В прорезях маски

— Здравствуй, Валок. В ответ Мирааку звучит лишь тишина. Он, усмехнувшись, поднимает взгляд на темные, готовые разразиться дождем небеса и слушает, слушает, слушает это беззвучие, не нарушаемое даже ветром, даже птицами — и уж тем более не нарушаемое эхом драконьих голосов, которые смолкли здесь многие века назад. Вход в гробницу простирается прямо перед ним. Мираак спокойно спускается до конца ущелья и проходит прямо сквозь каменные двери: древние охранные чары, поставленные лучшими чародеями тех времен, ничто перед знаниями, которыми обладает настолько же древний дух, что познал тысячи тайн в Апокрифе. Внутри звуков больше, чем снаружи — в отдалении гудят сквозняки, что как-то сумели просочиться в щели среди камней, потрескивает вечное пламя жаровни, поддерживаемое, видать, недремлющими драуграми, а еще дальше, неразличимо для смертного слуха, шелестит вода. Валок отлично умел управлять стихиями, это была вершина его магического дара — так чего удивляться, что они окружали его даже в смерти? — К искомому приблизит жертва, — негромко читает Мираак слова, выбитые на плите словно яростными ударами когтей дракона. — Ты прав. Мы оба многим пожертвовали, чтоб добиться своего. Даже сквозь толщи камня он слышит, как тихо поют Стены, завлекают, убаюкивают, грезят забытыми временами. Столь велика была сила тех, кто начертал на них полные вечности Слова, что всякий, кто имеет хоть крупицу таланта, сумеет услышать их Голоса. Пение Стен звучит отовсюду: наверняка весь Культ целиком решил воздать хвалу Валоку за победу над ним. Мираак не станет ни читать надписи, ни слушать шепот. Это слишком больно. Он считал, что давно отринул всякую привязанность, которую питал к старому — лучшему — другу, но это оказалось совсем не так. И добровольно лезть ледяными пальцами в кровоточащую дыру на месте собственного сердца выше его сил. Может, хотя бы сегодня им обоим удастся попрощаться навсегда. Но Валок будто бы знал, что он вернется. — Иди дальше, не возвращаясь в места, где уже был. — Мираак, не-касаясь призрачными пальцами камня, обводит крипту взглядом. — Вот, я ушел из Культа, прошел сквозь Апокриф, теперь вот стою у твоей могилы. Все по твоим заветам. В следующем зале его ждет примитивнейшая загадка — может, она задана драуграм, чтоб не тревожили покой своего повелителя? Но оружие, что разложено на постаментах вокруг колонны, как с удивлением распознал Мираак, принадлежало Валоку, и при том нисколько не стало хуже за тысячелетия. Посох все так же лучится энергией, клинок не сдался ржавчине, а тетива лука не истлела. Позволить чужакам касаться своих вещей?.. Как это щедро с его стороны. — Все люди умирают, зачастую от собственного же оружия, — читает Мираак очередную табличку. — Ну уж нет. Мое оружие — знание... и как видишь, я выжил. "Выжил ли?" — опасно вкрадчиво интересуется кто-то в его голове. — "Ты дух, что пляшет в этом мире, пока это нравится Херме-Море! Можешь обманывать его, ему уже давно все равно. Но обманывать себя недостойно дова." Он бы стиснул зубы... будь он на самом деле жив. Впрочем, остается лишь завершить свой план и добиться успеха, и тогда его, победителя, не посмеют осудить даже боги. Дальше лежит громадный зал, где по дну бежит темная вода, а камни так и гудят от заточенной внутри мощной магии. Мираак легко останавливается в пустоте — но даже от него в стороны на мгновение разбегаются лазурные, плотные, мерцающие кружевным рисунком плетения чистой энергии. — Все напоказ, — бурчит Мираак, возвращаясь на камень, и чародейская синева тут же гаснет. — Заклятья уровня архимага, а используются... ради чего? Его взгляд падает на очередную табличку: — Не останавливайся. Бездействие ведет к гибели. — Он хмыкает: — Вот как? Хоть чему-то ты научился после нашей битвы. А я и без того всегда был таким. Путь из сверкающего, небесно-синего волшебства приводит Мираака к громадной двери, увенчанной тремя кольцами, и в самую ее середину клеймом впечатан след когтя. Его это не остановит. Стоит только захотеть, и он проскользнет внутрь одним из тысяч сквозняков и дуновений, что наполнили эту гробницу. Стоит только захотеть... но Мираак не хочет. Там, за толщей стен, лежит давно мертвое тело того, кого он когда-то звал другом. Да, оно скрыто черной крышкой саркофага, да, его дух давно ушел в Совнгард... но Валок почует его присутствие. Не зря он Страж. Пока Мирааку удается скрывать свои силы за завесой Обливиона, но на таком близком расстоянии это будет невозможно даже для него. И смотреть на иссохшую плоть, на горящие мертвенной синевой глаза, на все, чего он сам так стремился избежать всеми своими силами... нет. Мираак предпочел бы помнить Валока живым — пусть даже яростным, пусть даже полным гнева и желающим убить его во имя преданных Владык, пусть даже наносящим ему (почти) смертельный удар. Мираак не-прикладывает несуществующую ладонь к отпечатку когтя. — Зря ты не пошел со мной. Тишина. — Прощай, Валок. — Все еще тишина. — Все мои долги тебе уже отданы. А больше он ничего сказать и не может: слова не идут на ум. Обратиться к другу, которым когда-то дорожил? Проклясть врага, которого тысячелетиями ненавидел? Зачем?.. И все в той же тишине Мираак разворачивается и уходит, чтоб раствориться в воздухе за ближайшим порогом. Когда он станет богом, эти внутренние метания все равно потеряют всякий смысл.