***
Вергилий сидит за столом, опершись локтями о столешницу, и медленно прокручивает в ладонях недопитый стакан с остывшим чаем. В доме установилась недолгая блаженная тишина, нарушаемая лишь тихим шелестом занавесок на окнах. Данте с Кэтти ушли куда-то на поиски «нехороших демонов, которых надо убить», как выразилась девчонка. На охоту, значит. Ей довольно долго пришлось уговаривать его взять с собой настоящий большой меч, да и Дедушка был не особо в восторге, когда узнал, чем собираются заняться домочадцы. Но умоляющим глазенкам Кэтти невозможно отказать. Именно поэтому спустя полчаса поворчавший для порядка Данте закинул меч за спину, взял девочку за руку и, горестно вздыхая и провожая завистливым взглядом силуэт брата, избавленного от почетной обязанности быть нянькой, удалился в ближайшую рощу, со всей серьезностью убеждая Кэтти в том, что демоны больше всего любят прятаться под кустами и в пещерах. Элли, даже не заметившая исчезновения дочери, прихватив с собой шляпку, крем для загара и какой-то роман, ушла в сад и улеглась на шезлонг, нежась на солнышке. Поэтому Вергилий остался в доме, на кухне, с давно забытым чаем в обществе Дедушки, только вернувшегося из кузницы. Покрытый копотью, потный и разгоряченный кузнец собирался отправиться в душ, но нечаянно озвученная Вергилием вслух мысль задержала его, и он остался. И вот уже целый час сидит на скамье, потягивая холодный квас из здоровенной запотевшей кружки, выслушивая размышления нефилима и задавая ему вопросы. Диковинный заграничный напиток даже не привлек внимания Вергилия, сосредоточенного лишь на одной проблеме: Что делать с Данте? — Мозги ему на место ставить, вот что делать, — отвечая на его мысли, Дедушка ставит кружку на стол и берет Вергилия за подбородок. Нефилим нехотя поднимает глаза и смотрит на серьезное лицо демона. — Ты думал о шоковой терапии? — Что? Шоковую терапию? Для Данте? Но я же даже не представляю, что может причинить ему настолько сильную боль, чтобы случился шок. Он столько всякого уже перетерпел… Это должно было бы быть что-то из ряда вон выходящее. Но все это не так важно. Важнее то, что я не могу причинить ему боль. Просто не могу… — С ним нужно сделать то, чего он больше всего боится. И сделать это должен ты. Ты единственный, кого он к себе подпускает. — Изнасиловать Данте?! Никогда! — Ни в коем случае! Этим ты только добьешь его окончательно. Нужно действовать по-другому. Воскреснувшие во время сеанса шоковой терапии воспоминания, затаенный ужас, разочарование в прошлых страхах и удивление, когда возникшие ощущения уведут совсем в другую область восприятия, и тот факт, что теперь с ним не насильник, а любимый брат, должны благотворно повлиять на его психику. Но и ты сам должен быть осторожен. Ты должен разубедить его в том, что произошедшее переломило его жизнь пополам, доказать, что не все потеряно безвозвратно, что здесь существует не только боль, но и сладость единения с существом, которое любишь. Он же любит тебя, Вергилий? — Он не признавался мне в любви, — Вергилий чувствует, как пылают щеки и уши, и отводит глаза в сторону. Ему нестерпимо стыдно, и Дедушка понимающе хлопает его по плечу. — Я так и думал. В вопросах, касающихся чувств, он столь же нерешителен, как и его отец… Долго ж тебе придется признания ждать, чудушко. Вергилий готов провалиться сквозь землю, а уши, кажется, уже фиолетовые от смущения. Но Дедушка решает не мучить его дальше и переводит тему. — Ты должен разбить его страхи и воспоминания новыми ощущениями, затопить боль своей нежностью, надломленность исправить своим