***
Вергилий безошибочно угадывает секунду, на которую брат отворачивается от него к непоседливой девчонке, и под шумок сматывается с кухни. Данте не отпускает его от себя ни на шаг вот уже второй день. Младший постоянно ощущает на себе пристальный взгляд, старший то и дело кладет ему руку на плечо, словно желая убедиться, что он не призрак. Куда делась хладнокровность и непрошибаемость брата? В глазах пляшут искры затаенного страха, он вздрагивает от каждого резкого движения… Вергилию не хочется оставлять брата одного, но добраться до Дедушки необходимо. Нужно вернуть припрятанную катану и узнать, что делать дальше. Он сталкивается с демоном на верхней ступеньке лестницы и торопливо всовывает ему в руки завернутое в материю оружие. — Припрячьте ее, чтобы Данте не увидел, — демон серьезно кивает и принимает меч. — У него могут возникнуть вопросы. — Она нам еще пригодится. Я вот думал сегодня нашим старым добрым Ребеллионом заняться. Вы оба немного выправились, так что большого вреда переплавка меча твоему брату не принесет. Скажи ему, чтобы принес его мне в кузницу. Вергилий слетает с лестницы как на крыльях, его подгоняет растущее напряжение в эфире. И недовольство. Перед дверью в гостиную он резко тормозит, приглаживает растрепавшиеся волосы и входит в помещение не спеша и степенно, как будто просто ходил куда-то в соседнюю комнату. На мгновение ему становится и смешно, и грустно от увиденной картины. Данте, распластанный на полу, с редкостно недовольно-презрительной гримасой на лице, сквозь которую явственно проглядывали тревога и желание сорваться и броситься на поиски брата, и удобно устроившаяся у него на животе Кэтти с целым ворохом бантиков, резиночек, ленточек, бусиков и прочего. Страдание на лице брата мило оттенялось огромным голубым бантом на неровной челке. — Кэтти… Боже мой, во что ты братика превратила? — Вергилий смеется сквозь слезы и опускается на колени рядом с братом и стаскивает с его челки бантик. Данте благодарно кивает и стряхивает с себя разноцветное море атласа и шелка. — Брат, Дедушка велел принести Ребеллион в кузницу. Хочет им заняться. — Правда? — в глазах зажигаются искры радости, старший нефилим подрывается с пола и хватает Вергилия за плечи. — Он починит его? — Угу. Обещал попробовать. В комнату заглядывает Элли. Холодно оглядев комнату и притихших нефилимов, она переводит взгляд на дочь и бросает. — Кэтрин! Мы идем в магазин. Кэтти с сожалением стряхивает с Данте остатки ленточек и торопливо засовывает свое богатство в плетенный короб из задвигает его на нижнюю полку секретера. — Потом ведь еще поиграем? — жалобно произносит она, проходя мимо Данте и, получив в ответ неуверенный кивок, весело улыбается. — Я скоро вернусь!***
— Хватит курить, — бросает он через плечо, не отрывая взгляда от быстро бегущих по экрану строк цифр и других символов. — А я-то уже начал думать, что мой брат сломался. Три дня прошло, а нравоучения не начались, — за спиной насмешливо фыркают и слышен мягкий удар об пол. Данте спрыгивает с подоконника и гасит окурок в импровизированной пепельнице. — Что мне будет с одной сигареты? — Если бы одной, я бы молчал. А она третья только за последние полчаса, — включив загрузку заново перепрограмированной системы, Вергилий нехотя отрывает взгляд от экрана и едва заметно улыбается. — Или ты думал, я не замечу, чем занимается мой единственный брат? Зависимости у брата вроде как нет, да и быть не может. А за курение в комнате ему всегда влетает от Дедушки. Решил, что ли, проверить, приглядывает ли за ним брат? Вергилий окидывает взглядом напряженную фигуру Данте и замечает. — Ты нервничаешь, — система успешно загружается, Вергилий еще раз бегло просматривает настройки и отключает ноутбук. От греха подальше. Нервничающий брат и техника — вещи несовместимые, а подарок ему дорог. И спокойно продолжает, обернувшись к близнецу. — Не нужно. При самом плохом исходе, у него просто не получится. Сразу после того, как Дедушка ушел в кузницу на «встречу со старым добрым Ребеллионом», как он его назвал при Вергилии, Данте с ногами забрался на широкий подоконник, предусмотрительно разложив на табуретке рядом