Праздничные байки

      Чудесным зимним утром, когда ещё ничего не предвещало — ничего, в кабинет хокаге вошёл Изуна. Тобираме сразу не понравилось выражение спокойствия на его ангельской морде. Любой Сенджу всегда морально готов к выходкам Учих. Тобирама в сотню раз готовее, но когда Изуна с тем же спокойствием вывалил на секретные документы кучу квадратных упаковочек явного содержания, он удержал челюсть лишь усилием воли.       — Что это? — перевёл он ровный взгляд на Учиху.       — Пришёл получать поздравления, — заявил Изуна, зубами вскрывая упаковку. — Располагайся, как тебе удобно.       Тобирама подобного заявления не ожидал и не собирался располагаться ни удобно, ни неудобно и вообще никак. Он отложил рабочую кисть. Подальше. Руки протестующе скрестились на груди.       — То есть, — методично начал Тобирама. — Если я тебя правильно услышал, ты припёрся в мой кабинет с кучей… этого… чтобы — что?       — Это гондоны, Тобирама, — Изуна выудил из упаковки хорошо смасленный презерватив и аккуратно со знанием дела уложил его на край стола.       — Изуна.       — Принимать поздравления. Хочу, чтобы ты был первым.       — Первым?       — После Мадары, конечно. Но он братик, а я хочу от тебя.       Тобирама похолодел пятками. Мысля о намерении в сочетании с пополняющимися на столе пипками, иной быть просто не может. Колко продрало загривок. Изуна не раз намекал, говорил и, блять, настаивал по пьяни. Тобирама шансов не давал, не обещал, но всё чаще думал загнуть эту хвостатую дрянь и выдать ему хворостиной по заднице, чтобы знал: его, истинного Сенджу, настоящего мужика, кровь от крови, плоть от плоти отца своего Буцумы, никакие упругие учиховские задницы, да рассыпанные по пояснице чёрные волосы не сведут с ума! Но Изуна неприлично закусывает пухлую губу, и у Тобирамы — там — подпирает, тяжелеет и жарко тычется в штаны. Стыдобища!       Изуна после ранения оправляется интенсивно, особенно с тренировками. Он такая скотина, вполне способная сделать задуманное, а Тобирама себя любит, бережёт и дорожит. Всеми частями своего тела. И уж точно не собирается подставляться.       — Я бы попросил тебя уйти.       — Попросить, ты, конечно, можешь, — Изуна распаковал очередной презерватив. — Но я не уйду, пока не поздравишь, а то нехорошо выходит.       — Ничего, переживёшь, — Тобирама спокойно глянул в окно, опытно находя пути отступления. Недалеко полигон Сарутоби. Да, простят они его, но именно туда он Учиху и уведёт. И даст ему там, как следует. И нет, не того, о чём он размечтался.       — Переживу, но обижусь. Оно тебе надо? — Изуна растрепал балахон и стал развязывать штаны.       Сердце ухнуло в пятки, чакра сконцентрировалась в стопах. Тобирама мгновенно просчитал прыжок — катану схватить не успеет. Ладно уж, главное увести из кабинета, а там он устроит ему выгул на свежем воздухе, да выбьет дурь из башки. Мир, хоть и хлипенький, сильных шиноби одуряет бесчеловечно. Застой чакры штука неприятная. Способы вытрясти напряжение есть разные: старшие братья нет-нет, да и нахлопают соседям по щам за несговорчивость, а то и разбомбят окрестности в Долине Свершения — любимое место, лупятся так, что рис летит во все стороны. Кто помельче, на полигонах крошатся, а ещё можно через секс. Изуна, по всем признакам, решил испробовать последний вариант. Но какого же каге ему нужен Тобирама? Милые дамы с увесистыми сиськами в доме красных фонарей ждут, теряют терпение.       — Давит, — пожаловался Изуна, расслабляя завязку штанов, потёр локтем бок, — и болит. Посмотришь или мне к твоему брату?       — К брату.       — Жаль.       — Учиха, — вздохнул Тобирама, провожая глазами очередную вздёрнутую пипку на столе. — А ты можешь… без этого…?       — Без гондонов? — вытаращил глазёнки Изуна. — Ты настаиваешь?       — Настаиваю.       — Отчаянный.       Изуна постоял, растерянно окидывая взглядом бумаги на столе. Тобирама спружинился.       — Ну-у… Поздравляй.       — Поздравляю.       — Спасибо.       Изуна пожал плечами и направился к выходу.       — И всё? — поймал себя за язык Тобирама.       Уже у двери Изуна замер. Пару мгновений стояла тишина, затем ладонь его соскользнула с ручки и, подозрительно прищурившись, он обернулся.       — А-а ты о чём это подумал, а-а?       Тобирама вспыхнул краской, вытаращил глаза, откуда-то сзади почувствовав запах палёных ушей.       — Ах, ты пошляк, — растянулся в улыбке Изуна. — Я шарики принёс надуть для праздничного вечера. Думал, поможешь.       — Это ведь не шарики! — разозлился Тобирама.       — Суть одна. Шарики для деток, а мы, как видишь, большие мальчики.       Изуна размеренно вернулся к столу, усадил задницу на край и, осторожно взяв презерватив за пипку, опустил его на средний палец.       — Странные мысли у тебя в голове, Тобирама. А говорил-то, говорил! Сенджу то, Сенджу сё.       Тонкая стенка презерватива развратно налипла на палец Изуны. Тобирама постарался не сглатывать, привычно скрывая, что очевидный намёк Учихи слишком трудно катается по горлу.       — А-а ты… — Изуна закусил губу. — Хотел бы?       — Не хотел бы.       — Ну, как же… не я подумал о непотребностях.       — Мне работать надо.       Изуна прильнул, как хитрая лисица, подхватил его губы, лишив шанса уйти в оборону или даже просто избежать поцелуя. Тобирама молча опешил. Он немного порадовался остатками мозга, что сложенные на груди руки какая-никакая преграда. А Изуна ласкал. Тягуче-нежным влажным теплом, но не трепетно женским, а твёрдо, настойчиво, будто отнимает душу. Когда запредельная учиховская наглость постучалась языком в стиснутые зубы, Тобирама зачем-то впустил. Губы Изуны растянулись в улыбке — добился, скотина. Он умело коснулся языка языком и Тобирама весь оказался не здесь. Волнительно-сладко, до дрожи в груди и иголок в пальцах, до изоляции воли, прикосновения губ некогда врага желаннее дыхания. Тобирама прикрыл глаза, неумело ответил. Изуна одобрил выдохом. Горячие пальцы, пахнущие постыдной связью и деревом, коснулись угла челюсти, кончики волос прошлись по щекам. Тобирама невольно вздрогнул. Стояк подпёр крышку стола.       Изуна слизал поцелуй с его губ и, сыто улыбаясь, отстранился.       — Болит, — картинно надул губки Изуна, погладил бок. — Посмотришь?       — Угу, — сглотнул Тобирама.       Изуна бодро спрыгнул со стола. Выправил полы балахона одним слитным движением.       — Тогда до вечера.       Тобирама проводил его взглядом до двери.       — Взять не забудь, — напоследок подмигнул Изуна и скрылся за дверью.       Тобирама скосил глаза на кучу презервативов, чертыхнулся, и уткнулся горящим лицом в кипу документов.       Из комнаты доносились бессовестно протяжные стоны. Изуна оказывается не затыкается, когда… эммм…       — Тысяча чертей! — Мадара обрушил отёко на столик, отчего тот покосился на бок. — Каналья!       — Мадара, — Хаширама упрямо наглаживал его плечо. — Так бывает, когда процедуры лечебные проводят.       — Процедуры?! — взревел Мадара и грива его поползла вверх. — Это ты процедурами называешь?!       — Терапия, понимаешь. Реабилитация.       — Я убью его!       — Зачем же так.       — Хоть бы рот затыкал, раз приспичило!       — Мадара, дружище, ты не думай на моего брата напраслины. Он если и проникает, то аккуратно, без вреда.       Глаза Мадары натурально описали круг по орбите, сойдясь в основании черепа, и тут Хаширама понял, что в чём-то не прав.       — Э-э-э, Мадара, я про чакру говорил!       Взъерошенный, как стадо дикобразов, Мадара вскочил прыжком, намереваясь прекратить безобразие, как вдруг из комнаты вышел Тобирама. Целомудренно глянул на старших братьев, инстинктивно утёр рот. Не говоря ни слова, прошёл мимо, по направлению в туалет.       — Что, запить надо? — съязвил в след Мадара.       Тобирама резко обернулся, но вместо ответа ограничился средним пальцем.       — Нии-сан?       Изуна показался из-за перегородки, весь махровый-розовый — щёчки-персики, глазки масляные. Мадара метнулся в комнату — футон заправлен, всё прилично, не соответствует стонам с развратными картинками в фантазии абсолютно ничем. Мадара вздёрнул бровь и подозрительно глянул на Изуну.       — Чего-о? — невинно округлились глаза.       — Что у вас было?!       — Поздравления принимал.       — А чего ты так орал?       — Просто я восхищён красноречием Тобирамы. Он прирождённый оратор, да, Хаширама?       — Угу, — закачал головой Хаширама, подливая в отёко Мадаре больше саке.       Вскоре вернулся Тобирама и Мадара крайне придирчиво осмотрел его чуть вспухшие, разлезшиеся красным губы. Затем глянул на Изуну. Изуна горделиво вздёрнул подбородок. Мадара откинулся на спинку дзабутона, опрокинул отёко залпом и, сдержав отрыжку, изрёк:       — Язык, говоришь, хорошо подвешен? Тобирама, — лохматая макушка указала в сторону комнаты, — а меня ты так не поздравлял. Покажешь?