В прорезях маски

Он близко. Сторм стиснул кулаки, но позы не переменил. Вокруг беспокойные ветра шептались голосами духов: он близко, близко. Спасай собратьев, уводи прочь, не дай им остаться в Умбре — взгляд проклятого видит сквозь Барьер так же прямо и ясно, как и твой, как и Фреи, как и каждого из вас, он следит за вами, он жаждет проникнуть в ваши сны, подчинить своей воле, завладеть вашей кровью. Променявший жизнь и истинную магию на мертвую вечность и извращенное искусство отступник нашел их даже на краю земли. Умбра трепетала вокруг него, не хватало всего одного касания. Сторм не переменил позы. Защитный контур должен продержаться во что бы то ни стало; он не сдвинется с места, даже если умрет. Его воля удержит предателя, не даст пройти. Тремер, может, и увидит то, что ему не предназначено, но власть над мирозданием он утратил в момент своей смерти. Он не сможет сопротивляться настоящему магу — тем паче, шаману. Проклятые отступники откололись от Ордена Гермеса, но умнее своих предшественников так и не стали. Они не знают о духах и Умбре почти ничего из того, что ведомо Толкователям грез — примитивным! диким! невежественным! — даже несмотря на зачатки умений, которые они гордо зовут Путем управления духом. Тремер унесли с собой из Ордена память о том, как порабощать духов... но это не то. Совершенно не то. Сторм сосредоточился на зове, забормотал слова ритуала чуть громче. По снегу в сторону горизонта утекали последние розоватые отблески. Солнце утонуло во тьме. Где-то там, очень далеко и одновременно так близко, пробудился предатель: Умбра отозвалась на чужую мощь трепыханием пойманной в руки птицы. Как они могли так точно чувствовать закаты?.. Кого-то неопытного и непривычного это могло даже напугать. Сторм зажмурился плотнее, стиснул кулаки. Сейчас самое главное — барьер. Мертвые не знают усталости... он скоро будет здесь. Холод начал проникать под меховую одежду в самые кости, и вместе с ним объявился предатель. Он шел неторопливо, даже вальяжно, слегка улыбаясь. На светлые волосы и неестественно-бледное лицо падали снежинки, но совершенно не таяли; кожа его даже ночью казалась неприятно серой. Беззаботно опущенная рука сжимала грубо обработанную бронзовую маску, от которой так и веяло силой заточенного духа — Тремер тоже умели создавать фетиши. — Казалось бы, уже старик, но на деле еще ребенок, — фыркнул он, останавливаясь перед Стормом; хруст снега в ночной тишине оглушал. — Меня не сдержат ваши глупые заклинания. Зачем цепляться за этот пустынный клочок земли? Мерзлая почва, ледяная вода, пустыня, насколько хватает глаз... Отступи по-хорошему, старик. Я готов дать тебе уйти живым. — Я знаю, что тебе нужно, — хрипло отозвался Сторм, поднявшись с колен. Нагнулся, отряхнул штаны от снега и снова выпрямился, хмуро глядя в глаза врагу. — Ты ничего не получишь. — Какие же вы упрямые, — вздохнул тот, надевая маску; в звездном свете она выглядела еще более жутко. — Подчинись. Этот приказ он отдал вовсе не Сторму. Умбра застонала тысячей голосов, перекатывая зов по всем ветрам и теням, выкликая духа, который был должен преклониться, приползти на брюхе, как побитая собака... исполнить равнодушное и безжалостное веление хозяина рабу. Сторм жалел о своем решении, но знал, что это необходимо. — Я старик, Мираак, — сказал он негромко. — Зря ты считаешь меня мальчишкой. За прошедшие века ты так ничему и не научился. Барьер разлетелся в клочья, пропуская духа внутрь, завертелся ураганом сухих листьев. Обернулся вокруг шамана. У Тремера лишь слегка расширились глаза — видимо, некоторые привычки не истребить и после смерти, — а затем Сторм ударил изо всей силы, ощутив мощь, хлынувшую сквозь его тело.