Без чувств

      Чимина часто называли солнечным зайчиком. Такой лучезарной и светлой была его улыбка, а улыбался он постоянно. Пак был уверен, что может сделать мир лучше, старался вокруг создать приятную, теплую атмосферу. Вместо драки всегда выбирал компромисс. Ему удавалось найти выход из сложных ситуаций всего лишь парой фраз. Все тепло и любовь хранимое в сердце он без оглядки раздавал окружающим, и люди к нему тянулись. Все хотели погреться возле маленького костра, на которое было похоже сердце Чимина. Никто не оставался равнодушным, впервые встретившись с ним. «Улыбчивый, такой воспитанный, светлый ребенок» — говорили соседки маме. «Такой вежливый и приятный юноша» — хвалили сотрудники отца. У Чимина было много друзей, так он считал. Он любил быть окруженным вниманием, любил находиться среди толпы. Наверное, в этом заключался его самый главный талант, уметь расположить к себе человека одной улыбкой, никто не мог устоять перед глазками полумесяцами. В этом и заключалась самая большая проблема, он не замечал тьму в людях. Их зависть, злобу, недовольство, копившиеся внутри черных сердец. Те, кто разочарован в жизни, в первую очередь ищут виноватых вокруг. Голодная стая, с пропастью вместо глаз, свора жадных и алчных людей готовых разорвать глотку и пустить кровь, лишь бы утолить свою неудовлетворенность. Для таких Пак Чимин, как бельмо на глазу, напоминание того, на что они выменяли сердце. Их недовольство растет с каждым днем, как снежный ком грозясь придавить под собой, но вместо этого, они обрушивают все свое негодование на другого. Чимин получил сполна, почувствовал на себе слабость человеческих душ, позволил монстрам высосать свою. В ту самую минуту, сердце согревающее всех желающих, вспыхнуло в груди спичкой и перегорело. Осталась только тьма и всепоглощающий холод. И не кому было раздуть тлеющий внутри костер. Не осталось ни близких, ни друзей, все те, кому раньше доверял безоговорочно отвернулись в один миг, подтолкнули к обрыву Впереди его ожидала выжженная пустыня надежд и океан отчаянья.       Отчаянные времена, требуют отчаянных мер — такая мысль возникла у Пака, и он решился. Клуб стал для него, сродни искупления. Старый Чимин ни за что не опустился бы до оказания специфических услуг, новый Чимин был согласен на все, лишь бы содрать с себя шкуру. То ли это был способ для обновления, то ли истязания. Но жизнь снова сделала крутой поворот столкнув его с ненормальным юношей на улице, который в последствии познакомил его с еще более неадекватными личностями. И пусть не все шло гладко, и ему приходиться бороться с собой, но кажется впервые за всю жизнь, он обрел что-то действительно стоящее, настоящее. Ребята оказались по-настоящему; живыми, энергичными, открытыми, искренними — в любом понимании. Им нет надобности скрывать свои слабости, страхи. Они такие, какие есть, и от того невероятные. Раковина Чимина дала слабину. Его зона комфорта больше не приносит ему удовольствия, что в самом начале. И пусть они все разные, и к каждому нужен свой подход, но они сделают тебя центром вселенной, если подпустят близко. Было всего два нюанса, что выбивали из колеи, сказать по правде — два диаметрально противоположных человека. В голове не укладывалось, как просто из общения с одним, тебя поднимает по школе до +100500, а с другим бросаем в минус бесконечность. Словно ты попал в эмоциональный шторм, и тебя бросает из крайности в крайности, то поднимая вверх на волны, то опуская на дно Марианской впадины.       Первый — Хосок. Человек-солнышко, человек-свет. Открытый, светлый, добрый, тот кто никогда не откажет тебе в помощи, поддержки, в совете. Будет делать все, что в его силах, чтобы помочь. Это он кто сидит с младшими, чуть ли не до утра, объясняя домашнее задание. Он будет продолжать нахваливать еду «мамы всея Руси», даже если от еды остались одни угли. Человек готовый на все, даже душу вывернуть наизнанку, только: «на, бери, все твое, пользуйся на свое усмотрение». Ему ничего не надо взамен.       Вторым, является Чон Хосок. Насколько стремление помочь всем может восхищать, настолько пугает глубина безразличия-до чертиков. Иногда, глядя в его глаза ты не видишь ничего; бездна, всепожирающая пустота. Что-то черное и неизведанное сидит на дне зрачка и зовет вглубь устроить кровавый пир. Чимину от такого Хосока страшно до усрачки. Хочется отойти на безопасное расстояние и кричать во всю глотку. Он с легкостью может сказать, что знает о Хосоке все, и одновременно не знает о Чон Хосоке ничего. Для него он одна сплошная тайна, закрытая на тысячу замысловатых замков, с вывеской «не подходи убьет». И ей хочется верить, потому что правда разорвет тебя на сотню частиц и разбросает по всему миру, так что не соберут и не найдут никогда. И в его глазах отчетливо видна просьба, не делать глупостей. Сам