В прорезях маски

Мирак болел. Он хлюпал носом, повсюду таскал за собой рулоны льняной ткани, в которые звучно сморкался, а вместо Криков издавал только звучное «КХА-КХА-А-А!». Паства благоговейно устрашалась, другие жрецы хмуро разбегались в стороны; полы их одеяний красиво летели следом. Мирак страдал. Была у нордов древняя культурная традиция — лечить все болезни мощью своего иммунитета. Если говорить по-народному: "Само пройдет". В конце концов, могучие мужи, славные равно в боях и на пирах (а на пирах, надо отметить, было не менее опасно!), не могут так легко сдаться перед незначительными трудностями! Но реальность была жестока. Одним погожим зимним утром Мирак проснулся и захлюпал носом. Потом решил, что у него подозрительно теплый лоб — кабы не лихорадка... Потому Мирак сдался и теперь страдал. Из одной культурной традиции проистекала другая — толковых лекарств ни у кого не было. До изобретения всемогущего "зелья исцеления болезней" оставалась еще пара тысяч лет, а у нордов не было ничего ни лучше, ни хуже. Была еще третья культурная традиция — никто из драконьих жрецов не владел прилично Восстановлением: все, как один, только раны затягивать и умели, а вот какое-нибудь разжижение мозга или ту же простуду отдавали на откуп травникам. Нет, Накрин-то вроде чем-то таким занимался, но он давно уехал в свою дыру... э-э-э, то есть по важному и секретному поручению Владык. Кросис любил побаловаться вечерком с настойковарением, которое он называл алхимией, но эти настойки вместо лечения вполне могли больного добить. У Кросиса вообще был очень... специфический набор умений. Теперь Мирак страдал еще и из-за того, какие его коллеги бесполезные идиоты. Жизнь стремительно теряла краски. Пришел Валок. — Умираешь? — спросил он. — Умираю, — грустно ответил Мирак. — Выпьем? — предложил Валок. — Выпьем! — согласился Мирак. Жизнь стала казаться чуточку привлекательнее. Сдернув со стены два декоративных минотавровых рога, они тишком-нишком перебрались в глухой закуток — в Бромьунаре таких хватало, — и Валок легким жестом извлек из воздуха бутылку меда. — Вот теперь стало теплее и веселее, — назидательно проговорил он, когда рога в руках поднялись и опустились раз восемь. — Ладно, Мираче, что-то мне неохота смотреть, как ты помираешь... — У-у-у, — прогнусавил Мирак, как раз отвлекшийся на рулон льняной бумаги; когда он опустил тряпку, то нос был красно-розовым, как любимая мантия Конарика. — ...так вот, — продолжил Валок, разумно не обращая внимание на громогласное шморганье напротив, — я, кажись, знаю, как тебя лечить. — Залезть в ванну дяди Рагота и дать ему меня там сжечь? — уныло уточнил Мирак, выбрасывая рулон и доставая новый. — Не совсем. — Валок просиял доброй улыбкой Исграмора, взявшего Саартал. — Тебе нужна маска Хевнорака. Мирак закашлялся вдвое громче, уронил рулон, а сверху на него рог с медом. — Валок, ты совсем? Совсем?! — А что? — невозмутимо протянул тот. — Ты помираешь? Помираешь. Значит, дело жизни и смерти. Можно и к Хевнораку сходить. — Можно, — задумался Мирак. — А если маску не даст? — Мы тихонько, — Валок случайно грюкнул рогом по краю стола и чуть не облился медом, — как мышки. Мы маги вообще или кто? Тебе в его маске денек походить и все, будешь жив-здоров! — А это мысль, — снова задумался Мирак. — Да не мысль! Мыслища! — Валок взмахнул руками, рог красиво полетел по коридору и грянул громом по полу. — Мы приходим! Находим! Надеваем! Лечим! Ты здоровый! Прекрасно же! — Ага, — покивал Мирак, вновь по макушку заматываясь в рулон. Затем из-под слоев льна прозвучало что-то вроде "фус ро кха" и гнусавое: — Пошли тогда уже к Хевнораку, мочи никакой уже нет... А-КХА-КХА! — Мироздание содрогнулось. Жрецы, впрочем, не протрезвели. И пошли-таки к Хевнораку. Ведь дело жизни и смерти, можно и к нему. Хевнорака на месте не было, Хевнорак лепил кувшины в гончарном кружке. Очень уж он любил это дело, хотя любая посуда у него получалась страшной, как смерть еретика, и почему-то всегда черной. Мирак, признаться честно, все-таки про себя выдохнул: очень уж не хотелось пробовать "тихо, как мышки". Это Кросис со своим "обширным жизненным опытом" мог так попробовать, а он с Валоком все-таки по другой части. — Во-о-о, — протянул Валок, вытащив из-под подушки маску. — Надевай, пока чихать не начал. Мирак надел, и в носу сразу перестало свербеть, и кашлять расхотелось, и рулоны льна перестали казаться такими желанными. Эх, и хорош же все-таки Хевнорак! Может, сказать ему на следующем собрании, какой он потрясающий?.. — Ой-е-е... — развернуто сообщил Валок, разглядывая Хевноракову подушку. — А? — проницательно уточнил Мирак. — Надо что-то подложить, — убито ответил тот, — а то найдет, что мы маску забрали. Мирак представил, как заявляется на утреннее собрание жрецов в маске Хевнорака, и промолчал. — О! — Валок просиял. — Мы подложим сюда твою маску! — Я ее не надевал! — сердито напомнил ему Мирак. — Я ж второй день чихаю! И кашляю, вообще-то! — И правда, — забеспокоился Валок, — вдруг он заболеет. Неловко получится. Из-за маски Хевнорака донесся только тяжелый вздох. — Знаю! — Светоч разума уже рылся в сумке. — Вот! — Э-э... Валок запихнул свою маску под подушку, аккуратно измерил положение углов и складочек на ткани, прикрыл одеялом и с сияющей улыбкой повернулся к остолбеневшему Мираку: — Завтра с утра заберем! ...утро принесло много новостей. Хевнорак уехал на дачу куда-то в Предел, решил подышать горным воздухом. Конарик отменил утреннее собрание — заперся ночью в святилище Бромьунара, а выйти оттуда почему-то так и не смог; судя по возне за дверью, поиски ключа шли весьма активно. Мирак же сидел на кровати, смотрел в окно и не мог понять, почему он сидит в маске Хевнорака, а не своей. А еще, конечно, страдал — очень болела голова, да к тому же на подоле мантии виднелись пахнущие медом пятна. В соседних покоях от еще более чудовищной головной боли страдал Валок, и меньше всего на свете его волновал вопрос, куда же он засунул свою маску, потому что от похмелья она не лечила. А когда они оба наконец выздоровели, искать ее было уже поздно.