***
Просыпается он уже в одиночестве. Укрытый своим собственным плащом, заботливо подоткнутым под бок. Этот факт ненадолго гасит мгновенно вспыхнувшее было беспокойство: раз брат нашел время его укутать, значит, ничего особо криминального не произошло и произойти не должно. Вергилий, приподнявшись на локте, оглядывает камеру. Вроде ничего не изменилось: пятен демонической и полудемонической крови на стенах и полу не наблюдается, значит, брата снова забрала та парочка. И, что удивительно, когда за Данте приходят эти два демона, он никогда им не сопротивляется. Не старается размазать по стенке, как других. И уходит из камеры на своих ногах, а не влекомый низшими за шиворот, как их обоих обычно тащут в пыточную. Вергилий садится и обхватывает голову руками. Судя по всему, он проспал довольно долго, и брата уже нет, минимум, час. Об этом говорит быстро рассеивающаяся аура нефилима-полудемона. Мертвая тишина, царящая вокруг, действует на нервы. Слишком редкое явление здесь, чтобы оставить его без внимания. В затхлом воздухе словно затаилось мрачное предчувствие чего-то страшного и неизбежного. Оно громадным грузом ложится на подсознание и давит, давит, сгибает гордую голову Вергилия ниже, к земле. И так тяжело на сердце… Откуда-то изнутри, из дальних уголков души начинает тихо выползать склизкое и холодное одиночество. И вкрадчиво растекается по телу. Вергилию мерзко и противно от самого себя. Он не верит в собственного близнеца! А в сознании зарождается поганое подозрение. Данте что-то скрывает. Что-то ужасное. Слишком покорно он ведет себя при появлении этих низших «в ливреях». И слишком гнетущей становится тишина «в сети», когда они уводят его… Вергилий решает попытаться снова. Тонкая серебряная нить связи близнецов натягивается и тихо звенит от напряжения. Младший старается дотянуться до брата, напряженно вслушивается в «прямой эфир», но получает в ответ только тишину… Пусто. Данте здесь нет. Он снова закрыт наглухо и вряд ли выйдет скоро на связь. Вергилий знает, Данте упрям. Если он что-то решил — обязательно это сделает. Так что ждать и надеяться на ответ бесполезно. Поэтому он потихоньку ослабляет чудовищное натяжение нити-связи. Ведь если она порвется… Вергилий закрывает глаза, старательно воскрешая в памяти слова и голос брата, когда его, измученного и окровавленного, в очередной раз вернули в камеру. «Я всегда буду возвращаться к тебе, Вергилий. Что бы ни случилось. Обещаю» — голос хриплый и уставший, но даже сейчас в нем проскальзывают нотки болезненной нежности. И жесткая ладонь брата осторожно гладит все еще мягкие серебристые волосы. Пусть даже уже и не очень серебристые, а скорее грязно-серые. Вергилий запрокидывает голову и упирается затылком в холодный камень. Тихо. И так пусто. Он снова остался один здесь. А его так не хватает… Насмешливого голоса, наглой и в то же время нежной улыбки, уверенных интонаций. При нем Вергилий всегда молчит, но сейчас, в тишине, опутанный мерзкими щупальцами одиночества, готов, наконец, признаться самому себе. Он больше не видит своей жизни без Данте, не мыслит без него своего существования. Он давно уже понял, что слишком привык говорить «мы». Что ж, с этим нужно как-то жить дальше. — Черт, Данте, только не умирай! Я не знаю, как это переживу. Я не смогу потерять тебя еще раз, — беззвучно шепчет он в пустоту, а на ресницах тихо подрагивает холодная капля. Младший нефилим подбирает под себя ноги и обнимает колени, упираясь в них лбом, как когда-то в далеком детстве. И сворачивается в комочек, надеясь сохранить последние крупицы тепла. Тепла его брата. Старательно отгоняемый им холод сомнений все же медленно пробирается под кожу и начинает вымораживать кровь. Вергилий прячет правую ладонь под одеждой, на груди, словно стараясь сохранить тепло своего сердца, а левой продолжает обнимать колени. И закрывает глаза. Теперь ему остается только надеяться и ждать. И считать мучительно-медленно утекающие вдаль минуты.***
Сколько прошло времени, Вергилий не помнит. Да и не хочет вспоминать. Он уже давно перестал реагировать на пробирающий до костей холод. Устал слушать мертвую тишину. В ней он как будто ослеп и оглох. Поэтому он даже не обращает внимания на тихий скрежет открываемой двери. Неожиданное ощущение теплой ладони на плече пробивает тело током, Вергилий крупно вздрагивает и зажмуривается. Неужели это снова?.. Все тело сковывает ужас. Однажды демоны явились за ним именно тогда, когда брата не было рядом. И один из них посмел положить лапу на плечо Вергилия. И он, пребывая почти что в анабиозе, не сразу осознал и понял, кто касается его. Широко распахнутые в безумной надежде глаза, мгновенный шок и ярость. Кажется, одного из низших он, определенно, убил. И теперь… снова они? Ладонь ласково ведет по плечу, а в ответ ей откуда-то из глубины начинает подниматься теплая волна. Измученное одиночеством сознание затапливают чужие эмоции: успокоение, радость с почти совсем незаметным оттенком вины, и острая, щемящая сердце нежность. Дополняет картину мягкое: — Тише, тише, это только я. Значит, это правда он… Вергилий судорожно ловит руку брата, обхватывает его за пояс и прижимается ближе. Казалось, навсегда поселившийся в теле, холод теперь начинает стремительно отступать. — Данте? — Вергилий изо всех