***
Слова Силы перекраивали вселенную. Мираак смотрел, как по его слову переплетались стихии, изменялись законы природы и магии, менялись местами жизнь и смерть, и в груди расцветал незнакомый азарт. Это была власть, которой он упивался. Это была сила, в которой он так нуждался. Это была свобода, которой он так хотел. За стенами храма люди на коленях молили богов об урожае, о здоровье, о богатстве, о счастье… за стенами храма люди на коленях молили богов об отмщении, о воздаянии, о справедливости… За стенами храма люди на коленях молили богов и не знали, что те абсолютно глухи. Мираак смотрел на небо, где парил, развернув широкие крылья, дракон, и лениво думал, что смешно уметь менять мир по одному своему приказу, но совершенно не знать, зачем это нужно. Неужели им нравится быть повелителями ничего?..***
Владыки не чувствовали раскаяния за смерть невинных — беги, беги, прячься, в подвале не достанут — и не слишком-то понимали, что такое преступление. Они жили вне человеческой морали, вне законов. Они сами были законом. Мирааку понадобилось несколько лет, чтобы понять этот закон. Dov был в своем праве, если никто не мог его опровергнуть — проще говоря, победить. Победа была правом, властью, правдой. Если Dov смог — значит, так должно быть. Только смертные могли смешно рассуждать о правильном и достойном. Только смертные могли смешно порицать злое и бесчестное. Только смертные могли надеяться на суд, который показал бы им, что хорошо, а что плохо, что верно, а что ошибочно. Только смертные могли надеяться на справедливость, которой не было. Мираак, поняв закон Владык, перестал понимать людей.***
— Ты спрашиваешь, как я мог, Валок? — Мираак едва сдерживается, чтобы не расхохотаться над телом человека, которого он когда-то звал другом. — Очень просто! Раз я мог, значит, так должно быть. Это тело, всего лишь тело, плоть, кости и много-много крови из ран на лбу и висках. Это смертный, который не мог победить и всего лишь получил своё. Это всего лишь жрец, поклонявшийся богам, не ведавшим человеческих чувств, и не восставший против такого унижения самого себя. Против такой несправедливости. Предатель и другоубийца смотрит на чужую кровь на своих руках и не знает, равнодушен ли он, как истинный дова, или же смятён и ждёт кары за совершённое преступление, как человек.