В прорезях маски

— Я ухожу с Языками. Отец возвышался над ней, как всегда, и смотрел спокойно, чуть снисходительно, положив ладонь на рукоять меча; ему, правда, оружие почти не было нужно, только если гордость взыграет... язычки огня на пальцах всегда смотрелись куда более страшно. — Я с тобой! — резко сказала она, делая шаг к нему. Но отец лишь негромко рассмеялся: — Если вдруг Алдуину и получится меня одолеть, то отомстишь. Она на упоминание имени Пове... Пожирателя вздрогнула. Как можно так легко поминать всуе такое существо? Отец смотрел на нее, слегка улыбаясь. Она внутри начала злиться: может быть, он и не ставит ее ни во что, но глубоко ошибается! Осталось только его убедить, пусть и каким-то другим, ей не привычным способом; таким, каким убедил бы другого он сам. — Пф! — фыркнула она. — Бояться его прожорливой пасти? Еще чего! Я хочу быть причастной к такому подвигу! Такие сильные Голоса, как наши, повергнут его в пыль, и об этом скальды будут петь до скончания мира! Улыбка отца поблекла. — Я хотел, чтоб ты ценила присущий тебе дар, а не становилась из-за него беспечной, — сказал он сухо. — Нет. Я иду один. Не спорь. Последний приказ ледяным ветром пронял ее до костей, до самой души. Как, ну как можно противостоять такому голосу?.. — Уж лучше одолей его, отец, — сказала она мрачно, — потому что если я отправлюсь мстить и убью его за тебя, то в Зале Доблести над тобой будут хохотать вечность.

***

Мираак помнил Мирмулнира еще с тех давних времен. Убить его оказалось, однако, не в пример проще, чем кого-либо из дова в те годы. Возможно, виной тому было недавнее воскрешение, возможно, века, проведенные в одиночестве, без битвы с достойным врагом. Неважно. Мираак убил его быстро и довольно легко, и ему было все равно — тот, кто берет себе имя бога, должен суметь справиться с собственным жрецом. Разочарованием были не только дова, но и йорре. От гордых и несокрушимых воинов его памяти остались раненые, калеки, юнцы и старики, безголосые и грезящие прошлым; от Кеизаля остался опустошенный растерзанный край, покрытый снегом, словно саваном; от войн с богами за право владеть миром осталось трусливое бегство от эльфов и жалкая грызня между собой за имя ложного идола. "Стоило ли свергать владычество Алдуина, чтоб они почили на наших лаврах и так ослабли?.." Город, однако, чествовал его как героя, и дремлющей внутри гордости это пришлось по вкусу. Торопиться же на Монавен по первому зову длиннобородых лже-Языков Мираак не спешил. Так они и нашли его: несколько странных серошкурых и красноглазых меров в нелепых одеяниях и странных костяных масках, кричащих о "ложном Драконорожденном, который лишь пыль под ногами Госпожи". Огонь жег их неохотно, но молнии обратили докучливых еретиков в прах уже под его сапогами. Какая еще госпожа хочет терпеть у себя в услужении таких ничтожеств?

***

— А, ты тоже из драконорожденных. Я чувствую это. Ну и что, ты убил парочку драконов? Герой. Прости, что я не в восторге. Лицо незнакомки сокрыто золотистой маской, но ее голос с каждым словом заставляет его нутро холодеть. Она немного ниже него, движения гибкие и изящные, как у пумы, а на спину падает золотистая грива отросших волос. Он не слишком надеется на игры разума. — Настоящие мастера Ту`ума не смогли даже уничтожить Алдуина, побежали за Свитком, чтоб избавиться от него, — говорит она зло. — Все вы горазды громко кричать, а в итоге что? Ты даже не знаешь, что узнала я в этой бесконечной библиотеке, что могут дова на самом деле. Она отворачивается и идет к покорно приземлившемуся перед ней дракону, легко вскакивает на шею — ровно так, как хотел бы этого сам Мираак. Напоследок она бросает на него холодный, слегка раздраженный взгляд: — Стоило бы тебя убить, но ты слишком похож... — запинка. — На настоящего Довакина. Может, из тебя что-то выйдет, более-менее достойный соперник. Беспечно, как у злых колдунов в сказках, но мы должны ценить наши дары.