себе Чимин боится признаться, что влип. Пытается отрицать, убеждает себя в неправильности происходящего, но изо дня в день проваливается, ведь Хосок солнышко, свет — примагничивает к себе намертво. И он, как мотылек летит на этот свет с каждым днем все ближе. У Пака голова раскалывается от противоречий, несет со скоростью 200 в час, для того чтобы разбиться, он определенно уверен, его размажет по асфальту, но скорость не сбавляет, ему можно он уже на половину мертв. Ведь так хочется быть ближе, стать кем-то особенным, одним лишь взглядом выразить, я здесь — рядом, буду всегда и никогда не брошу. Но лед не трогается. Иногда он ловит взгляд Юнги. Человека, совершенно не заинтересованного в окружающих его людей, с горем пополам подпускающий к себе Тэхена, ну потому что иначе никак, снесет своей неуемной энергией и не заметит. Сочувствующий взгляд, словно он смотрит на душевно больного и прикидывает не гуманней ли было его добить. Странно, ведь кроме едких комментарий в свой адрес Чимину больше не чем похвастаться. Как бы он не вел себя, острый язык Юнги всегда оставит пару отметин на память. У них не задалось с первого дня, как Мин назвал его бродячей шавкой подобранной на улице. Некоторое время гордость Чимина ворчала, что надо поставить выскочку на место, задеть в отместку. И хочется и колется. Но временами он с ним соглашался. Да, Чимин похож на бродячую собаку, что каждый прохожий не постесняется пнуть под хвост, блуждает по улице в надежде найти источник тепла и руку, что погладит. Ему нечего делить с Юнги, не в чем перед ним оправдываться, и не чем его попрекнуть. Они просто все поломанные, с перебитым хребтом, ползающие в собственной крови, собственной кровью харкающие. Тянут себя вперед непонятно зачем, запирают внутри боль и существуют. Но рядом с Хосоком сердце, кажется начинает биться, неуверенно, еле слышно подает признаки жизни. Хочется верить в долго и счастливо. Только не верится. Чимин перестал страдать самообманом, и всех людей под копирку считать хорошими. В мире полно чудовищ, готовых поживиться твоей плотью и, если снаружи Хосок кажется безобидным и милым, внутри него живет настоящий монстр. И странно даже не то, что его тянет к улыбчивому соседу по комнате, а то, что притягивает его жажда крови в глазах, напротив. Можно ли считать в данном случае, что подобное тянется к подобному, он толком не может объяснить природу своих чувств, но готов мотыльком лететь на костер. В глубине души Пак еще наивный мальчишка, мечтающий спасти всех вокруг. Поломанные вещи не станут целыми. Ему пришлось в этом убедиться. — Мороки с тобой недомерок много, — утро никогда не будет добрым, если Мин Юнги не выспался. Желание ткнуть вилкой в глаз растет в геометрической прогрессии. — Ненавижу людей живущий за чужой счет, когда напрягаться будешь? — Чимину заведомо, нечего сказать. Срок его отстранение закончиться только на следующей неделе, но желание свалить уже достигло апогея. — Хен, прекрати нападать на Мини, он на больничном, — Чонгук совсем не спасает ситуацию. Мелкому засранцу нравится издеваться. — Мин Юнги сядь и жри свой завтрак, — «мамочка» всегда на его стороне. Сейчас его меньше всего волновало настроение Юнги и нападки мелкого, со вчерашнего дня начали приходить на телефон похабные сообщения, и страшно даже не это, ведь со сталкерами он уже сталкивался, вперемешку с ними, отправитель присылал подробный отчет, с каким наслаждением он будет кромсать его друзей. Красочно объяснил, что он сделает с каждым, если Чимин посмеет отправить его в черный список или сменит номер. Верить или нет безумцу, вопрос спорный. Но внутри поселился ужас. Чимин правда боится, ночью он боялся сомкнуть глаза, и паника снова тянет холодные, тощие пальцы к нему. Только приобретённое равновесие, грозиться рассыпаться, погребая под собой маленького беззащитного Чимина. Поэтому он пропустил момент, когда Чонгук сцепился с Юнги. Как всегда, не реагирующий на провокации старший только подстёгивает младшего к более решительным мерам. И если бы Чимин не считал ворон, то не упустил момент. Чонгук швырнул пиалу с вареньем, а Мин чертов Юнги, прикрылся им как щитом, в итоге Пак сидит за столом с пиалой на голове, Джин «ласково» обнимает мальчика-зайчика за шею, Тэхен горлопанит на всю кухню, какое вкусное варенье слизывая его с волос Чимина. Для полной картины на кухню зашел Хосок, вернувшийся с ночной смены. — А у вас уже с утра весело, — улыбнулся он, присоединяясь к смакованию варенья. И зачем он только переехал в этот дурдом. Вся суматоха вокруг его головы, отвлекает от мрачных мыслей, но дает возможность разглядеть нечто важное, то что он видит каждое утро в отражении, то что не дает ему покоя и заставляет волноваться. Юнги бросает мимолетный взгляд на Хосока, полный боли и вины, быстро исчезает из кухни. Ему