В прорезях маски

Воля Саротара трепещет и бьется у него в кулаке, шуршит и щекочет кожу подобно крыльям мотылька. Мираак позволяет ей выскользнуть из его хватки и лишь всматривается с едкой усмешкой вслед силуэту дракона, ускользающему в черно-зеленую даль Апокрифа. — Ну же, «Довакин», не разочаруй меня, — шепчет он. — Я жду настоящего боя. Саротар ревет, окатывая ядовитое небо потоком огня: думает, что освободился, и поэтому счастлив. Наивный глупец, лгущий самому себе, ведь служение выжжено в его душе несводимым тавро имени. Sahrot Aar, могучий, но все равно слуга. Неудивительно, что ложному драконорожденному удается подчинить его так быстро и просто — ведь легко сломить волю того, кто никогда ее не имел. Шумные взмахи наполняют мертвый безветренный воздух Обливиона — то взмывают послушные приказу Крузикрел и Релоникив, а потом издали доносится и тяжелое хлопанье крыльев возвращающегося с ношей Саротара. Шелест тысяч страниц по всему Плану, отстраненно отмечает Мираак, смолк уже давно: Хермеус Мора явно направил все свое внимание на грядущий поединок. Даже Демону Знаний интересно, во что выльется схватка двух детей Бормаха, властвующих над самим Временем. Смешно — даже Принц даэдра верит, что соперник Мираака является истинным Dovahkiin. Шея Саротара бестолково мотается из стороны в сторону, не привыкшая к тяжести воина в доспехах, и лже-драконорожденный спрыгивает с нее, быстро отступает, слегка покачиваясь. Мираак беззвучно фыркает. Этот наглец — всего лишь смертный, позарившийся на кусок себе не по зубам, недостойный видеть мир так, как его видят Dov. Если он не может выдержать небо, которое для драконов слаще и прекрасней всего на свете, то какое право он имеет брать себе их благородное имя? Впрочем, можно и потешить чужое самолюбие. — Первый и последний драконорожденный встретились на вершине Апокрифа, — приветствует Довакин молчаливого противника. Хвала Бормаху, он хотя бы ценит слова, не растрачивая Голос на ненужные вещи. Бой начинается до смешного легко: смертный понятия не имеет, как на самом деле ведутся битвы в планах Обливиона. Он хватается за бесполезный меч, пытается проводить хитрые выпады, которые, быть может, и помогли бы ему против созданий из плоти и крови. Но Мираак — дух, и его оружие — это воля. Мираак — дух, и его душа суть драконья. Он дракон, и суть его — власть и Голос. Он сам суть Голос, он сам суть свое оружие. Он воля и сила, сплавленные воедино, и потому остается смеяться, глядя на то, как ошарашено следит смертный за его ловкостью и мощью, как беспомощно пытается отражать удары и лечить свои раны, глотает зелья... глупец, какой же глупец. Но после он пытается призвать магию, и тогда, кажется, начинает понимать, как же на самом деле здесь ведется бой. Его душа просыпается, и Мираак наблюдает за этим с интересом. Возможно, он не столь беспомощен, в конце концов. Лицо его ложной тени спрятано за забралом шлема — он явно скрытен, иначе дал бы облику просочиться сквозь иллюзию. Впрочем, Мираак таков же, и потому маска Моры холодным липким касанием застыла на лице. В несуществующем мире под мертвым черно-зеленым небом в оглушающей тишине звенят лезвия двух мечей и горят вспышки заклятий. Смертный все же начал обращать свою силу воли в оружие. Это хорошо. Но нужно вынудить его пустить в ход Thu`um, иначе что же это за поединок Dovahkiin? — MUL Quah DiiV! Мираак выпускает наружу истинного себя. Дух его наполняется неукротимой мощью, а Голос готов Кричать так, как никогда прежде. Противник глухо повторяет его слова, и затем Мираак впервые теряет счет времени. Он впервые за многие тысячелетия прибегает к трусливому отступлению, чтобы избежать атаки. — Kruziikrel! — Relonikiv! Он впервые начинает считать драконов, гнездящихся на вершинах вокруг места их битвы — и впервые так быстро убивает их одного за другим. Приглушенная и подавленная смертная воля неожиданно начинает разворачивать огромные сверкающие крылья, и спустя столько лет после битвы насмерть с Валоком, лучшим из Культа после него, Мираак понимает, что все-таки равный ему существует. Все, что он знал об этом дова, было ложью. — Х-хермеус, — шипит он, отшатываясь от всесжигающего потока истинного пламени Yol. — Ты смеялся надо мной. Когда зеленое и острое, будто копье, щупальце пронзает его грудь буквально перед последним ударом последнего Драконорожденного, Мираак хрипло хохочет. — Беги, глупец, ты закончишь точно так же.