Пусанское Солнце

      На часах было четыре утра, за окном засыпал огромный мегаполис. Всюду всё ещё царила тьма — множество высоток не дали первым солнечным лучам нарушить эти недолгие мгновения покоя. В наушниках тихо играл чиллаут, но спокойствия он не приносил: бессонница вцепилась в меня, как бульдог в жертву, закидывая тысячей и одной мыслью, не давая и капли надежды на спасение.       Шихек-ним дал каждому в группе задание: придумать концепт, образ для своего сольного номера в рамках темы греховности и искушений и написать хотя бы примерный текст песни. А я танцор, местами певец, немного модель, но нифига не поэт. Лежащая на коленях тетрадь радовала лишь парой десятков мелких и не очень зарисовок сомнительного качества. И ни одной строки…       В раздражении в который раз за ночь отбросил от себя ни в чём не повинную канцелярию. Состояние было просто преотвратное: одновременно мутило и хотелось жрать. Будто организм ещё не определился, что он будет делать через пару минут — блевать или переваривать сам себя. Поднявшись, поплёлся заваривать чай. За последние пару недель я понял, что эта коричневая жидкость — истинный напиток богов, живительный, мать его, нектар. Правда, плещется уже где-то на уровне бровей, но, как по мне, это вовсе не повод останавливаться.       Погрузившийся в свои мысли, я не заметил, как кто-то зашёл в комнату и чуть не разбил половину посуды с перепугу, когда тишину нарушили слова, прозвучавшие за моей спиной:       — Нам надо поговорить.       — Блять, Юнги, какого хера так пугать, а? — подпрыгнув и рефлекторно схватившись за сердце, воскликнул я, забыв на мгновение о всякой вежливости.       Немного успокоив трепыхающееся где-то в желудке сердце и осознав что произнёс хён, я не придумал ничего лучше, чем сделать вид, что всё, в общем, то в норме:        — Чай будешь?       — Кофе сделаешь? — флегматично отозвался парень, на лице которого не было и толики раскаяния.       — Четыре утра, какой кофе?       — Вот именно, что четыре утра. В любом случае уже не засну.       Вздохнув, я достал вторую кружку и заварил кофе прямо в ней. Ценители наверняка бы плевались от таких методов, но последнюю турку ещё до тура погнул Намджун, а кофе-машины у нас отродясь не было.       Поставив заказанное перед Юнги, я сел напротив, покрепче цепляясь пальцами в горячий фарфор в моих руках — разговор вряд ли окажется приятным. Но тишина несколько затянулась.       — Ты сказал, что хотел поговорить, — начал я, устав нервничать и наблюдать, как альфа следил взглядом за поднимающимися ввысь струйками пара, что всё ещё в изобилии пускал кофе. — Если тебя заставил Сокджин-хён, то не надо.       — С чего ты взял, что…       — Вы слишком громко разговаривали, — раскрыл карты я.       Мне не было стыдно за подслушивание, в конце концов, они действительно могли говорить потише, плюс, так банально проще, чем придумывать и объяснять, откуда у меня такие мысли. И разговор, в принципе, почти на корню обрубить можно.       — Ясно. Нет, я не из-за Джина тут, — ответил он, а затем торопливо, будто оправдываясь, продолжил: — Точнее да, Джин настаивал на нашем разговоре, но он лишь подтолкнул к решению. Я и сам над этим задумывался.       — И… Что, собственно?       — Ты можешь сам рассказать и объяснить, какого хера ты всем так долго лапшу на уши вешал? Чтоб без всяких там посредников-рассказчиков вроде Джуна, Ви, PD-нима с менеджерами? Я хочу понять, чем в действительности ты руководствовался, понять, кем для тебя являемся все мы, — его глаза, сейчас, скорее, чёрные, чем карие, впились в меня взглядом, будто намереваясь вытащить душу наружу, чтоб было проще изучить и затем поглотить без остатка.       Вздрогнув всем телом, как от дуновения холодного ветра, я сделал глоток чая, надеясь добыть себе чуть больше времени перед ответом, и чуть не подавился. Типичный Чимин.       Первая попытка начать говорить завершилась провалом — голос отказался слушаться, и я просто пару раз, как безмолвная рыба, открывал и закрывал рот.       — Ну, для начала, когда я пришёл в агенство, то в анкете всё указал абсолютно честно, — прокашлявшись, наконец, смог совладать с нервами и связками. — PD-ним заметил меня, и, видимо, увидел перспективу или, не знаю, что-то, ради чего стоило рискнуть. Он предложил попробовать, скрывая статус и притворяясь бетой. Так было проще по нескольким причинам: во-первых, сама концепция группы как ориентированной на аудиторию омег; во-вторых, вопрос жилплощади, так как фаны бы не поняли, как омега может жить с альфами в одной комнате, а это, в свою очередь, дополнительные расходы, которые компания не могла себе позволить; и в-третьих, что ж это за айдол вышел бы из дефектной омеги? Я был не против притвориться бетой — это не особо отличалось от моей обычной жизни. Скорее, раньше мне приходилось доказывать свой настоящий статус.       — Но почему нельзя было посвятить нас во все это?       — Пока мы были трейни, окончательный состав группы был неизвестен, да и, честно говоря, я ещё нормально всех не знал и не горел желанием откровенничать. В конце концов, тут ведь речь о моей ненормальности, а это уверенности в себе не прибавляет. Даже сейчас нет никакой гарантии, что лечение поможет. Возможно, я так и останусь на всю жизнь лишь бетой с усиленным нюхом и не более, — чай уже давно остыл, а я всё крутил и крутил в руках кружку пытаясь справиться со смущением и нервозностью. — Вы сами согласились на мою кандидатуру в качестве ещё одного мембера. В итоге, ближе к дебюту, Шихек-ним принял решение, что лучше ничего вам не рассказывать для избежания конфликтов в ещё до конца не устоявшемся коллективе. Да ты и сам знаешь, у нас и без того стресса тогда хватало.       — Да, звучит логично, — шумно и, кажется, немного раздраженно выдохнул Юнги.       Впрочем, негатива, направленного на меня, я не чувствовал, и даже напряжение, что раньше довлело над нами, ослабло.       Ещё пару часов мы сидели на кухне, наблюдая за медленно розовеющим рассветным небом, тихо переговариваясь. Сначала Шуга ещё расспрашивал меня, уточнял какие-то моменты, но довольно скоро разговор перешёл в обычную болтовню двух друзей с некоторой примесью рабочих моментов. Возможно, всё ещё было рано говорить, что отношения вернулись в свое изначальное состояние, но градус недопонимания явно снизился, и от этого душа хотела петь и танцевать.       Мы минут двадцать уже сидели в тишине, когда хрипловатый голос хёна нарушил её:       — Знаешь… Знаешь, почему я отреагировал намного острее, чем все остальные? — обращаясь, скорее, в пустоту, чем ко мне, спросил он. И ответ не был нужен: — Просто ты мне нравился, — нервный смешок, — больше, чем должен нравиться друг. И я долгое время мучился, переживал, думал даже о том, что консервативное корейское общество не примет такие отношения. Глупо, правда?       На секунду меня сковал ступор непонимания. Что я только что услышал? Мозг отказывался обрабатывать информацию, но шок уже наступил, и сердце принялось разгонять по венам горячую, полную адреналина кровь. Столь странное ощущение, будто одновременно тебя облили ледяной водой и подожгли изнутри.       — Ты не загоняйся только, мне никакого ответа не надо. Просто хотел, чтоб ты знал.       И ушел. Мин, грёбаный, Юнги, серьезно? Не загоняться? То есть ты взял, вбросил такую жесть, а потом такой: «Не загоняйся. Всё окей». И тут же смылся — на минуточку, в шесть утра! — в студию, не дав мне времени ни на то, чтобы опомниться, ни на какую-либо, вообще, реакцию.       В голове взрывались не то что планеты — целые галактики. Мысли метались по черепной коробке, как тараканы под дихлофосом, сталкиваясь друг с другом, устраивая ещё больший беспорядок.       Я не знал, по какому поводу начинать паниковать: то ли с того, что Юнги признался мне в симпатии, то ли с прошедшего времени в этом самом признании. Он просто перерос эти чувства? Или это из-за разочарования во мне, как в личности? Неужели я сам, своими руками, разрушил мечту об отношениях с ним? Или ещё осталась призрачная надежда?       Вид у меня, видимо, соответствовал эмоциональному состоянию, так как зашедший на кухню Сокджин тут же спросил, что произошло. А услышав одно лишь имя Шуги, просто и незамысловато накапал мне в новую кружку с чаем успокоительного, предложив, если что, обращаться за «поговорить».       Полдня пробыв в состоянии сомнамбулы, я так мысленно ни к чему и не пришел. Но нет худа без добра: на следующее утро, когда организм уже несколько отошёл от стресса, я, наконец, понял, о чём будет моя сольная песня. Сладкая, разрушительная ложь…