теплом и заботой, пустоту заполнить своей любовью. Доказать, что он дорог тебе, что ты готов сделать все для того, чтобы ему было хорошо. Научи его безоговорочно доверять и доверяться тебе. И душой, и телом. Кстати, с телом в этом вопросе совсем легко. Правда, сначала ему все равно будет больно, но такие огненные молодцы, как он, недолго могут противиться удовольствию. Его тело само сдастся и признает тебя. И то, что ему хорошо с тобой. Но вот душу убедить гораздо сложнее. И разум. Ты не можешь стереть то, что сохраняется в его сознании, но определенными действиями можно воздействовать на подсознание. Твою ласку, заботу и тепло он запомнит. И постепенно перестанет зажиматься. Вся его проблема в том, что… Он предпочитает все прятать в себе. Всю боль, отчаяние, одиночество, ненависть. Раньше только свои, а теперь решил, что и твои должен… А хранилище не резиновое. Ему нужно потерять над собой контроль и высвободить накопившиеся эмоции. Помоги ему. — Но я… я не знаю, что и как мне делать, — мучительно краснея, признается Вергилий. У него нет сил смотреть в смеющиеся глаза серьезного Дедушки. Слишком стыдно, так, что хочется умереть. — Господи, какой же ты еще ребенок… Учить надо, как, что и куда? — Нет! — Вергилий, совсем застыдившийся, быстро сползает под стол. Из-под скатерти видна только серебристая макушка. — Ну что ты смущаешься, чудушко? Просто пойди и сделай так, чтобы брату было хорошо. И вообще, чему я тебя учить буду… У тебя интернет есть, там все-все написано и показано. Только уж совсем черную порнуху не смотри. — Очень мне надо ее смотреть, — сдавленно звучит из-под стола. — Только мы еще кое-что не учли. Тебе придется брата обездвижить. А то он в припадке и прибить тебя может, если подумает, что ты Мундус. Придется его приковать. У меня как раз есть подходящая цепь. — Ну уж нет! Он не раб, чтоб его приковывать! Я не стану. — А твоя безопасность тебя совсем не заботит? — Абсолютно. — Оу, какой зачерствевший эгоист. А что будет с Данте, когда он придет в себя и поймет, что пришиб не Мундуса, а своего любимого младшенького братика? — Дедушка нарочно растягивает слова. — Ничего хорошего, — мрачно изрекает Вергилий, выбираясь из-под стола. — Я понял. — Цепь сыграет еще одну роль. Данте не сможет тебе сопротивляться. Ему придется либо довериться, либо продолжать бояться и зажиматься. И в том, и в другом случае он потеряет над собой контроль, и произойдет взрыв эмоций, который снимет камень с его бедной души. Я уверен, что ему станет гораздо легче. Только не переусердствуй. — Я сделаю это, — Вергилий кивает уверенно и поднимается из-за стола. — Я сделаю все для того, чтобы помочь ему. — Умница. Помни, главное — нежность и забота. Иди, покопайся в интернете. Там много как вредного, так и полезного можно найти. А я пойду цепь поищу. Вергилий споласкивает пустой стакан в раковине и выходит из кухни. А вслед ему несется насмешливый голос Дедушки. — И не смей смотреть порнуху, демоненыш! А то твой братик шкуру с меня спустит! — Ему будто в кайф меня выбешивать… — шипит про себя Вергилий, подключая питание ноутбука. А в кухне у окна стоит Дедушка, провожая рассерженного нефилима взглядом, посмеивается в бороду и рассуждает сам с собой. — И какой дьявол меня дернул в психологи записаться? Эх, Вергилий-Вергилий… Как был ангелом, так им и остался…***
