В прорезях маски

Солстейм замер в испуге: ни ветра, ни звука, ни лишнего шороха. Мираак сидел на небольшом холме и с прищуром смотрел на тени, переплетавшиеся с отблесками костра. Фигуры танцевали, вздымая руки к небу, кружились… пели женскими голосами. — Ночь нам родною стала — близок священный час... Обычный человек не смог бы ничего расслышать, но для него ведьмы пели громко, будто находились рядом. Уши сами непроизвольно дернулись, будто у настороженного зверя, даром что это почти невозможно сделать — опять-таки обычному человеку. А солстеймская ночь впервые молчала. Снег поскрипывал под его шагами, гленморильский шабаш длился и длился, но все живое таилось по норам, и даже мертвые не выходили на поверхность из глубин земли. Мираак пришел сюда, как только увидел горящий лед на озере Фьялдинг. — Крепче сожмите руки — вспыхнут огнем снега! Предстояла Охота. Когда-то он и помыслить не мог о том, что смешает благородную драконью кровь с волчьей. Не мог, но потом понял, как сильно ошибся, впервые ощутив эту мощную силу в своем теле. Он был слеп, и глух, и слаб... тогда, раньше. Теперь все было иначе. Мираак сильно потянул носом, вдыхая морозный воздух. Пахло аконитом и белладонной. Волчьи травы. Темные гибкие силуэты плясали среди камней Алтаря Тронда, воздавая почести лорду Хирсину. Вокруг них вихрилась магия, ощущаемая кожей даже на расстоянии — вопрос только, проводили ли они какой-то обряд или просто выплескивали из себя силу, что бурлила внутри в экстазе? Он тоже так не мог сдерживаться иногда, и наружу прорывался зверь, желавший насладиться полночным бегом по снежному насту. Он не сдерживался, и Голос рвался из груди в вое, не в Словах, но оставался таким же сильным. Дракону было тесно в волчьей шкуре. Человеку, однако, в ней было хорошо. Отвратительная слабость исчезала, будто уносимый ветром песок, вместо нее в мышцах пела упоительная мощь, по воздуху плыли сотни неведомых запахов, под лапами пружинила земля, а слуха касался даже тончайший звук. Даже отголосков всех этих чувств, остававшихся форме человека, с лихвой хватало, чтобы одолевать других людей. Сначала другие жрецы считали это благословением Владык... а потом он однажды ночью устроил в храме кровавую резню и ушел. Чем был хорош Хирсин — он не требовал постоянного подчинения. Владыка Охоты просто с интересом наблюдал за своими Гончими, и кровь их жертв устраивала его в качестве верной службы. Мираак неприкаянно шатался — да, именно так, будто медведь, пробужденный среди зимней спячки, — по Солстейму несколько месяцев, наводя ужас на всех, кому когда-то покровительствовал, и преследуя тех, кто когда-то считал его соратником. Они думали, что смогут поймать безмозглую кровожадную тварь легко и быстро. Потом, впрочем, пришлось уйти в Кеизаль, чтобы обеспечить себе простор и свободу передвижения. Драконы тоже не слишком любили остров. Им было на нем тесно. Их охотничьи угодья были много, много больше, под стать желаниям. Почему тогда Мираак должен был считать иначе? Но сейчас он вернулся — и теперь молчаливо таился, наблюдая за неистовой пляской ведьм. Дикая магия цвела буйным цветом на севере, наверное, с сотворения мира, непонятно как выживая, передаваясь в обрывочных знаниях, неясных загадках, домыслах, приметах — но вот они перед ним, женщины, которые умеют творить такие чары, которые даже старшим жрецам Культа показались бы невозможными. Воскресить мертвого, вложить ему в распоротую грудь его же сердце и сделать оборотнем, таким же живым и сильным, как остальные Гончие... Сомнений не было — в грядущую Охоту на алтаре Тронда прольется немало крови. Звездное небо над головой курилось потоками цветного дыма, переливавшегося и мерцавшего, но даже буйство этих красок не могло скрыть медленно наливавшуюся багровым Секунду.