несколько пачек сигарет. А еще полчаса спустя Вергилий, на секунду отвернувшись от ноутбука, обнаружил, что ровно половина пачек, пустых, валяется на полу. Регенерация с последствиями справится, но и пользы от этого никакой Вергилий не увидел. Нефилим накидывает на ноутбук вышитую салфетку, чтоб не пылился, поднимается, вздыхая, и направляется к двери, чтобы ее закрыть. Брату нужна поддержка, и если в самый неподходящий момент в комнату без стука ворвется Кэтти, Дедушка его по головке не погладит. Он защелкивает щеколду и направляется к кровати. Удобно на ней устраивается и зовет. — Иди сюда, — Данте медлит, но все же подходит к нему, плавно стекает на пол и приобнимает его ноги, прислоняясь лбом к коленям. Вергилий осторожно проводит ладонью по отросшим волосам и кладет руки ему на плечи, пробуя размять напряженные подрагивающие мышцы и ощущая сильную внутреннюю дрожь в брате. — Что с тобой? — Нормально всё. Процесс восстановления включает мою возможность вырубиться от того, что мой же меч меня вампирит. Они же у нас «с характером», так что тебе тоже что-то подобное предстоит. Можно я просто так посижу? — Можно, — подумав о Ямато, он горько усмехается про себя. Как же извампирит его обиженная катана, даже представить страшно… Пальцы осторожно гладят поникшие плечи сидящего у его ног близнеца, а сердце громко протестует против подобного местоположения любимого брата. Вергилий порывисто наклоняется, поднимая близнеца с пола, и крепко прижимает к себе. — Ты так дрожишь… — Мне нужно отвлечься, — коротко и хрипло выдыхает где-то в районе его затылка Данте, и Вергилий, слыша болезненный вздох, наконец, решается. Он удобнее устраивает брата на своих коленях и кладет ладонь на его щеку. Данте лениво приоткрывает глаза и тут же закрывает их снова, не шевелясь. Вергилий кончиками пальцев очерчивает подбородок брата, про себя отмечая, что у брата такая же мягкая и шелковистая кожа, как у него. По крайней мере на лице. Он задерживает руку на подбородке брата, набираясь решимости, медленно наклоняется и едва касается губ брата. Щеку обжигает волной горячего воздуха, Данте даже и не собирается отстраняться, только медленно кладет ладони ему на плечи и прижимается ближе. И мягко отвечает на поцелуй, выдыхая. Его тело реагирует на близость брата и расслабляется, но внутренняя дрожь все еще не исчезает. Вергилий на мгновение отрывается от губ брата, чтобы глотнуть воздуха, и, наклонившись, снова пьет горькое от дыма сигарет дыхание. Пальцы путаются в отросшей челке, ласково гладят виски и скулы. Глаза Данте закрыты. И где-то глубоко внутри все равно чувствуется напряжение и… страх? Вергилий слегка приоткрывает рот и проводит языком по нижней губе брата, сразу же ощущая удивленный отклик. Но Данте сам отрывается от его губ и откидывается на спину на кровать, увлекая его за собой. Вергилий немного отклоняется в сторону, чтобы не придавить собой близнеца, и ложится с ним рядом. Тот сразу же вцепляется в него и шепчет охрипшим голосом, в котором явно слышатся подрагивающие нотки. — Холодно… Согрей меня, брат… Вергилий ловит его темный, затянутый поволокой желания взгляд, убеждаясь в и так очевидном подтексте. Он долго и пристально смотрит в его глаза, все не решаясь коснуться брата по-настоящему, так, как надо. — Ты уверен? — Данте коротко кивает. Вергилий тщетно пытается угадать, уверенность это или упрямство. Если бы брат не был уверен, не поддался бы на поцелуй и ничего не сказал бы. Но младшему все равно страшно. Одно неверное движение, слово, взгляд, и хрупкое доверие брата рухнет. Ему страшно ставить на нем эксперименты. — Ты же скажешь, если будет неприятно? В эфире вибрируют нотки затаенного неудовольствия. Данте сердито фыркает что-то себе под нос и приподнимается на локте, прижмуривая глаза. Вергилий уже думает поинтересоваться о причине смены позы, но крепкие руки неожиданно смыкаются на его поясе и тянут вниз. Данте сгребает брата в охапку и падает с ним вместе на спину, устраивая младшего на себе поудобнее. — Вот кто же тебе сказал, братик, что прелюдия должна включать долгие разговоры? Всё будет нормально. Верь мне. Я же тебе доверяю, дурачок ты