Вергилий стоит у окна, опершись поясницей о подоконник, и мрачно смотрит на исчерченную шрамами спину брата, безуспешно пытаясь собрать разлетевшиеся по отдаленным уголкам души осколки былой решимости. Комната вся пропахла табачным дымом, хоть Данте и забросил курение после отповеди Дедушки о вреде никотина для окружающих. В тяжелой атмосфере явственно ощущается надолго поселившаяся здесь бессонница, и витают сонмы ужасающих давящих кошмаров. Они разделяют все на двоих. Вместе не спят ночей, обнимая друг друга, замирая и безмолвно всматриваясь в темноту, прижимая к себе то единственное, что было бесценно для каждого — свою другую половинку. И вот теперь уже полчаса Данте сидит на кровати, наклонившись вперед и сведя плечи, повернутый спиной к Вергилию, и подчеркнуто не смотрит в его сторону. — Это очень плохая идея, Верг, — Данте тяжело выдыхает и обхватывает голову руками, наклонившись вперед и опершись локтями о колени. Вергилий тоскливо отводит глаза в сторону, чувствуя свою беспомощность, и неуверенно отвечает. — Всё будет в порядке. Доверься мне. — Будет ли? Ты хоть понимаешь, что я тебя покалечить могу, если вырвусь? Далеко не факт, что я смогу себя контролировать и вообще соображу, что это ты, — глухой и тревожный голос брата обрывается, в нем слышится самый настоящий страх. Вергилию припоминаются слова Дедушки. Именно контроль над своими эмоциями Данте должен потерять, чтобы восстановиться. Именно об этом демон его предупреждал. — Не вырвешься. Дедушка сказал, что эту цепь даже ты не порвёшь, — уверенно отвечает он, подходя ближе к брату, и успокаивающе проводит ладонью по его плечу. — Не хочу даже знать, что ты ему наплёл, — Вергилий отчетливо чувствует, что Данте снова пытается спрятаться, скрыть свой страх под маской напускной веселости. — И цепь-то, может, не порву, а вот насчёт спинки кровати у меня уверенности нет. Она деревянная, между прочим, — Данте перебивает сам себя и оборачивается к брату, глядя ему в глаза серьезно и печально. — Верг, тот, кто придумал метод шоковой терапии, рассчитывал на людей, не на меня. К тому же, если я правильно понимаю, на жертв насилия это вообще не действует. Так и окончательно психику доломать можно. — Не доломаем. Пожалуйста, брат, позволь мне попробовать, — он изо всех сил пытается убедить самого себя, что это будет так. Мучительный страх терзал его изнутри, надежда, что он сумеет восстановить, а не испортить то немногое, что еще осталось целым в его брате, уже почти совсем погасла. Если он ошибется, ему останется только застрелиться. — Даже если я скажу «нет», это ведь уже ничего не изменит, верно? — Данте вздыхает коротко, выпрямляется и поводит плечами. — Окей, я согласен. Ты только сам не поранься, экспериментатор несчастный, — он разворачивается к брату и придвигается ближе. — Только обещай, если вдруг что не так — плевать на меня, телепортируйся и сматывайся к Дедушке, к нему я даже с сорванной крышей не полезу, жить хочу. — Но… — пробует возвразить Вергилий, но брат сразу неожиданно нежно перебивает его. — Братик, — Данте кладет руку ему на щеку, подцепляет его подбородок двумя пальцами, а другой рукой обнимает за пояс, притягивая к себе. Вергилий подается ближе, почти забираясь ему на колени, прижимается и заглядывает в глаза. Данте мягко и грустно улыбается, тянется вперед и, едва касаясь, целует. Поцелуй ощущается теплым, ласковым и заботливым, но нежность отдает едва заметной горечью. — Ты пойми, пожалуйста, что я себя никогда не прощу, если что-нибудь с тобой сделаю. Не добавляй мне комплексов, их, кажется, и так уже многовато, — тон снова становится уверенным, а голос перестает подрагивать. — Так что мне делать? Вергилий теряет с ним зрительный контакт и облизывает резко пересохшие губы. Он только-только начинает осознавать, что простым коротким вопросом