возможно не хотелось знать, но отвернуться уже не получиться. — Как вы все мне дороги, а ну пошли нахер с моей кухни! — Джин очень не любит, когда кто-то кроме него портит его еду. Чонгук с ехидной мордой уволакивает Кима, припевая незамысловатый мотивчик, кажется ему все не по чем. Хосок миролюбиво предлагает помочь с уборкой, но посылается в пешее эротическое, в смысле в комнату спать. И вот со злющим старшим остается только Чимин, не успевший снова вовремя сориентироваться, ему похоже и огребать по всей программе. Пак измученно валиться на диван, мысленно перечисляя всех, кому благодарен за сегодняшний день. Вначале Джин заставил отпидарасить всю кухню и никого не ебет, что все варенье осталось у него на голове. Потом длиннющий список покупок и километровая очередь за чем-то там очень, просто жизненно необходимо важным, понадобившимся в последний момент. Этот день не может стать еще ужасней. — Устал? — рядом на диван заваливается Хосок, с нежностью ероша волосы младшего. Пак вымученно улыбается, вкладывая во взгляд все, что он думает по этому поводу. — Ты наш герой, обычно Джин не обходиться малой кровью, если дело касается кухни. Даже не сжег ничего, — радостно улыбается он. Естественно ведь все горелое и испорченное достается Хосоку, ему все равно какая еда на вкус, закидывает не глядя, главное моторчик внутри работает. — Топай в душ и приходи в спальню, — Чон встал с дивана глянул из-под ресниц и скрылся за дверью. Жаль Чимин не придал этому значения, он и правда сильно устал. В спальне его ждал сюрприз. Хосок полуобнаженный лежал в его кровати. Старший всегда надевает футболку еще и пижамные шорты, говорит чувствует себя не защищенным. Сердце набатом отзывается в ушах, ему не удобно и неловко от сложившейся ситуации, он думал о Хосоке постоянно в последнее время, но никогда не позволял мыслям завести так далеко. Может ему все кажется, и он неправильно понял. Хосок разбивает сомнения на корню. — Не стой там, иди ко мне, — Чимин открывает рот как выброшенная на берег рыба. Как бы отреагировать, дать знак, но в голове перекати поле. Чон видит метания младшего, но сделать легче не спешит, в какой-то мере сейчас он испытывает тот самый кайф, известный только мазохистам. В предчувствии той самой боли, испепеляющей, всепоглощающей, что будет рвать его плоть долгое и долгое время. Он видел взгляды мальчишки, следил за его метаниями выжидая следующего шага от него. Но он все не шел, даже с места не сдвинулся. Хосок было решил — показалось, привиделось, на этот раз он ошибся, но нет. Устав томить себя ожиданиями Чон решил взять сам, ему так нужно почувствовать себя снова собой, вспомнить где его место. Чон приподнимается на локте, одеяло ползет чуть вниз, открывая острые ключицы и грудь, соблазнительно выгибается демонстрируя во всей красе. Он знает, как подать себя, показать с лучшей стороны. Видно по взгляду мальчишки, ему нравится картина. — Ну же, иди сюда. Ты же этого хотел, давай немного пошалим этой ночью. Могу быть кем захочешь, — Чон выворачивается как кошка, прогибаясь в спине. Ему знакомы похотливые взгляды, горячие взгляды, несдержанные. Чимин же смотрит открыто, не мигает, не шевелиться. Жадными руками не тянется запачкать красоту. Наоборот, спрятать хочется от чужих глаз и от своих тоже, не чувство собственности, а чувство ответственности. — Действуй, ты же этого хотел, — теряет терпение Хосок. — Я весь твой, потрахаемся и забудем. Не строй из себя невинность. Просто секс и никаких обязательств, тебе станет легче. Хочешь будешь сверху, я не привередливый, отбрыкиваться не стану, или у тебя специфические вкусы? — скалиться старший. У Чимина под рукой нет и несчастного клочка бумаги, чтоб сказать, как он ошибается. Не нужен ему просто секс, тело Хосока весьма соблазнительно, но дело ведь не в этом. — Или ты что калека не только на язык? Если так, то что ты собирался делать? — Хосок поднимается с кровати вставая, напротив. — Не смотри на меня свысока, никому не нужны эти жалкие чувства. Прозябать под предлогом вечной любви, уволь смешно и нелепо. Ты же не такой дурак. Ладно, раз ты даже двинуться не можешь я сам все сделаю и считай мы квиты. Хосок наступает неумолимо, без колебаний и эмоций размазывает по стенке все светлое и доброе живущее в нем. Мгновение и старший отлетает обратно на кровать держать за лицо, удар получился не сильным, скорее унизительным. Спрятаться, в голове одна мысль, исчезнуть и забыть. Но мироздание словно смеется над ним, сужая выход до игольного ушка, замедляя бег и растягивая пространство. Дышать нечем, легкие отказываются принимать кислород, извергая из себя черную сажу. Так тошно, в первую очередь от себя. — Тебе тоже оказали теплый прием? — слова, как удар кнутом. Чимин шарахается в сторону врезаясь в стену. — Какой нервный, ты видимо оказался умнее меня.