мой, — тепло в голосе приятно согревает, а сильная рука шутливым движением щелкает по носу точно так же, как раньше Кэтти. Легкость и непринужденность в движениях брата придает уверенности и ему, напряжение спадает, и он расслабляется, придавливая брата собой к матрасу. Ладонь левой руки медленно скользит по груди Данте, пересчитывает все еще ясно ощущаемые ребра. Неизменный красный свитер неимоверно раздражает. Долой. Срочно. — Можно? Это запретная зона, хранящая в себе следы и самые страшные воспоминания брата. Раньше Данте, стоило ему коснуться этой территории, выворачивался из объятий и уходил. Но теперь он с тяжелым вздохом заставляет себя остаться на месте, хотя тело инстинктивно напрягается, стараясь уйти от прикосновения. И кивает, передавая себя целиком в руки Вергилия, разрешая все. Опасаясь, что он передумает, Вергилий осторожно тянет надоевший свитер вверх, восторженно наблюдая, как обнажающееся сильное тело с готовностью выгибается под его руками. Но взгляд сразу же становится тоскливым, стоит Вергилию перевести его на руки брата, оплетенные змеящимися черными шрамами от запястья до локтя и отпечатками ржавых цепей. Надо будет дать ему Дедушкину коробочку. Данте перехватывает его взгляд и печально улыбается. — Вот потому и прячу, — коротко вздыхает он, оглядывая свои руки. — Любоваться, прямо скажем, не на что. Вергилий качает головой. Его тонкие аристократичные пальцы медленно скользят по руке брата, очерчивая контур шрамов, мягкие подушечки гладят черные следы. Нет, для него это не уродство, а напоминание, насколько же сильно брат его любит. А еще память о старой боли и все не желающих зарастать душевных ранах. Но с ними проще. Он может разделить боль воспоминаний со своим близнецом, а глубокие раны внутри исцелит время и его, Вергилия, присутствие, поддержка и любовь… Пальцы неосознанно обхватывают руки брата, вяжут какой-то узел из теплой мягкой ткани, но мысли Вергилия где-то далеко и заняты совсем другим. — Больше не скрывай от меня ничего. — Я не смогу этого пообещать. Ты же понимаешь… Верг, это подло. Я ведь отбиваться не могу, боюсь тебя поранить. А терпеть, как его терпел, не хочу. Вергилий переводит на него непонимающий взгляд, и только потом обращает внимание на стянутые свитером руки брата. Он торопливо распутывает их, отпуская брата на свободу. — Да, я именно об этом. Сними и дай мне возможность к тебе прикасаться, — кивком подтверждает Данте. Он мягко улыбается, отметив растерянность на лице младшего, и приподнимает руку, касаясь пальцами его щеки. — Какой же ты наивный ещё… Как ребёнок. Учить надо? Вергилий заливается ярким румянцем и отводит взгляд в сторону, отрицательно мотая головой. И с серьезным видом говорит первое, что приходит в голову. И что оказывается правдой. Некстати припоминаются годы приобретения опыта — большие книги с яркими развратными картинками, обнаженные мужчины и женщины. Его передергивает. — Нет, я… имею теоретическую подготовку. Лежащего под ним брата накрывает волна неудержимого смеха, и младшему даже становится обидно, но старший стискивает его в сильных объятиях, прижимая к себе, и все обиды улетучиваются. — Братик, как же я тебя люблю! Вот как ты вообще до своих лет дожил, ни разу не?.. — Нет, я… — кажется, сейчас у него щеки уже даже не бордовые, а фиолетовые. Вергилий опускает глаза и пробует отодвинуться от брата, сжимаясь в комочек. Он не знает, как ему поступить и что делать дальше. И чувствует себя пришибленным. А еще отчего-то невыносимо стыдно. — Не оправдывайся. Просто прикасайся, — насмешка в голосе вытесняется нежностью, горячие руки ложатся на плечи, быстро расстегивают рубашку и стягивают с Вергилия верхнюю одежду. Данте добирается до его чисто-белой кожи, шершавыми огрубевшими от меча пальцами очерчивает грудь, мышцы пресса. Вергилий вздрагивает от неожиданности, когда ладони касаются его живота, и с трудом удерживает готовый сорваться стон. Руки брата обжигают каждым прикосновением, под кожей начинает медленно разливаться блаженное тепло. — Не бойся. — Кажется, это должна быть моя фраза, — он прикасается осторожно, опасаясь причинить боль. Пальцы скользят по