брат передал в его руки всего себя. Полностью доверился, отдал ему власть над собой. Но он все еще не решается, медлит, задумчиво наматывая цепь на собственное запястье. Серебристая сталь красиво смотрится на белой коже. Цепь намного уже, чем те, следы которых все еще остаются на руках брата, но такая же тяжелая. Это неправильно, слишком тяжкие воспоминания возрождаются при виде цепей, опутавших точеные запястья. Но простые цепочки и веревки Данте разрывает мгновенно. И тут же пытается убить того самоубийцу, который их нацепил. Данте кладет руку поверх его ладоней и ненавязчиво стягивает с кисти цепь. В его глазах светится явное осуждение и недовольство. Словно говорит «Оно совсем тебе совсем ни к чему». Вергилий снимает цепь и успокаивающе проводит ладонью по его плечу и руке. Но мышцы брата каменно напряжены, весь он подобран и зажат. — Ложись. И… доверься мне. Вергилий осторожно надавливает ладонью на грудь брата. Данте поддается и ложится, вытягиваясь во весь рост, слегка выгибается на кровати и заводит руки за голову. По его губам проскальзывает бледная подрагивающая усмешка. — Верг, я уже тебе доверился. Не растягивай прелюдию, переходи к активной фазе. Вергилий судорожно кивает и торопливо опутывает цепью запястья брата, а потом закрепляет ее на спинке кровати. Ненадолго исчезнувший в порыве решимости страх возвращается и обрушивается на него с новой силой. — Может, глаза закроешь? — под тяжелым и беспокойным взглядом беззащитного, совершенно открытого и испуганного близнеца, хоть Данте и старается хотя бы выглядеть спокойным, он чувствует себя гораздо хуже, чем насильником. Как же ему все это не нравится... Так нельзя, не должно быть. — Братик, ты жить хочешь? — нервно отзывается брат, дергаясь в оковах и проверяя их на прочность. — Давай я всё-таки буду видеть, что это ты. Спокойнее будет. Обоим. — Хорошо. Вергилий медленно наклоняется ниже и замирает, почти касаясь губ близнеца. Их дыхания смешиваются, Данте горячо выдыхает и на мгновение успокоенно закрывает глаза. И тут же открывает их снова. — Не тяни. — Подожди. Я не хочу причинить тебе боль, — мягко произносит Вергилий и проводит кончиками пальцев по лбу и щеке брата, ответно горячо выдыхая ему в губы. — Разве не в этом смысл? — черная бровь старшего чуть приподнимается. — Разумеется, нет, — Вергилий немного отстраняется и снова проводит пальцами по лицу брата. Гладит его виски, запускает пальцы в непослушные пряди волос, ведет подушечками пальцев по щекам, запоминая каждую складку кожи, каждый изгиб, каждую черту, запоминая каждый шрам. Пальцы соскальзывают вдоль высокой скулы, ногти слегка царапают тонкую нитку ненавистного шрама. Вергилий прижимает указательным пальцем кончик носа брата, заставляя того на мгновение улыбнуться, и спускается ниже. Кончики пальцев ложатся на губы, слегка надавливают, оттягивая нижнюю губу. Данте приоткрывает рот и прихватывает зубами подушечку указательного пальца. Острые резцы оставляют вмятинки. По коже проходится горячий влажный язык, и губы на мгновение смыкаются, обволакивая влажным теплом, и целуют. Вергилий крупно вздрагивает, ощущая как по телу проскочил заряд тока и как заискрилось электричество на кончиках пальцев. Вергилий быстро наклоняется и мягко целует близнеца, высвобождая свои пальцы. Он ловит едва ощутимый отклик, язык брата касается его зубов и проходится по верхней губе. По телу начинает разливаться блаженное тепло близости. Рука соскальзывает ниже, пальцы очерчивают и гладят выступающие ключицы. Тело брата по прежнему расслаблено, и это странным образом успокаивает