Украденный мир

      Жизнь в гостях у бабы Зины оказывается не только приятной, но ещё и полезной для всей нашей группы. Уже через пару дней я забываю о своем недоверии, глупых страхах и опасениях и просто наслаждаюсь тем, что здесь и сейчас нам не нужно никуда спешить. Денис, правда, едва ему становится чуть лучше, начинает нервничать и говорить, что нам пора в путь, но Алик с Даной убеждают его, что ещё за три дня ничего не изменится, и что отдых его ноге пока просто необходим. Мне кажется, что друзья, дружно соглашающиеся потерпеть ещё немного ради Дениса, лукавят так же, как и я, тоже горячо кивающая в поддержку идеи задержаться ненадолго. Здесь так хорошо, что уезжать никуда не хочется. Кроме того, здесь мы получаем бесценный опыт на будущее. Баба Зина, не скупясь, рассказывает нам секреты жизни без благ цивилизации, к которым мы привыкли за последние годы: учит, как стирать и штопать одежду, какими травами в отсутствие лекарств можно помочь при самых разных заболеваниях, какие овощи, ягоды и фрукты когда сажать, как ухаживать за огородом, чем кормить скот. Я даже достаю ручку и блокнот и пытаюсь записывать за ней, но Алик заглядывает мне через плечо, пренебрежительно фыркает, отнимает блокнот и почти целые сутки ходит за бабой Зиной, задавая ей сотни вопросов о ведении своего хозяйства. Вечером он возвращает мне блокнот без единого предложения зато с кучей схем из кружков, квадратиков, отдельных слов и стрелочек между ними. Я сначала не верю, что пойму там хоть что-то, но буквально через минуту не могу сдержать улыбки: — Идеально! — Слыхала, свет моих очей? Я тоже на что-то ещё гожусь! — говорит довольный Алик Дане, сидящей рядом со мной на диване. Она только улыбается, покачивая на руках Богдана, который здесь стал гораздо более спокойным ребёнком. Дана предполагает, что это заслуга здорового натурального питания, которое он получает через неё. А я думаю, что это из-за того, что она и сама здесь стала спокойной. Ребёнок, может, ещё мало что понимает, но отлично улавливает, когда мы нервничаем, спешим, злимся, и тоже начинает тревожиться. Скучать нам здесь вовсе не приходится. Баба Зина нагружает работой каждого, а дел у неё много всегда, особенно теперь, когда в доме живёт одиннадцать человек. Спустя время каждый находит себе занятие по душе. Мы с Даной по очереди помогаем бабе Зине с приготовлением еды и огородом, работа на котором не переводится в принципе. Стас с удовольствием берёт на себя заботу о курах и корове Маньке, которую нам всем пришлось научиться доить — хочется верить, что это в будущем ещё пригодится. Желательно, чтобы это пригодилось не лично мне, поскольку я с первых же минут понимаю, что дойка коров — дело не моё. Страшно, противно, тяжело, да и свежее молоко только из-под коровы на мой вкус пахнет ни капли не аппетитно. Влад с Аликом делают бабе Зине запас дров на зиму, чинят покосившийся в одном месте забор и даже крышу. Пал Палыч возится со старым мотоциклом, на котором наша баба Зина, оказывается, до сих пор способна преодолевать немалые расстояния, но который осенью у неё сломался. Лериной обязанностью было мытьё посуды, но уже через пару дней нашего пребывания здесь она начала пропадать из дому сразу после завтрака, появляясь лишь к ужину. На все упрёки бабы Зины и насмешки Влада она отвечает лишь презрительным взглядом. Так что посуду мы моем по очереди, а её это нисколько не смущает. — И что она делает целыми днями? — спрашивает у меня Дана однажды вечером. Мне этот вопрос тоже покоя не даёт и, поворочавшись немного в постели перед сном, я решаю это выяснить. На следующее утро я вскакиваю из-за стола через минуту после Леры и выхожу на улицу вслед за ней. Я была уверена раньше, что она ходит на луг или сидит в саду соседнего дома, не того, где жил Степаныч, а другого, чтобы не проводить время рядом со свежей могилой. Но нет, она идёт дальше по улице твёрдым шагом, словно не раз уже проделывала этот путь. Я иду не таясь, скрывать лично мне нечего. Но Лера не оглядывается. Она безразлично проходит мимо нескольких дворов, сворачивает направо, и я вижу что-то вроде местного центра, представленного небольшим магазинчиком и питейным заведением с гордой вывеской «Бар» — и тот, и другой находятся в таких же, как остальные, жилых домах. Баба Зина говорила, что раньше тут и этого не было. А