плечам, груди, вычерчивают на коже ничего не значащие узоры. Данте то ли улыбается, то ли усмехается, подставляясь под его неуверенные касания, выгибает спину и закрывает глаза. — Я тебя никому больше не отдам, — он касается подбородка пальцами и, наклонившись, снова целует. Прикасаясь к губам брата бережно, ласково, гораздо увереннее, чем до этого. Он готов держать свое слово и отвечать за него. Обе ладони медленно оглаживают грудь, скользят по бокам, пересчитывая все еще сильно выступающие ребра. Пальцы ощупывают и гладят каждый шрам, только черных отметин на груди он избегает. А потом быстро наклоняется и припадает к теплой коже губами. Влажным языком обводит впадинки шрамов, целует следы от цепей. Данте вздрагивает под ним и, судорожно выдыхая, почти всхлипывая, вплетает пальцы в его волосы. Вергилий очерчивает языком шрамы на боку брата, кончиками пальцев проходится по втянувшемуся животу, оглаживает бедро и нерешительно кладет ладонь на пах, сквозь джинсы ощущая возбуждение брата. Для него сейчас существует только он и стремление доставить ему удовольствие. И что-то неведомое сладко тянет в груди. Он целует выступающую косточку и быстро облизывает пересохшие губы. Медлит. Кажется, теперь брата нужно раздеть. По логике, ничего нового он не увидит, ведь они близнецы… — Стой, — брат перехватывает его руку и отводит в сторону, переплетая пальцы, другой рукой обхватывает и настойчиво давит на спину, укладывая Вергилия на себя. Крепко обнимает и перекатывается на живот, устраивая младшего на кровати, прижимает обнаженными лопатками к бархатному покрывалу. Наклоняется ниже и долго пристально смотрит в глаза, а потом целует кончик носа. — В тебе всегда было больше от ангела. Не надо, не пачкайся. Позволь мне. Я хочу, чтобы тебе было хорошо. — Данте, зачем? Не на… — горячее дыхание касается его шеи и медленно скользит по коже над пульсирующей яремной веной, губы брата слегка прихватывают ее, и Вергилий захлебывается стоном, позабыв, что хотел сказать. По коже бегут мурашки, горячая волна ощущений захлестывает его, обостряя все чувства, и Вергилий запрокидывает голову, доверяя брату всего себя. — Ого, какой ты чувствительный. А если вот здесь? — Данте слегка прижимает зубами мочку уха и зализывает покрасневший след. По телу искрится электричество, младшего окутывает туманящиеся тепло, нежность и желание. Вергилий вздрагивает всем телом и задыхается, с трудом удерживая готовый сорваться вскрик, резко выгибаясь на постели и почти вырываясь из объятий брата. Контроль улетает в небытие. Перед глазами как будто сомкнулась пелена. — Тсс, — куда-то в шею фыркает Данте и касается двумя пальцами губ, призывая к молчанию. — Братик, я тебя выпорю за то, что ты от меня такое скрывал. Если бы я только знал, что ты так реагируешь, я бы давно… Сейчас, подожди, — шепчет он, и в голосе начинают преобладать низкие вибрирующие, «рычащие» нотки. Горячие жесткие ладони брата гладят грудь и бока, щекотно пересчитывая ребра, соскальзывают ниже, ложатся на бедра и обхватывают их, надежно фиксируя. Данте наклоняется и медленно ведет кончиком языка по животу младшего, вдоль кромки пояса. Вергилий запрокидывает голову и глухо стонет, слегка приподнимая бедра. Он уверен, брат жадно ловит каждое его движение, наслаждается его доверием и открытостью перед ним. И сейчас наверняка смотрит в его затуманившиеся желанием глаза. Но все же… что-то здесь не то. Нет того желанного восхитительного ощущения защиты и гармонии от слияния двух энергий. Нет ласкового теплого моря. Только редкие волны жара накатывают на него и тут же исчезают. Где же оно? Или они что-то делают не так? Звук расстегивающейся «молнии» приводит его в чувство. Вергилий приподнимает голову и ловит темный шальной взгляд близнеца. По телу пробегает ток, отдаваясь электричеством на кончиках пальцев, а низ живота наливается приятной тяжестью. Данте облизывается, невыносимо пошло, и в то же время прекрасно, и наклоняется к его бедру, обводя пальцами мышцы пресса и спускаясь все ниже. — Данте, если тебе… неприятно, — сквозь полустон пытается начать Вергилий, безуспешно стараясь вернуть контроль и хоть немного прийти в себя. — Что