и вселяет уверенность. Данте доверился ему весь. Целиком. — Ты же никогда никому не доверял. — Думаешь, не стоило начинать? — Данте издает короткий невеселый смешок. Вергилий кладет ладонь на грудь брата, с левой стороны, и медленно гладит, ощущая мерные, правда, немного ускоренные удары сердца. Несмотря на внутреннее напряжение, Данте делает вдох глубоко и спокойно, грудная клетка равномерно приподнимает руку Вергилия. Ладонь скользит ниже и замирает над синевато-лиловыми впадинками — отметинами чужих пальцев. Вергилий на мгновение зажмуривается, не в силах видеть эти шрамы. И думает о том, что при первом удобном случае он собственноручно кастрирует того, кто оставил на брате эти уродливые следы. Пальцы обводят край шрама, но брат мгновенно напрягается и выгибается на постели, стараясь уйти от прикосновения. И почти отчаянно вскрикивает: — Не смей! — Иначе не стоило начинать, — он исполняет просьбу брата. Рука спускается ниже, обходя шрамы стороной. Вергилий медленно, самыми кончиками пальцев оглаживает ребра, видя как брат довольно выдыхает и расслабляется. Ладонь гладит и слегка прижимает бок, касается подтянутого живота и ложится на бедро. Данте тихо что-то фыркает и поводит бедром, устраиваясь поудобнее. Вергилию становится страшно. Безумно страшно. Брат действительно полностью ему доверяет. И если он ошибется… Если сделает неверный шаг… Если скажет или даже подумает что-то такое, что может его ранить, он закроется снова. И уже навсегда. Малейшая неточность, малейшая рана, нанесенная его, Вергилия, рукой, и хрупкое доверие, установившееся между ними, рухнет. И ничем его уже не восстановишь. Он всеми силами пытался убедить себя, что все хорошо, что это нужно им обоим. Что все пройдет благополучно. Что проблема будет решена. Что он сумеет сделать все правильно. Но голос души заглушить так и не смог. Вернее, не голос, а отчаянный крик. «Нельзя, это не должно произойти ТАК!» Хочется отдернуть руку, отойти, исчезнуть с глаз брата, упасть лицом в подушку и разрыдаться. От душившего страха, тяжелых предчувствий и безысходности, бессилия и темного отчаяния. Нет. Он не сделает этого. Не сможет. Не посмеет его тронуть. Он не имеет права рисковать самым дорогим, что у него есть. — Данте. Ты вообще хоть что-нибудь чувствуешь? — кажется, его голос звучит слишком жалко и безвольно. И скрыть в нем дрожь совсем не получается. У него хватает сил только отвернуться и скрыть дрожащие губы. А подрагивающими похолодевшими руками снова огладить теплое родное тело. — Что-нибудь — определённо, — в тоне брата проскальзывает беспокойство. — У тебя руки холодные, — голос становится глухим, тревожным и быстрым, словно ему тяжело говорить, и он хочет поскорее закончить свою речь. — Верг, мне не всё равно, и я не пытаюсь от тебя закрыться, — он тяжело вздыхает, опуская плечи и закрывая глаза. Его тело почти конвульсивно дергается и уходит в сторону, избегая малейшего прикосновения. Кажется, брат уже не может себя контролировать. Данте продолжает спокойнее, но с явным оттенком недовольства и раздражения. — Но, как видишь, я не могу сказать, что находиться в таком положении мне приятно. Так что давай либо закончим это, если ты не можешь решиться, либо делай уже, что хотел, и покончим с этим. Вергилий убирает от него руки и несколько секунд тяжелым взглядом смотрит на снова замершего на кровати брата. Он не знает, что делать. Не знает, кого слушать. Голос разума, приказывающий перестать быть тряпкой и доделать начатое, или же голос сердца, умоляющий остановиться. Некоторое время он колеблется, но потом