больница, школа, почта, всё прочее находится за двадцать километров отсюда. Впрочем, школа тут уже давно никому не нужна, люди с детьми покинули эти места. Я их отлично понимаю. Несмотря на то, что у бабы Зины сейчас мне нравится, раньше я так жить не смогла бы, зная, что есть альтернатива в виде большого города с массой всего интересного. И пусть мы с мамой из-за финансового положения пользовались далеко не всеми благами городской жизни, на такую вот деревню в пару десятков домов я нашу девятиэтажку ни за что не променяла бы! Магазин и то, что здесь называется баром, Леру тоже не интересует, зато она без сомнений открывает незапертые ворота в дом, который стоит сразу за ними. Этот дом выделяется среди остальных, его явно недавно перестроили, он не больше других, но определенно богаче. Поколебавшись мгновение, я, уже с опаской, следую за Лерой. Войдя во двор, я сразу отмечаю, что огорода здесь никто не сажал. Лужайка до сих пор выглядит почти идеально, разве что траву такой высокой никто не задумывал. При доме вместо всяких там сарайчиков и курятников имеется гараж. В голову начинают лезть самые разные мысли. Зачем Лера ходит сюда каждый день? Что ей здесь нужно? Посмотреть, как жили люди? На это достаточно одного часа. А может быть, здесь по-прежнему кто-то живёт? Может быть, она помогает этому человеку или людям? Может быть, здесь кто-то болен или не решается выйти к нам? Мало ли, на кого как могла повлиять случившаяся катастрофа. Я обхожу дом по кругу, пытаясь услышать обрывки разговора через окна, но не слышу и не вижу ничего. Легенда о самоотверженной Лере, занятой добрым делом, крепнет в моей душе с каждой минутой. Наконец я решаюсь открыть входную дверь. Внутреннее убранство дома вовсе не похоже на то, к чему мы привыкли у бабы Зины. Вместо дорожек в полоску на полу — паркет, вместо деревянных стульев, прикрытых вязаными крючком накидками — кожаные стулья, вместо дешёвеньких картин на стенах — плоские телевизоры в каждой комнате. В одной из трёх комнат, в спальне, я и нахожу Леру. На кровати рядом с ней свалена целая куча женских вещей, на туалетном столике рядом — открытая шкатулка с украшениями. Растерзанная косметичка лежит на тумбочке, одна из помад валяется прямо под моими ногами. Машинально наклонившись и подняв помаду, я выпрямляюсь и ловлю в зеркальном отражении шкафа взгляд Леры, примеряющей чужое платье. Видимо, то, что я сейчас чувствую, написано у меня на лице, потому что её улыбка исчезает, едва появившись. Лера тихо фыркает и закатывает глаза: — О боже, наша главная святоша после Данки решила побыть шпионом? Это она тебя подослала, да? Сама бы ты точно до такого не додумалась, мозгов-то маловато, только и хватает, что по чужой указке бегать: Викуля, помой, Викуля, почисть, Викуля, подай, Викуля, сходи! А Викуля и рада: зато все типа как любят, ага? Варианты удачных, умных, правильных и даже язвительных ответов, разумеется, приходят ко мне гораздо позже, как и обычно. А в этот миг меня хватает только на то, чтобы круто развернуться и выйти на улицу. Лера ещё что-то кричит мне вслед, но я уже не слышу. И только на полпути к дому бабы Зины понимаю, что до сих пор сжимаю во влажной ладони помаду, о которой совершенно забыла. Я машинально сую её в карман джинсов, потому что не приучена бросать ненужные мне вещи просто на землю и, горько усмехнувшись от мысли, что сказала бы на это Лера, схожу с дороги. На лугу тихо и спокойно, особенно, если сесть на траву спиной к деревне и видеть перед собой только кружащих над полевыми цветами белых бабочек, бескрайнее голубое небо и яркое солнце — полную безмятежность. Может быть, без людей на нашей планете и впрямь было бы лучше… Я думаю так только потому, что слова Леры задели меня за живое, и я злюсь. Злюсь даже не на неё, ведь она сказала правду, а на саму себя. Вся моя жизнь — это сплошные попытки делать правильно, быть хорошей девочкой, чтобы меня все любили. Чтобы мама мной гордилась, чтобы учителя меня хвалили, чтобы папа, если он вдруг решит к нам вернуться, увидел меня и понял… Сейчас-то я понимаю, что ничего бы он не понял, потому что ему это не нужно и никогда не было нужно. И да, я понимаю, что порой из кожи вон лезу, чтобы быть полезной остальным, чтобы нравиться Дане, Алику, Денису, Пал Палычу и бабе Зине, чтобы они меня полюбили, чтобы не считали