Каникулы в Алвасете

В большой, светлый кабинет генерала Национальной Полиции подали легкий завтрак. Сын главы государства, Рокэ Алва, маркиз Алвасете, удобно расположился в мягком кожаном кресле, и с интересом читал папку с делом северного гостя столицы, временами отвлекаясь на глоток шадди и тосты с семгой. Напротив маркиза расположился Лионель Савиньяк — личный юрист соберано, и довольно резко отчитывал хозяина кабинета. — Члены семьи соберано Кэналлоа могут быть задержаны только в исключительных случаях, например, при совершении тяжких преступлений, угрожающих безопасности герцогства, но никак не за участие в ночных гонках. Тем более, они не могут быть помещены в одну камеру с посторонними, да еще с иностранными гражданами! Это прямая угроза жизни и здоровью члена правящего дома. — Ли, я не представился при задержании, — маркиз легкомысленно махнул рукой, не отрываясь от чужого досье. — Рокэ, полиция должна знать первых лиц государства в лицо, — позволяя себе откровенное раздражение в адрес того самого первого лица государства, парировал Лионель. — Господин Савиньяк, я не могу не согласиться с Вашими словами. Также могу Вас заверить что, если бы маркиз представился, его незамедлительно препроводили бы во дворец. — Господин генерал, — Рокэ закрыл папку с делом Окделла и протянул ее Лионелю, — у правящего дома нет никаких претензий к полиции относительно произошедшего со мной инцидента. Более того, ваши сотрудники вели себя абсолютно корректно по отношению ко мне, хотя я немного нарушил ночной покой горожан. Но у меня есть вопросы относительно этого молодого человека. Расскажите все обстоятельства данного происшествия. — Ах, это… — генерал суетливо пожал плечами в попытке придать случившемуся незначительности. — Обыкновенное хулиганство. Студент из Талига, выпил, подрался, при этом разгромив половину кафе. Согласно протоколам опросов, зачинщиком драки был именно Ричард Окделл - он крупно проигрался. Пострадавший от его действий, другой турист, написал заявление. Даже ушибы свои зафиксировал, просит принять меры. Классический случай. — И какие у этого случая могут быть последствия? — лениво уточнил Рокэ. — Наше задача завести дело и собрать все материалы, наказание назначает суд. Скорее всего, арест на срок до 30 суток или крупный денежный штраф за нарушение общественного порядка, — отрапортовал генерал. — Могут также принудить к исправительным работам. — В драке участвовали оба, — неожиданно для себя, Рокэ по-настоящему захотел разобраться в произошедшем. — Окделлу тоже досталось. Причины драки до конца не установлены. Но тот, второй фигурант, даже не задержан, не давал показаний. Почему? — Видимо обстоятельства задержания были очевидны. Да и тот турист, как бы вам сказать… мальчишка не из простых. Его отец занимает высокую государственную должность в Правительстве Талига. Из посольства уже интересовались судьбой дела. Этому северянину просто так не отвертеться, особенно если учесть, что ни денег, ни защитника у Окделла нет. — Благодарю, господин генерал, — Алва обернулся к Савиньяку, неожиданно ему подмигнул и обворожительно улыбнулся, — с этого момента представлять интересы Ричарда Окделла будет Лионель Савиньяк. Ты же не против, Ли? Здание полиции они покинули спустя час. Лионель, не скрывая скепсиса, тем не менее, принялся за дело. За это время он ознакомился с материалами дела, написал несколько ходатайств и перевел залоговую сумму. Урегулировать дела с пострадавшим хозяином кафе не пришлось - оказалось, что у того бизнес был застрахован. А вот с Колиньяром пока решили не связываться. Алва отчего-то был уверен, что подзащитный Савиньяка просить о мировой, признавать вину или договариваться о чем-либо с мажорным мальчиком не станет. Подключать внешнеполитические связи было неуместным, этого не стал бы делать сам Рокэ. Значит, вопрос нужно решать иным способом. Самого Ричарда Окделла должны были освободить ближе к вечеру, после подтверждения зачисления суммы залога. Форсировать это событие также посчитали лишним. Единственное, Лионель настоял на том, чтобы задержанного посетил доктор, осмотрел побои и зафиксировал их по всем правилам. День был уже в самом