Последний бог романтики

      В один день произошло нечто необычное, что повлекло внезапные перемены. Двое людей вдруг поменялись ролями. Вечный трудяга Сиера в кои-то веки устал и решил бросить всё, забыв о последствиях. На него нашла хандра неизвестного происхождения, да и просто он вдруг решил, что работай-работай, а труды всё равно никто не оценит. Так в чём же разница между ним и другими кандидатами в жрецы? У молодых и сил побольше, и выдержка покрепче, и амбиции свежие, ну так пусть и работают!       Сиера был бесконечно утомлён и оснастил себе тёплый кокон из одеяла. Укутался в него по самые уши и удобно уселся на попе ровно на диванчике. Сегодня он гусеничка, которая берёт себе небольшой (а может и немаленький) перерыв ради того, чтобы превратиться в прекрасную трудолюбивую бабочку. Ну или пчёлку там…       И пока жрец в раздумьях о разных насекомых, пусть весь мир подождёт! Сегодня Сиера будет непоколебим и сломан, как нерабочий предмет, которому необходим ремонт.       Клод не может спокойно смотреть на это. Тот самый Клод, который так любит увиливать от своих обязанностей, просто не может видеть, как его роль исполняет кто-то другой. Но кто же, кто же, если не Сиера, будет приглядывать за Храмом земли? Кандидаты-то понятно управятся с барьером, а кто же уберётся в его небольшом кабинете? Кто разгребёт вон ту стопку бумажек, что скопилась за это время? Кто присмотрит за божественными предметами, чтобы суры их не спёрли? Кто же, в конце концов?       Может, Клод оказался здесь не случайно? Нет, он явно не из тех людей, кто послушно разгребает работу остальных. Он скорее сам всё оставит и сбежит в другой город… Или на другую планету… А лучше и вовсе в другое измерение — были бы силы. Будь он Ямой, на Вилларве бы все жили действительно долго и счастливо. Но он всего лишь Клод, который испытывает небольшой когнитивный диссонанс, глядя на себя самого со стороны.       Сиера лежит и смотрит в стенку. Сиера печально вздыхает. У Клода отвисает челюсть. Да и у кандидатов в жрецы, собственно, тоже. — Ну чего вы на меня так уставились? Чаю что ли принесите, — закатывая глаза, произносит жрец земли. Шокированная толпа с невнятным бормотанием расходится, но Клод по-прежнему остаётся в комнате. — Ты… Ты заболел? Вроде умрёшь ещё нескоро, а ведёшь себя иначе… — Как присел, так и заболел сразу? — ворчливо отзывается Сиера. Во взгляде Клода читается непонимание, хотя Сиера надеялся, что уж Клод-то сможет его понять. — Ну заболел. Поухаживай за мной.       Такая просьба вводит в ступор. По лицу видно, что Сиера не всерьёз. И оттого не по себе, потому что без этой привычной серьёзности жрец земли на себя не похож. Впрочем, Клод сегодня тоже… — Что я могу сделать для тебя? — Что ты вообще можешь? — Ты обиделся на меня? Я могу всё, просто не хочу. Но тебе я хочу помочь, даже если ты меня обманываешь и на самом деле здоров как бык. — Так что, я могу тебя эксплуатировать весь сегодняшний день? — Сиера улыбнулся и прикрыл глаза. — И за это ты, конечно же, захочешь, чтобы я провёл тебя в хранилище? — Посмотрим, — многозначительно подмигнул жрец смерти. — Я в твоём распоряжении.       Клод любит произносить опасные слова — понимай как хочешь. Что ж, сейчас Клод починит сломанного Сиеру. Или же сломает сильнее.       Сегодня внезапно лентяй и трудоголик поменялись ролями. Клод сосредоточенно поправлял очки, читая отчёты, сортируя их, раскладывая по полочкам. Казалось бы, можно сидеть Сиере и расслабляться, но это не так-то просто, когда знаешь, что не найдёшь потом ничего. И жрец земли отчаянно борется с желанием встать, столкнуть Клода с кресла, повалить на пол, взять за грудки и, прижимаясь к шее, вкрадчиво шепнуть на ухо: «Куда ты дел сообщение из Элоса?» Столкнуть Клода с кресла и занять законное место, чувствуя ещё не иссякшее тепло чужого тела.       Нет, нельзя. Сиера мотает головой, отгоняя от себя наваждение. Пусть лень владеет им целиком и полностью. В конце концов, ему положено. Всё так, как и должно быть, по-правильному.       Клод никогда не делает ничего за просто так. Обычно он вообще ничего не делает, но в честь вступления своего коллеги в ряды лентяев и ради «приза» отважится и не на такое. И чай принесёт, и в кабинете приберёт, и одеялком укроет. Всё же Клод волнуется за Сиеру, хотя тот в это ни за что в жизни не поверит.       Когда солнце над Калиблумом садится за горизонт, Клод усаживается рядом с Сиерой на диванчик и предлагает сыграть в карты за выпивкой. В этот раз жрец земли не отказывается. Игра идёт в молчании неспешно, тишину прерывают лишь ехидные смешки. У Сиеры от проигрыша невольно дёргается бровь и, чтобы сгладить своё положение, приходится начинать отвлечённую беседу: — Ты разве не собирался оккупировать хранилище? — Нет, — Клод отпил из кружки, делая ход. — С чего ты взял? — Ну… — замялся Сиера, отводя взгляд в сторону. — Ты же туда ломишься всё время…       Сиера и подумать не мог, что Клод преследует другие цели. Если так, то что же? Что этот коварный парень попросит, что учудит? Сиера смотрит в глаза Клода через стёкла очков и не может разгадать его мыслей, выцепить даже намёк. Клод никогда не отводит взгляд, он смотрит прямо и насквозь, и Сиера вспоминает, что в его руках карты, а его противник лишь по глазам может угадать, какой ход будет следующим. Клод пугающий, потому что временами его можно сравнить с богом. — Знаешь, мне нужна одна, лишь одна незначительна штука. И лично от тебя. И это не деньги, — Клод складывает руки на груди, пресекает любые вопросы. — Всё довольно просто, Сиера. От тебя требуется лишь спрятать руки за спину. Опусти карты, не бойся, я не стану подглядывать.       Сиера вздыхает. Не сказать, что ему эта затея по нраву. Но это лишь пока…       Клод кладёт ладони на плечи недоумевающему Сиере и не отрывает взгляда, будто бы говорит не дёргаться. Сиера весь день не двигался, с чего бы ему это делать сейчас? Его снедает сомнение и какое-то странное ощущение неловкости. — Что ты делаешь? — жрец земли не может удержаться от этого вопроса. Клод улыбается так, будто его и ждал. — Я тебя лечу.       И он, заглядывая в удивлённые янтарные глаза, резко подплывает и целует Сиеру. Цена за день наоборот оказывается для кого-то ничтожно мала, а для кого-то катастрофически высока. Завтра всё обратно станет на места, а сегодня… кто-то сломается.       Или излечится.