обузой, чтобы не бросили однажды. Лера права, я редко проявляю инициативу, всегда мила и услужлива. Но если она думает, что для меня это сложно, что я ради этого переступаю через себя, то она ошибается. Я просто так привыкла. Я жила так всю жизнь и продолжаю так жить. Наверное, это смешно и неправильно, наверное, все вокруг это отлично видят так же, как она. Может быть, им это безразлично, может быть, им меня немножко жалко, или они надо мной тихо насмехаются, когда меня рядом нет, я не знаю. Но теперь, впервые об этом задумавшись, сразу начинаю представлять последний вариант, отчего мне становится совсем уж тошно. Я возвращаюсь после обеда и лишь слабо улыбаюсь, когда Алик говорит при виде меня: — Так, кажется, это заразно! Сначала Лерка целыми днями пропадает где-то, теперь ещё и Викули полдня не было. Дана, не забывай: Богдану нужна мать, а мне… — Строгая жена, — назидательно заканчивает за него баба Зина, и все смеются, даже Дана, которая не очень-то любит шутки на эту тему. — Лера снова на обед не пришла? — спрашивает Пал Палыч, отдавая должное куриному супу. — Она гуляет, — отвечаю я и тоже берусь за ложку. Рассказывать в подробностях о том, чем она занимается, мне не хочется. Лера, очевидно, обо мне противоположного мнения и вечером является ещё более напряжённая, чем обычно. Она весь ужин косится по сторонам, словно в ожидании обсуждения её особы, но никто, естественно, ничего не говорит. В конце концов, она, сообразив, что её тайна таковой и остаётся, весело мне подмигивает и на ночь переодевается в шикарную ночную рубашку, тёмно-бордовую, поблёскивающую в свете свечи, украшенную кружевами. Дана смотрит на неё удивлённо, открывает рот, чтобы что-то спросить, переводит взгляд на меня, закрывает рот, пожимает плечами и равнодушно отворачивается. А мне почему-то стыдно. То ли за себя, то ли за Леру. А может быть, стыдиться не нужно ни ей, ни мне — мы просто разные, вот и всё. Через два дня, когда рана Дениса даже на взгляд Пал Палыча и Даны уже не кажется воспалённой, а сам он горит желанием отправляться в путь, мы за ужином обсуждаем наши дальнейшие планы. — Я бы вообще тут остался, — мечтательно говорит Стас. — Кажется, я становлюсь старым, — хмыкает Алик, — но жить рядом с шахтой, на которой, по вашим же словам, прочно обосновались инопланетные твари, я реально не готов. — Никто не готов, — мрачно кивает Влад. — Баба Зина, а может, вы с нами? — спрашивает Дана у присевшей в углу кухни с чашкой молока в руках хозяйки. — Что вам тут одной делать? — Нет, милая, куда уж мне на старости лет в путешествие отправляться? Я тут всю жизнь прожила, тут и век свой доживать останусь. Да и вам тут не место, молодёжь отсюда и в прежние времена уезжала, чего уж говорить о нынешних. Сюда даже эти инопланетяне ваши так и не заглянули ни разу. Даже им неинтересно! А вам нужно что-то получше найти, чтоб коровка не одна, козочек, свинок… Чтоб можно было деток рожать, мир заселять заново. А я буду знать, что вы где-то там живёте да добра наживаете — и сердцу радостней. Я-то, пока вас не увидала, вообще думала, что никого больше не осталось, и только я одна за грехи мои на всём белом свете… Баба Зина прижимает к заслезившимся глазам кончик косынки и качает головой. — А может, если где не очень далеко устроимся, приедем и вас заберём, — говорит Алик явно только для того, чтобы угодить Дане. Хотя к бабе Зине за эти дни привязаться успели все. Она, кажется, знает всё на свете, относится ко всем с добротой, но в то же время строга и принципиальна. И всё же её строгость настолько справедлива, что даже Лера с ней спорить ни разу не рискнула. — Меня не надо. А вот мальчика своего можете оставить у меня пока, а там, если будет возможность и желание, приедете и заберёте. Денис с Аликом переглядываются, и мне чудится в их взглядах несказанное облегчение. Влад даже улыбается радостно, и я едва не улыбаюсь вслед за ним, просто потому что мне приятно наконец увидеть его искреннюю улыбку. Но я быстро вспоминаю, что эта улыбка вызвана ненавистью к Марку, который находится в прежнем состоянии, и прикусываю нижнюю губу. — Неудобно на вас его взваливать, — с сомнением говорит Дана. — Ой, да что там, милая, разве ж это что непосильное? Мне даже жить веселей будет, зная, что рядом есть живая душа, что есть с кем словом перемолвиться, хоть и не ответит