разгаре. Солнце стояло в зените, раскаляя каменные улочки старого города, прогревая воду в фонтанах столицы, погружая в сонное марево людей, животных и птиц. Сиеста… Даже море через силу накатывало на берег небольшие волны, лениво и медленно отступающие потом обратно. В замок возвращались на машине адвоката, своего «мориска» Алва уделал в последнем заезде. Машина Ли мчалась по серпантину наверх, к белевшему на изломе скалы замку. Море слепило, переливалось на солнце словно огромный сапфир. Маркиз молчал, щурился, погруженный в свои мысли. Днем Рокэ никогда не хотелось спать или прятаться в тени, пусть даже и в самый разгар сиесты. Солнце разгоняло его кровь, заставляло ее бурлить, наполняло энергией каждую клеточку тела. Определенно, вернувшись домой, он в первую очередь бросится в бассейн, а потом займется поднакопившимися делами. Да-да, у ветреника и повесы Рокэ были и такие. Отец с мамой отбыли с государственным визитом к родичам в Багряные земли (совместив его с частным, так как их дочь, Инес, недавно родила девочку, и герцогиня явно собиралась пробыть у нее максимально долго). Оставив сына исполнять обязанности главы государства. И, хотя повседневная нагрузка приходилась на Кортес и Правительство, бумажной и представительской работы у Рокэ Алвасете имелось достаточно. *** Создатель не наделил Ричарда никакими очевидными творческими талантами, хотя он всеми силами пытался их у себя открыть. Убогие и бедные на аллегории и метафоры стихи, выходившие из-под пера Дикона не могли передать и сотой доли переполнявших его чувств. Живописные эксперименты напоминали рисунки младшей сестренки, а в звуках пианино Ричард, будучи максимально честен сам с собой, никак не мог различить гармонию. К моменту поступления в университет творческие изыскания Окделла были отложены до лучших времен, а приоритеты смещены на поиск подработок в свободное от учебы время. Но воображение у Ричарда всегда отличалось живостью. В мыслях он уже: вымолил прощение у матушки, цветисто извиняясь за неоправданные надежды, запретил ей продавать старую семейную гостиницу в горах, чтобы покрыть его, Ричарда, долги, попросил дядюшку Эйвона присматривать его семьей, лишившейся последнего кормильца, и уже начал подыматься на эшафот, гордый, но непоколебимый, словно родные горы, готовый принять кару глядя в лицо карателям, как… Дверь камеры стукнула, вновь открываясь. Ну вот и все… Прощайте и простите своего непутевого сына, брата, родственника… Вошедшие, судя по униформе, были медицинскими работниками. И если пожилого кэналлийца Ричард вниманием не удостоил, то его спутница моментально внесла коррективы в героическо-печальные мысли. Определенно, прощание с прекрасной дамой и ее горькие слезы — сделало бы образ грядущих страданий более целостным и вкусным. А дама была прекрасна! Белый короткий, обтягивающий халатик, подчеркивал все прелести женского тела, пуговички из последних сил стягивали ткань на шикарной груди, в черных глазах таилась лукавая усмешка. Откровенно пялиться в ее декольте Дикону не позволило воспитание. Визит докторов оказался возмутительно коротким. Ричарда осмотрели, продезинфицировали порез на лбу и другие кожные повреждения, смазали какой-то остро пахнущей дрянью синяки, попросили расписаться в бумагах. Все это время доктор диктовал своей спутнице на кэналлийском, а та бойко за ним записывала. На прощание девушка одарила пленника ослепительной улыбкой, быстро что-то чиркнула на вырванном из блокнота листочке, и сунула бумажку Ричарду в руку. Ричард развернул послание и не сразу понял, что это был номер телефона и имя. Прекрасную деву звали Марией. Никогда прежде девушки первыми не проявляли к молодому Окделлу столь явного интереса, тем более такие девушки. Мария была очаровательной. И это была вторая победа за два дня! Да, Ричард, несмотря на кошмарную и безвыходную ситуацию, ничуть не жалел о драке. Мысль о сломанном Колиньяровом носе, тлела в самом укромном уголке сердца, согревая его, пока все остальное занимали тоска и уныние. «Может, синяки и порезы сделали меня хоть немного брутальнее? — размышлял Дик, позволяя улыбке нагло выползти на лицо. — Эх, хотелось бы надеяться!» Он