решительно кивает. Брат прав. Нужно закончить. Это неправильно — делать это вот так. — Ты прав. Давай закончим. Это неправильно, — он выдыхает почти облегченно, дотягивается до спинки кровати и аккуратно разматывает стянувшую запястья брата цепь. Виновато гладит пальцами оставшиеся на коже вмятины и отпечатки и еле слышно жалобно произносит. — Я не хочу, чтобы это было так. Не хочу, чтобы тебе было больно, — теплая рука ложится ему на спину и слегка надавливает между лопатками, вынуждая лечь рядом. Он утыкается лбом в плечо брата и обнимает его за пояс. — Прости. Я, правда, хотел помочь. — Всё хорошо, Верг, — в голосе слышится горькая улыбка. Данте слегка прижимает ладонью его плечи и устраивает на себе поудобнее. — Я справлюсь. Вергилий закрывает глаза. Еще одна попытка решить проблему брата ушла в небытие. На него совсем ничего не действует. И, кажется, уже не подействует. Отсюда нет выхода… И он ничем не может помочь брату. Остается лишь проклинать судьбу и свое слабоволие, упустившее последний шанс что-то изменить… И совсем не хочется думать о том, что скажет Дедушка. Пора бы уже давно признаться самому себе, что он просто трус…***
Данте не хватает надолго. Сквозь полудрему Вергилий чувствует его напряжение, а спустя несколько секунд ощущает движение его тела. Данте осторожно, не желая разбудить, выбирается из его объятий, виновато оглядывается, и взгляд у него совсем уже несчастный и пришибленный, мимолетно гладит по плечу, заботливо накидывая покрывало, и соскальзывает с кровати. Пока обеспокоенный Вергилий раздумывает, стоит ли сообщить о своем бодствовании, он натягивает джинсы и рубашку, берёт со стола что-то, кажется, пачку сигарет, и выходит в коридор. Дверь беззвучно притворяется за ним, оставляя терпкое ощущение горькой недосказанности. Звук легких шагов гаснет, удаляясь в сторону кухни и парадного входа. Вергилий приподнимается на локте и быстро садится, свешивая с кровати ноги и скинув на пол покрывало. На душе погано. Вергилий уныло смотрит на закрывшуюся за братом дверь, снова ощущая бесконечную вину. Данте ушел, втихую и один, потому что хочет побыть в одиночестве и запрятать свою боль и свои чувства от Вергилия подальше. Наверное, вид цепей, стянувших исчерченные шрамами запястья произвёл на него слишком острое и болезненное впечатление. Притихшие было страх и кошмары опять нахлынули на него с новой силой. И этой ночью Вергилию снова не спать. Брат будет метаться во сне, беспомощно стонать, то прижимаясь к нему, как к брату, то отталкивая, как смертельного врага. А утром снова будет ходить потерянный и несчастный, истощенный ужасной ночью. И зачем, зачем только он послушался Дедушку… И что теперь ему сказать? Как же горько, от осознания собственной бесполезности и беспомощности. Он сам не только ничего не улучшил, но и еще усугубил. Нет ему прощения… Остаётся только проклинать себя и собственное слабоволие. Пора давно уже признаться самому себе, что он просто трус… Руки автоматически поднимают с пола и надевают одежду, подбирают покрывало и накидывают на незаправленную кровать. Душа далеко, и занята совершенно другими делами. Раз за разом, безуспешно, она пытается пробиться сквозь прочный защитный барьер, который Данте вновь установил вокруг себя. «Откройся мне, умоляю,» отчаянно взывает к нему Вергилий. «Не исчезай, позволь мне все исправить… Я так виноват перед тобой… Прошу, пожалуйста, откликнись.» Но в эфире стоит все такая же глухая скорбная гнетущая тишина. Так пусто… И тихо… Его нет здесь. И исчезло ощущение единения, целостности. Снова глухая тоска и ущербность