ж ты у меня глупый такой, младший брат? Было бы мне не приятно, я бы и не начинал, — усмехается Данте, глядя на него снизу вверх, плавно стекает на кровать и устраивается на боку между ног брата. Кончики его пальцев дразняще и почти мучительно, медленно, едва касаясь, задевая лишь чувствительные волоски, оглаживают самый низ живота. — И неужели ты правда хочешь, чтобы это прекратилось? — Нет, я не… хочу… — он снова захлебывается стоном, а тело окончательно расслабляется и само выгибается навстречу рукам брата. — Вот и правильно, — Данте улыбается и оставляет влажный след языка на теле брата, а потом касается его напряженного члена. Горячие пальцы обхватывают достоинство младшего и медленно скользят вниз. Гладят шелковистую кожу лобка и снова обхватывают бедра, прижимая Вергилия к кровати. Данте наклоняется ниже и проводит языком по вспухшим венкам возбужденной плоти. Вергилий вздрагивает всем телом и заглушает стон, прижимая к губам кисть, вспомнив о том, что где-то неподалеку может быть ребенок. Данте поднимает на брата успокаивающий взгляд и непроизвольно улыбается, на секунду отрываясь от своего занятия. — Тсс. Расслабься. Всё в порядке. Вергилий зажмуривается, когда Данте наклоняется ниже. И прикусывает губы, когда горячие губы касаются члена. Его раздирают противоречивые эмоции. То, что делает брат — неправильно, неестественно. Но черт… это слишком хорошо, то, что он делает. Данте обхватывает губами головку члена, слегка посасывая, а потом берет глубже, крепко сжимая губы. Вергилий дергается и тянется вслед за уходящим ощущением, когда брат скользит губами снизу вверх, и вцепляется в его волосы и стонет, когда он снова берет глубоко, до самого основания в себя. По всему телу растекается почти нестерпимый жар, он чувствует, что пылает, но от того, что Данте делает с ним, почти сходит с ума. Он извивается на постели, так что руки брата с трудом удерживают его на месте. Еще одно особенно глубокое быстрое движение, Данте заглатывает его член, сжимая горло, и Вергилий с гортанным стоном выгибается на постели и кончает, до хруста вцепляясь дрожащими пальцами в руку брата. Данте отстраняется и довольно облизывается, хрипло посмеиваясь. — Вот что значит долгое воздержание. Но теперь мы, по крайней мере, знаем, чем заняться во время восстановления Ямато. — А… ты?.. — думать сейчас о том, что будет, когда Дедушка займется Ямато, да и вообще думать не хочется. Хочется обнять брата и лежать, наслаждаясь сладкой усталостью и слабостью во всем теле. Но о брате тоже нужно позаботиться. Ему тоже должно быть хорошо. Младшему мучительно хочется доставить брату удовольствие. И погасить терзающий его огонь. Вергилий тянется и снова кладет руку на его пах, но Данте, торопливо обтерев испачканную руку о джинсы, руку брата мягко отводит и прижимает его к себе. — Братик, ты уж не обижайся, но я немного лучше знаю, что нужно моему телу. Не волнуйся, время на эксперименты у нас ещё будет. Я же обещал, что не оставлю тебя одного. — У тебя ещё остались сигареты? — Вергилий смиряется и задает первый пришедший в голову вопрос. — А что насчёт вреда курения, м? — Данте приподнимается на локте, насмешливо улыбаясь, целует Вергилия в висок и тянется за свитером. — Не надевай его больше, — он останавливает движение брата и слегка тянет свитер на себя. Данте смотрит на свои изувеченные руки, глухо выдыхает и осторожно выпутывает одежду из пальцев брата. — Кэтти может напугаться. Это правда не выглядит красиво, Верг. И только демоны знают, исчезнет ли вообще когда-нибудь, — произносит он печально, пряча шрамы под свитер, и придвигается ближе к Вергилию. Обнимает его за пояс и неожиданно улыбается. — Я его сниму, когда вернёмся, договорились? Вергилий медленно отводит взгляд в сторону, боясь обидеть близнеца невниманием, и зажмуривается. Лишь бы не видеть этой извиняющейся улыбки. И думает о том, как же предложить брату мазь, чтобы тот ничего не заподозрил. Наверное, только через Дедушку. — Договорились, — соглашается он и обнимает брата, прикрывая глаза. В конце концов у них теперь много времени впереди, чтобы разобраться со всеми своими проблемами. Отдохнуть. И отомстить.