшему плотнее и сплёл свои пальцы с пальцами брата. Вадим замешкался, но все же положил свободную руку на его колено, потом переместил выше. Младший взял его ладонь, положил к себе на пах и глубоко выдохнул. Когда вздохи стали неприлично громкими, водитель тактично кашлянул. Вадим вскинул глаза и встретился в отражении зеркала ближнего вида с его хмурым взором. Глеб потянул старшего за шарф и, бросив равнодушный взгляд в зеркало, нарочито пошло облизал губы старшего. К счастью Вадима, до дома осталось совсем немного и, расплатившись с водителем, он выскочил из машины и зашагал к подъезду. Ситуация была бы менее страшной, если бы наркотик и алкоголь продолжали действовать, но их как рукой сняло, когда Вадим пересекся взглядами с таксистом. — Да не парься ты. Что такого-то? — успокаивал его Глеб, но старший продолжал молча ковыряться ключом в замочной скважине. Руки тряслись, не позволяя сунуть проклятую железку в щель. Да и Вадим не видел ничего: во, первых, в подъезде было темно, во-вторых, перед глазами стояли картинки случая в машине. Было противно от самого себя. Вадим видел всё от третьего лица, будто был сторонним наблюдателем. Вот, он гладит Глеба по колену, потом чуть ниже пряжки ремня. Когда сжимает сильнее, младший выгибается и стонет прямо ему в рот. В миг в салоне стало жарко, даже стёкла слегка запотели. К этому примешивались сцены из клуба: яркий свет, разноцветные всполохи прожектора, извивающиеся тела, музыка, алкоголь, наркотики, кабинка, мокрая спина Глеба, выступающий под бледной кожей позвоночник, когда тот выгибался дугой. Потом всё резко обрубает взгляд водителя – колкий, злобный, полный негодования и отвращения. И Вадим замирает, не зная, как объяснить засосы на собственной шее, опухшие от поцелуев губы и расстёгнутую ширинку. Раньше можно было списать на возраст, гормоны. А сейчас на что? На глупость? Может, на любовь? Нет, любви никакой нет. Просто ему нравится зажимать собственного брата в углу, целовать и трахать. Ведь так? Ведь он же нормальный среднестатистический мужчина, который перед сном передёргивает в туалете под шум воды, лишь изредка выполняет супружеский долг в постели и оборачивается на проходящую мимо девушку в юбке, ожидая, когда ветер поднимет лёгкую ткань и оголит упругие ягодицы. А этот весь инцест — всего лишь излишки творческой личности. Вадиму очень хотелось так думать, но почему-то не получалось. Глеб ему правда нравился. Со всеми своими капризами, жестокими шутками и выпадами. И голубыми глазами, чуть косыми, подслеповатыми, от чего в них невозможно проникнуть, прочитать мысли, будто мешает какая-то тонкая плёнка. Младший всегда останется для Вадима закрытой книгой, насколько бы хорошо он его не знал. — Эй, Вади-и-им, — защёлкал пальцами перед его лицом Глеб. — Чего расселся? Вадим рассеянно захлопал глазами, уставившись на младшего. Оглядевшись, он понял, что находился на собственной кухне и сидел прямо в пальто за столом. — Ты уже минут десять так сидишь, — Глеб отошёл от него и облокотился на подоконник. — Не волнуйся, после таблеток так всегда: сначала радостно, хочется веселиться, каждый человек — твой друг… Но потом, словно обрубает — розовые очки разбиваются вдребезги, сказки пропадают, наступает депрессия. Тебе не хочется ничего, кроме как сдохнуть. Вот взять и сдохнуть, — Глеб говорил медленно и негромко, даже иногда непонятно. По нему было видно, что алкоголь не отпустил. — Всё, что было до, кажется не таким радужным, а серым, пустым, фальшивым и ничтожным. Как будто жизнь разделилась на две части… Знаю, проходил. Вадим откинулся на стену. Глеб точно описывал его состояние, будто сейчас находится в его теле. Он посмотрел на младшего. Тот стоял около окна и курил, глядя куда-то под ноги. Дым поднимался от маленького огонька его сигареты и рассеивался под потолком.