Праздничные байки

      Погода в день рождения Мадары выдалась чудной. Утренний морозец присыпало снегом, после обеда простояло низкое солнце, а к вечеру занесённая серебром Коноха проводила взглядами именинника, не спеша идущего в онсен. Мадара не планировал отмечать, весь день прошёл в заботах о клане и тревоге за Изуну, чьё состояние последнее время вызывает вопросы. С щёк не сходит румянец, а волосы постоянно влажные, и как Мадара не навести братика — лежит измученный под одеялом. Старейшины фыркают, твердят, что знают причину, а главе клана пора бы промыть глаза.       Мадара не желает верить гадким слухам. Лично он не видел, не заставал и не ловил на месте. Всему, что случайно замечает, находит подходящее объяснение. Не может Изуна… не может. Сердце братское намекает обратное, но Мадара предпочитает не слушать.       Вот и побрёл глава Учих в раздумьях, с заморской шоколадкой за щекой, что притащил заботливый Хаширама из поездки в Страну Какао. Шоколадка сладенькая, тает сама собой и жевать не надо — вот он кусочек за щеку и прячет. По правде, Мадаре не понравилось, что зубы в тягучей карамели вязнут. Так и всех пломб лишится. Думы тяжкие одолели причёсанные в хвост волосы, пушистый снежок того и гляди стремится забраться в обувь, а шоколадка тает, скрашивает тоску и одиночество.       Мадара с опаской миновал зимостойкую сливу, чьи яйцеплоды грозят трепанацией любому черепу, прошёлся мимо резиденции и, почти у самых купален, наткнулся на Хашираму. Хаширама вывернул с полотенцем на плечах и ведёрком с банными принадлежностями в руках, словно поджидал, падлюка. Едва ли не столкнулись.       — Мадара! — сверкнула в полутьме вечера улыбка во все двадцать два с небольшим — потому что остальные в коллекции на учиховской полочке, равно как и обоюдно.       — Чо? — приподнял тяжёлые мешки под глазами Мадара.       — Ах, какой вечер! — Хаширама осветил улыбкой половину Конохи. Мадара лениво надел очки для сварки — отец рекомендовал — лучшее средство против убийственной радости хокаге. — У тебя сегодня день рождения, друг мой!       — Ага, — пробасил Мадара. — В этот день моя мать проклинала отца последними словами и обещала вынуть ему сердце неестественным путём.       — Славная женщина, — нервно хихикнул Хаширама.       — Мама была тихой и безобидной женщиной, — на лице Мадары расцвела нежная улыбка, — очень хрупкой, ласковой и невероятно красивой. Правда отцу спуска не давала.       — И как, с сердцем-то?       — Вынула. Он с тех пор хромает.       — Застряло видать, — посочувствовал Хаширама и тут же поёжился, припомнив, что обещала и чем крыла разлюбезная Мито. — Давай, друг мой, не будем о печальном.       — Давай.       Мадара вздохнул, оставшийся путь прошли молча. Уже у самых ворот он вдруг вспомнил и решил поделиться, раз уж праздник у него:       — Хаши, хочешь шоколадку пососать?       — Э-э-э? — опешил Хаширама. — Шоколадку? Пососать?       — Ну да, — целомудренно пожал плечами Мадара, в темноте не заметив зардевшиеся щёки Сенджу.       — Вот так? Сразу?       — А чо тянуть?       Хаширама преисполнился аллилуйи, расчувствовавшись, хлопнул ладонью в области сердца.       — Ками, Мадара, я думал ты не предложишь, уже и надежду потерял!       — Чо её терять, дома сидит — вышивает. Я не жмот какой, с тобой-то поделюсь.       — Хорошо! — воодушевлённо вспыхнул Хаширама, обхватил обеими ладонями плечи Мадары. — Раз у тебя проснулось желание, я скоро вернусь!       