он пока. А там парень, гляди, ещё оклемается, помощником мне станет, отдавать не захочу обратно, — улыбается баба Зина. — Да он вообще не наш, — спешит заверить её Влад. — Мы с ним и не знакомы считай, так что нам он не нужен совсем. А если вам нужен, пусть останется. Правильно я говорю? Он обводит нас всех взглядом, в котором больше вызова, чем вопроса. Дана собирается что-то сказать, но Денис успевает первым: — Сейчас пусть будет так, как предлагает баба Зина, а насчёт остального — там посмотрим. С ним никто не спорит. И действительно, зачем сейчас обсуждать то, что пока является совсем уж неопределённым будущим. Пока мы не нашли для себя подходящего дома, пока не обосновались где-то, не научились жить новой жизнью, думать о чужом человеке, о котором есть кому позаботиться — только зря терять время. Придёт время, и мы всё решим. Выезжаем мы следующим утром на рассвете. Все по очереди обнимаем бабу Зину, даже Влад и Лера, не очень жаждущие её объятий, все же в них попадают. Она выходит на дорогу и долго крестит нас вслед. Дениса мы пока за руль не пускаем, и он сидит на переднем сиденье внедорожника рядом с Даной. Я привычно устраиваюсь сзади вместе с Богданом. Нога Дениса, несмотря на значительные улучшения, ещё болит, и я морщусь вместо него на каждой кочке, то и дело интересуясь: — Всё в порядке? Может, таблетку анальгина? Воды? В конце концов, Денис оглядывается, окидывает меня полным раздражения взглядом и коротко просит: — Тишины, если можно, пожалуйста. Очевидно, он закрывает глаза, потому что Дана находит мой взгляд в зеркальце и насмешливо улыбается, косясь в его сторону. Только вчера перед сном мы шутливо обсуждали то, что болеть он не умеет совершенно. Мы едем четыре часа, проезжая мимо ещё одного областного центра, прежде чем Богдан решает, что жить он больше без еды не в состоянии, и не начинает голосить на весь салон. Нам приходится выйти на обочину дороги, чтобы сходить в туалет и размять ноги, пока Дана его кормит. Дело это не очень быстрое и мы, спустя десять минут, просто топчемся у автомобилей, решая, какой именно дорогой ехать дальше. Вдруг Стас хмурится и говорит: — Мы ведь ничего не оставили бабе Зине! — Что? — рассеянно уточняет Денис, не сводя взгляда с карты в своих руках. — Парень прав, — выглядит огорчённым и Пал Палыч. — Мы оставили бабе Зине молодого, пусть и не вполне здорового мужчину и совсем не оставили еды. У неё, конечно, есть кое-какие припасы, она на тележке из магазина все крупы, макароны и прочее вынесла, но там не так уж и много было. Стоило хотя бы тушёнки им оставить чуток. — У неё тушёнки больше, чем у нас, — говорю я машинально. — Серьёзно? А она говорила, что в магазине одна ерунда была, вроде рыбных консервов, — улыбается Пал Палыч. — Правильно, нечего всем подряд о мясе рассказывать. — Так не магазинная тушёнка, а самодельная. У неё прям много трёхлитровых банок, и везде мясо. Целая стена в сарае: от потолка до пола! Эти мои слова заставляют Дениса отвлечься от карты: — Если верить её словам, ни у кого в деревне свиней не было, корову она одна держала, да и вообще там никто не жил уже, кроме неё с соседом. Откуда столько мяса? — Вообще-то, — громко говорит Лера чуть подрагивающим голосом. — Пока вы там ей в рот заглядывали и верили каждому её слову, я всю деревню обошла. Неправда, что там никто не жил больше, в семи домах люди жили точно. Там были газеты этого года, чеки, ну и на вещах даты. Это то, что я наверняка могу сказать. Может, и больше жилых домов было, я не везде присматривалась к такому, где в глаза бросилось, те и посчитала. Только пять домов совсем заброшенными можно назвать. Кажется, она и сама не понимает, почему её слова производят такое впечатление, и с удивлением смотрит на остальных. — Что? Ну да, мне было скучно и я… — Где тела? — тихо спрашивает Пал Палыч. — Если в деревне были ещё люди, то где их тела? — Может, инопланетяне всё-таки заглядывали в деревню? — почти жалобно говорит Стас. — А тушёнка… ну… купила ещё раньше баба Зина где-то много мяса… — Или нет, — морщится Алик. — И тогда не факт, что наша баба Зина не ужинает сейчас совсем свежим молодым мясом, которое мы ей сами оставили. От этих невероятных слов, сказанных совершенно обыденным тоном, к горлу подступает тошнота. Нет, мы просто сошли с ума, если способны хотя бы предположить подобное!