В прорезях маски

Мираак хрипит, цепляясь за посох, что торчит из его груди. Окровавленные пальцы оставляют темные следы на гладкой древесине, багровые капли стекают на окованный сталью заостренный конец, чтобы вернуться в рану, которую он так бессмысленно пытался зажать. У Валока в глазах пустота и смерть. Он слегка поднимает посох назад, плоть отзывается омерзительным хлюпаньем. Мираак не выдерживает, воет от боли, но быстро захлебывается, и во рту только соль и железо. Боль не в теле — она в голове, впивается в мозг безжалостными когтями, разрывает на части разум. Боль захлестывает с головой, но ее надо преодолеть, если он хочет выжить. Он может, может! Он наделен Голосом богов, смерть не властна над ним! — Fe... Fei... — удар проломил грудную клетку, обломки ребер наверняка пронзили легкие. Кричать получится только чистою силой воли, но что поделать — он сможет, он должен. Мираак надрывно кашляет кровью, дергается всем телом, отрывисто булькает: Валок, не давая ему ни единого шанса прибегнуть к Ту`уму, с силой вонзил посох обратно. Мираак со всей оставшейся силой пытается выдернуть даэдрову деревяшку, но руки дрожат — он все еще ослеплен болью. — Будь... ты... проклят, — хрипит он, с ненавистью глядя в лицо бывшего лучшего друга. Валок в ответ смотрит все так же мертво. Валок в ответ все еще молчит. Мираак в ярости. Неужели он должен умирать в тишине?! Часть ордена давно укоренилась в мысли, что "говорить можно, когда нельзя молчать" — неужто Валок решил пойти по их пути? Неужто решил, что его смерть недостаточно веский повод, чтобы проронить несколько Слов? Мираак издает глухой рык, отплевываясь кровью, и его Голос полон злобы и грубой, необузданной силы. Стены его храма содрогаются, по коже мечутся всколыхнувшиеся магические искры — дар магии умирает не так легко, как тело. Но почему же все еще так больно... — Дай мне уже умереть, — свистящим шепотом выдыхает Мираак и все-таки не выдерживает — зажмурившись, отворачивается, и по щекам бегут горячие соленые слезы, такие же, как кровь, что струится из его рта. — Дай. Дай. Затем он не может ничего сказать — его просто рвет. Мельком, впрочем, Мираак замечает резкое, пульсирующее мерцание: в ладони Валока плетется молния. Он успевает скривить окровавленные губы в улыбке. Все-таки услышал. В следующее мгновение боли уже нет. Странная невесомость в теле, грязно-зеленое небо над головой, маслянистая черная вода под ногами и чувство бесконечного облегчения. А еще — ненависти, которой Мираак пылает не столько из-за своего убийства, сколько из-за того равнодушия, с которым Херма-Мора позволил ему так долго, так мучительно умирать.