И трусцой меж заснеженных улиц Конохи. Мадара, как водится, изогнул параболой бровь. Дурак с возрастом становится только дурнее, чего у Хаширамы не отнять, а шоколадку он и сам доест.       В онсене Мадара обнаружил томящегося Изуну. Братик распластался по бортику, уставший, измученный. Великая сила архимедовского закона о теле погружённом в жидкость, вытеснила расслабленные мощи Изуны почти на поверхность. Розовые, отпаренные горячим пальцы довольно шевелятся. Хитрая мордашка прикрыта махровым полотенцем в зелёную, блять, полоску, какие у Сенджу в ходу. Сам старик Буцума вяжет, то ли на пальцах, то ли на спицах не поймёшь, но основатели задолбались пряжу махровую из Хлопка вывозить тоннами. А ещё больше напрягает, что на миссии в Хлопок бегают исключительно младшие, исключительно вдвоём.       — Вот ты где.       — Привет, нии-сан, — блаженно вздохнул Изуна. — Искал?       — Нет, — фыркнул Мадара. — Шоколадку будешь сосать?       — Нии-сан, зачем ты её сосёшь? Зубками-зубками.       — Это тебе — зубками. А я — ветеран вапщета. Боевых действий. На родном фронте. И до сих пор стою!       Изуна неловко замолчал, выжидая к чему ведёт брат.       — И-и?       — Что «и-и»? Старейшина Сугуру мне весь мозг выеб…       — Чем же? — только и сверкнула улыбка из-под краешка полотенца, хоть надевай очки и не снимай.       — Подозрениями!       Едва Мадара устроился, в раздевалке кто-то загремел. Долго ждать не пришлось. Когда к уединению братьев Учиха присоединился обнажённый полностью младший с переднего конца Сенджу, Мадара не смог не окинуть его скептичным взглядом, потому что есть от чего. Тобирама прошёл уверенно, нырнул в воду и примостился напротив Изуны. Несколько минут стояла напряжённая тишина. Мадара ковырял взглядом бесцветное отродье — отродье позиций не сдавало.       — Неужели для счастья так мало надо…       Вопрос или размышление в воздух, никто разбирать не стал, но Изуна напряжённо застыл. Выражение лица под махровым полотенцем приобрело оттенок розового и отнюдь не из-за температуры.       — О чём ты, нии-сан?       — О выборе оружия.       — М-м?       — Как ты позарился на такое мелкое?       — Опыт, нии-сан, штука полезная.       — В метании кунаев что ли?       — Не важно — катана или кунай — важно уметь им пользоваться.       — Оружие надо выбирать правильно! Родная катана и режет лучше, и проникает глубже. Как владелец неплохой катаны, м-м, я бы даже сказал — хорошо сбалансированного оружия, мощного и неустрашимого перед, скажем — лицом врага, могу заявить — катана отлично сочетается с сюрикенами. А тут, в наличии кунай, и довольно небольшой. Наверное, детский.       — Родная-то она родная, но зачем же стачивать ладони, начищая металл до блеска, когда под рукой — кунай. И по моему опыту очень даже неплохой.       — По опыту значит, — рыкнул Мадара. — А я считал тебя отличным мечником!       Тобирама сдвинул брови. По разгорячённому от пара лицу пробежалось подозрение и не удержался, чтобы не вставить слово:       — Кунай хорошее оружие, Мадара. Полезное. Ветку там срезать, землю поковырять. Я вот использую кунай для техники мгновенного перемещения.       — Н-да? — скривился Мадара, смахнул с лица братика полотенце. — И как? Кунай-то? Так же быстр, как летящее лезвие, нэ? Раз-два — готово? Или успеваешь… опыта словить? Чакры много уходит?       Губы Изуны изобразили трубочку.       — Ну-у-у, это смотря с какой стороны…       — Подойти?       — Посмотреть, нии-сан, — Изуна опёрся ладонями о дно и медленно сел. Полотенце улеглось на плечи. — С точки зрения чакрозатраты, использование куная как основного оружия, приемлемо в простых миссиях, а с точки зрения урона — выгоднее катана.       — И какое же оружие, в твоём случае, основное?       — Для техники это не имеет значения.       — Угу. Только техники у нас Тобирама выдумывает.       — Я ему кисть подарил как раз для этого, — деловито поднял палец вверх Изуна.       — И чем тебе сюрикены не угодили?       Тобирама почувствовал очередной виток ненависти к Учихам.       — Я не заметил, чтобы ты испытывал особой любви к сюрикенам, — ядом парировал Тобирама. — И заметь, в руках у меня была катана, когда я твоему братику подпись поставил.       — Личную, — ещё выше поднял палец Изуна. — Нии-сан, я знаю, что твое любимое оружие — сюрикены. Но у нас мирное время, разве ты не думал устроить пикничок на природе?       — Нет!       — Ни одного разика?       — Вот ты какого обо мне мнения, — вздохнул Мадара. — Мне, родному брату, да в такой день! В самое сердце!       — Не во мнении дело, а в правильности выбора оружия, сам говорил. Всегда полезно знать арсенал противника.       — Мадара! — впорхнул Хаширама, ведомый силой инерции, проскользил несколько шагов по мокрому полу и остановился ровно напротив братьев Учиха. В воздухе запахло мятной пастой, следы которой с морды смыть не поторопились, но мысль — какого чёрта, он чистил зубы перед походом в онсен — улетучилась под не менее интересной деталью.       Мадара и Изуна неприлично уставились на поникшую среди пеньков щетины висюльку божечки шиноби.       — Ох, Мадара… — смущённо в сторону.       — Согласись, Изуна, — поднял бровь Мадара. — Учихи обладают внушительным арсеналом.       — Зато Сенджу выносливее. В любой рокировке.       — … я не думал, что будет так много зрителей…       — Что вы несёте?! — рыкнул Тобирама, вникнув о чём речь, и готовый прямо тут утопить обоих. А может и троих.       — Мир и доброту, — вздохнул Изуна, снова откидываясь на бортик.       — Мадара, — всхлипнул обиженно Хаширама, — неужели ты… нет, я не стеснительный, всякое пробовал… да, и ты, верно, тоже. А и правда, чего братьев-то стеснятся, когда жопку им в детстве мыли…       — Что ты там бубонишь? — рявкнул Мадара, обратив, наконец, внимание на друга.       — Ну как же! — взмахнул руками божечка шинобьев, и мужественно вздохнув, выдал: — шоколадку пососать! Что, все смотреть будут?       Мадара несколько минут ловил загрузку, лупая глазами и прикидывая расклад, в которой участвует шоколадка и голый зад Хаширамы.       — Ты-ы!!! Идиот!!! — взвыл Мадара, зашвырнул в святое Конохи кадку с банными принадлежностями. — Шоколадку блять! Шоколадку, а не х…       — Нии-сан, — перебил Изуна, вернув внимание брата к себе любимому и тем самым прервав очередную, четвёртую по счёту, непримиримую войну. — Ты против?       Мадара с минуту помолчал, облепил злыми глазами ошарашенного, очевидно своей тупостью, Хашираму, прошёлся истинной учиховской ненавистью по Тобираме и понял, что проиграл давно и без надежды.       — Ты счастлив, Изуна?       — О-очень, — хитрожопый, в папеньку, лис прильнул к плечу брата и масляными глазками луп-луп. От пушистых ресниц прохладой повеяло — как перед ним устоять.       Мадара умилился. Вспомнил всех своих припизднутых братьев, мысленно утёр слезу над самым адекватным:       — Счастлив, хорошо, — лохматая голова улеглась на макушку менее лохматую, закаваив обоих Сенджу одновременно. — Кто я такой, лишать тебя куная.