поднялся и доковылял до огороженного в углу закутка — туалет с раковиной, зеркалом и даже мыльными принадлежностями. С учетом наличия системы кондиционирования, условия содержания задержанных не уступали условиям содержания студентов в общаге университета Талига. Но это не имело особого значения, сейчас важным было лишь зеркало. Отражение в оном Ричарда не порадовало. Брутальности разглядеть не смог, как ни старался. Облупившийся нос и плечи (загар на северную кожу ложиться не желал), всклокоченные, отросшие до ушей и спадающие на глаза разномастные, бывшие когда-то русыми волосы, порез на лбу, теперь заклеенный пластырем, несколько мелких царапин на щеках носу и подбородке, наливающийся свинцом синяк на скуле… Красавец, куда ни глянь! Не спасали даже отцовские серые глаза и пушистые ресницы, которым Айрис всегда завидовала. Ричард оглядел себя. Футболка рваная, в пятнах неясного происхождения, шорты вроде целы, а вот обуви не было. «Она просто тебя пожалела, парень…» — Ричард поглядел на неудачника, что кривился ему из зеркала, скривился и отвернулся, засовывая голову под струю воды и блаженно жмурясь. Когда он вышел из туалета, на тумбе около скамьи стоял поднос с едой. Запахло жареным мясом и шадди. Эсператизм запрещал предаваться унынию, а что лучше вкусной еды возвращает радость бытия? Ричард как никогда был готов следовать мудрости святого писания, не задумываясь о том, что чревоугодия святая книга тоже не поощряла. Примерно через час пришел охранник и препроводил арестанта в небольшой кабинет, где его ожидал уже знакомый Дику, темноглазый блондин. — Лионель Савиньяк, — адвокат, — представился мужчина на талиге, протягивая опешившему Ричарду ладонь для рукопожатия. — Мой друг попросил меня помочь вам разобраться с последствиями ночной эскапады. Вам необходимо будет подписать собственные показания, ходатайство об освобождении под залог, и можете быть временно свободным. — Но… — Ричард был… потрясен и растерян, — я никаких показаний еще не давал, а на залог у меня не осталось денег. — Господин Окделл, ваши показания я составил сам, со слов… хм… скажем так, вашего сокамерника. От вас требуется только поставить подпись. Ну и ознакомиться, если желаете. Что касается залоговой суммы, то она уже поступила на счет полиции. Что с этим делать решите после. — Деньги я обязательно верну, хотя и не сразу. Только я… не знаю кому, он мне не представился. — Ричард пытался решить, как лучше поступить. Принимать помощь от неизвестных людей, было странно и неправильно и могло оказаться небезопасным, впрочем, других вариантов пока не было. — И я правильно понимаю? Это еще не все? — Совершенно верно. — Тот, кто представился адвокатом, невозмутимо кивнул. — То, что вы натворили, всеми законами мира квалифицируется как хулиганство обыкновенное, а степень наказания определяется судом. Услышав про суд, Дик вздрогнул. Перед глазами вновь появилась сцена его восхождения на эшафот, только теперь в толпе горько плакала о молодой и безвременно погубленной душе красавица Мария. — Не переживайте, — неожиданно дрогнул губами, намекая на улыбку, господин Савиньяк, — это не преступление, а административное правонарушение. Вам может быть назначен арест до 30 суток, исправительные работы или денежный штраф.  — Денежный штраф я оплатить точно не смогу! — какой из двух оставшихся вариантов лучше Ричард представлял смутно. — В таком случае думаю, нам стоит предупредить об этом судью,— Лионель подошел к большому окну и, сделал то, что совершенно не вязалось с его строгим и таким деловым образом — уселся на подоконник.  — Подписывайте документы везде, где проставлены галочки. Потом я подброшу вас до места вашего временного обитания. Здание полиции он покинул в компании своего странного адвоката, и Дика не огорчал даже тот факт, что он так и остался босиком. Солнце огромным оранжевым апельсином зависло над горизонтом, окрашивая облака и море в золотистые оттенки. Дневная влажная духота отступила. Алвасете шумел, пел и танцевал, окутывая весь мир ароматами соли и водорослей, ярких южных цветов и шадди. Кошкин город плевать хотел на то, что в его объятиях происходит с залетным северным идиотом.