В прорезях маски

Довакин, спрыгивая с Саротара, видит чужой силуэт, а прежде всего длинные светлые волосы. Враг — Мираак — стоит к нему спиной, нарочито не обращает внимания, простой меч все еще на поясе, вместо доспехов — все та же свободная темно-зеленая, почти черная мантия. Довакин злится. — Не терпится показать свою силу? — насмешливо спрашивает Мираак, наконец поворачиваясь. — Пусть так. Я не стану сдерживаться. Он делает шаг вперед, легко извлекает из ножен меч: — Но потом не жалей о своей неосмотрительности. Плетись, Апокриф! Повинуясь приказу, лезвие вдруг раздается в ширину, вспыхивает болотной зеленью. Его оплетают пульсирующие, блестящие побеги, хищно соскальзывающие с клинка — Довакин видит ядовитых змей Чернотопья, угрожающих чужаку. — Думаешь, это подарок Моры? — Мираак широко улыбается, но в этой улыбке лишь ехидство и раздражение. — Как бы не так. Это моя собственная сила, пусть и пропитанная Обливионом насквозь! Довакин молчит и лишь стискивает пальцы на рукояти Бича драконов. — Ты можешь считать свою акавирскую игрушку реальным оружием, — Мираак, естественно, замечает напряжение своего врага, — но здесь все намного сложнее и намного проще. Бейся своей волей, лживая тень, бейся силой своей души! Если ты не подделка, то ты сделаешь это! Довакин выхватывает Бич стремительно и резко — в Тамриэле за такой скоростью никто бы не успел уследить. Но проклятущий жрец только смеется , нисколько не устрашенный. — Вольному воля. Считаешь, что сможешь победить меня — давай. Мираак касается лба ладонью, быстро проводит ею до самого подбородка, и за пальцами тянется след из золотистых искр. Его лицо тут же скрывается за отвратительного вида маской, в прорезях огненно горят глаза. Довакин, не выдержав, бросается в бой, и звон металла наполняет мертвый стылый воздух. Мираак отражает его удары почти что лениво, со скукой, до слуха доносятся приглушенные смешки. Во имя всех даэдра, да как выбить из него эту наглую заносчивость?! — Я же говорил, не пожалей о своей неосмотрительности, — Довакин задыхается, пытаясь выдернуть из живота ядовитый клинок. — Теперь пустота Обливиона наполнит тебя, как и меня когда-то, — в голосе врага больше нет насмешки — только сухое спокойствие. — Наш бой окончен. — Нет, — хрипит Довакин, от чьих пальцев по темному лезвию ползут следы крови. — Я... тебя... убью. Мираак одним жестом убирает маску (в никуда) и скептически вздергивает бровь. Уродливый меч Апокрифа неожиданно быстро и легко усыхает, превращаясь в старый нордский клинок. — Непохоже. Довакин корчится на коленях, зажимая рану, и остается только глядеть со злобой, не в силах встать и нанести удар. — Я думал, скаальский шаман расскажет тебе хоть что-то о духах и Снорукаве. Но он, видимо, понадеялся на драконье упрямство... какое головокружительное простодушие. Дальше Довакин ничего не слышит, проваливаясь в удушающее марево перехода. Мундус и Солстейм встречают его ярким солнечным светом и россыпью снега в лицо. Рядом встревоженно смотрит Фрея, протянув руку, но предусмотрительно не касаясь. — Что произошло? — Я проиграл, — зло цедит Довакин, непроизвольно закрывая живот ладонью, но страшной раны больше нет. — Он сказал, что я не знаю ничего о духах и Обливионе... что-то там про пустоту, которая сожрет меня. Фрея резко выпрямляется, будто проглотив кол, лицо ее застывает. — О нет... — тихо шепчет она, а затем с силой вцепляется ему в плечи: — Он ранил тебя?! Как именно? — Мечом. — Довакин начинает беспокиться. — Что это значит? — Пошли в хижину, — Фрея хватает его за руку, пытается тащить за собой. — Сохрани нас Все-Создатель... Пустой драконорожденный — с таким точно не сталкивался ни один шаман. — Какой еще пустой?! — Ему очень, очень не нравится, как звучит это слово. — Мираак пропитался Забвением насквозь, и это извратило его дух, сделав невероятно сильным, но к тому же совершенно безумным, — Фрея идет размашисто, торопливо, не на шутку встревоженная. — Если ты не хочешь себе такой же судьбы, то нам надо поторопиться.