сил старается не показать своего ужаса и сомнений. И заставить голос не дрожать. Едва ли брату будет спокойно и хорошо от осознания того, о чем он думал в эти долгие часы… Он не должен узнать. — Тебя вернули? — Не бойся. Всё хорошо, — Вергилия укрывают плащом, еще хранящим тепло тела брата. Уверенные руки обнимают и прижимают к себе поближе, а по коже, словно жидкий пламень, начинает разливаться тепло. — Выпей-ка вот это. Станет полегче. В ладони тыкается пластмассовая бутылка, и Вергилий поднимает удивленный взгляд на брата: — Вода? Откуда? — Неважно. Покажи, что с рукой, — Вергилий уже не удивляется чувствительности брата к своей боли и покорно протягивает ему левую руку. Жесткие пальцы пробегаются по предплечью, и Данте выдыхает уже спокойнее. — Ничего. Просто трещина. Быстро восстановится. — С тобой что? Я чувствую, что тебе больно, и не могу понять, где. Почему ты закрываешься от меня, Данте? Мы же братья, — Вергилию обидно. Обидно почти до слез. Ну почему Данте сам ему помогает, а себе помочь не дозволяет? Почему? Он старательно тянет к себе накопившиеся эмоции брата, стараясь максимально облегчить его душу и сердце, помочь хоть чем-то… Как же хорошо, что в детстве он старательно изучал физику. Ее законы сохранения сейчас просто незаменимы… — Со мной всё в пределах нормы, — ну вот, он снова закрывается. Не хочет говорить… Вергилий глубоко вдыхает и позволяет себя обнять. Теплые ладони ложатся на плечи, успокаивающе гладят. Пальцы левой руки скользят выше и зарываются в волосы, перебирают мягкие пряди. Так хочется расслабиться и обмякнуть в руках брата. И не думать ни о чем. Но пока нельзя… Он чувствует, как брат прижимается виском к его виску и рвано выдыхает. Ему тоже тяжело… Но если он решил не говорить, он не скажет. Хотя… стоит попытаться еще раз. — Данте, что ты скрываешь? — он инстинктивно ждет очередной увертки, ухода в сторону от ответа, но брат отвечает, неожиданно серьезно и печально: — Не пытай меня, Верг. Иначе ведь не выдержу и расскажу. Не надо тебе этого знать. Просто верь мне, брат. Пожалуйста. Значит предчувствия не обманывали. — Я верю, дурак, — Вергилий старается сделать свой голос максимально спокойным и уверенным. Ни к чему Данте сейчас слышать внутреннюю дрожь и отчаяние, захлестывающее с головой. Он не хочет заставлять, но… — Но мы братья и мы связаны. Я не хочу, чтобы ты страдал в одиночестве. — Ты бы спал лучше, — Данте ласково перебирает и пропускает сквозь пальцы шелковистые пряди. И Вергилий закрывает глаза, прислушиваясь. Он наконец-то улавливает слабый отголосок боли в близнеце и незамедлительно тянется туда, впитывая ее в себя. Тупая тянущая боль с груди брата переходит на его собственную грудь, но, странно, ощущение боли не причиняет никаких неудобств, наоборот, даже успокаивает. Вергилий расслабляется в руках близнеца; он уже согрелся, и теперь ему просто так хорошо рядом с Данте. Про боль можно забыть. Он прислушивается к спокойному голосу. — Пока от нас отстали, надо восстанавливать силы. — Надолго ли… — этот вопрос можно и не задавать. Он сам знает ответ. — Сколько ни есть, всё наше. Доверься мне, брат, отдохни. Я буду здесь. Это именно те слова, которые ему нужны. Данте всегда знает, как его успокоить. — Обещаешь? — это звучит по-детски, он знает. Но захлестывающие эмоции не позволяют сказать иначе. С внутренним трепетом он ждет ответа. — Куда ж я от тебя денусь, мой глупый брат? Я буду с тобой. Вергилий молча обнимает еще крепче и укладывает голову на плечо брату. И вслушивается в рваное, с тихим свистом, дыхание. Где-то на периферии сознания мелькают какие-то обрывочные предложения, мысли, слова, но разобрать их не выходит. И только последняя фраза звучит четче остальных: — Думаешь, отсюда можно выбраться? — в ответ по эфиру приходит удивление, досада и легкое беспокойство. А вот это уже интересно. Надо бы разобраться. Но сейчас не хочется ни о чем думать. Близость близнеца оказывает на него поразительное воздействие, и Вергилий плавно ''стекает'' ему на колени… Заворачивается в плащ, прикрывая глаза. И признается самому себе, что нуждается в утешении. Хоть это и стыдно, и совсем по-детски. Он слишком перенервничал за время отсутствия брата, и теперь просто больше нет сил дальше держать планку. Брат сжимает его руку и обнимает за плечи. — У меня на счету тринадцать побегов, в том числе оттуда, откуда считалось, что сбежать невозможно, — Вергилий ясно слышит в голосе брата самодовольную ухмылку, и его губы непроизвольно изгибает мягкая улыбка. «Светлая и спокойная. И безумно родная» как любит говорить Данте. И приоткрывает глаза, встречаясь со взглядом брата. — Неужели ты думаешь, что я не смогу организовать четырнадцатый? — Сможешь, — он действительно верит в свои слова. А главное, он доверяет Данте. И может только догадываться, как много значит для брата его доверие. В конце концов, ему действительно кажется, что вернуть то самое, давно забытое чувство, чувство общности и неодиночества, они могли бы только так. А цена… не имеет значения… И, засыпая, он увлекает брата за собой в глубокий и тяжелый, мрачный сон. Пусть так, но они вместе, рядом, рука об руку друг с другом. А на остальное плевать. Это точно… Проснуться им суждено от пинка очередного демона, явившегося по их полуангельские души…