собственной неполноценности гложет душу. Данте ушел, сбежал, потому что ему плохо с ним, и никогда уже больше не вернется. Ну зачем возвращаться к тому, кто делает больно… Ведь он сам, своими руками надел на него цепь, лишил воли и стал его врагом. Одним из тех проклятых тварей, от которых он так часто его защищал. Вергилий падает на только расправленное покрывало и утыкается лицом в подушку. Конец. Теперь это уже точно конец… Он не услышит и не придет. И не простит. Глухое отчаяние накрывает с головой, а по щекам медленно текут обжигающие капли. Он сам, своими руками разрушил своё счастье… Медленно убегают вдаль секунды, минуты, часы. Вергилий лежит все так же неподвижно, и даже уже не содрогается от рыданий. Влажная подушка затрудняет дыхание, и ему приходится перевернуться на спину. Глаза безжизненно смотрят в потолок. Сколько времени прошло, он не знает. И не хочет знать. Наверное, много. Но от этого не легче. Хочется сдохнуть прямо здесь и уже больше ни о чем не думать. Но это, увы, невозможно. Он нехотя сталкивает себя с кровати и через силу заставляет логический мозг и сознание снова включиться в работу. Нужно рассчитать все холодно и взвешенно. Сбежать Данте мог только в одно место. Лимбо-Сити. И, скорее всего, он захочет убить короля Демонов. Он не сможет это сделать один, поэтому… Либо погибнет, либо снова попадёт в тюрьму, либо дождется его. Но последний вариант наименее вероятен. Скорее всего первый. Особенно теперь, когда у него есть меч. Руки уже автоматически достают и подключают к сети ноутбук. Нужно узнать, каково положение в городе. Глаза устремляются на посветлевший экран серебристого ноутбука. Подарок брата. Возможно, последний… Звук шагов он улавливает не сразу. Но аура приближающегося сваливается на него слишком неожиданно. Он быстро оборачивается, стирая с лица последние следы слез, и на мгновение облегченно выдыхает. Слышен глухой удар, и дверь распахивается. В комнату, несколько волнообразным маршрутом, потирая ушибленный лоб, вплывает старший брат. Вергилий подрывается с места, бросаясь к нему, но замирает на полдороге. Он не ошибся? Запах Дедушкиного ликера? От брата буквально фонит спокойствием, спиртным и Дедушкой. Вергилий мысленно благодарит старого демона. Если бы он не взял ситуацию в свои руки… Плохо бы было. Данте, пошатываясь, добирается до кровати, и валится на неё, сгребая Вергилия в охапку и утягивая за собой. На лице у него до неприличия довольное выражение, но то, что внутри он спокоен и расслаблен, успокаивает и самого Вергилия. Данте крепко прижимает его к себе и утыкается носом в его волосы, счастливо выдыхая. Вергилий невольно заражается его спокойствием и позволяет себе расслабиться. Он вернулся… — Данте? — полувопросительно тянет он. — Всё в порядке. Я просто немного пьян, — легкомысленно отзывается брат. — Немного? — Вергилий пытается повернуться и посмотреть, но Данте не позволяет, крепче прижимая к себе. Вот собственник… — Да ты на ногах не стоишь! — И зачем мне это? Я собираюсь спать. И ты будешь спать со мной. Сегодня без кошмаров, ручаюсь, — насмешливым полу-повелительным тоном заявляет брат. — Спи, — уже совсем успокоившись, он изворачивается под немыслимым углом и нежно целует брата в щеку. Пора его заставить побриться. — Я ещё хочу поработать, — «И окончательно успокоиться. Ни к чему тебе знать про мои глупые страхи,» — добавляет он про себя. — Что ты там такое делаешь? — он не пытается заглянуть под руку, как делал раньше, а кладет голову ему на колени и трется, ласкаясь, словно сытый кот. — Хочу понять, что сейчас творится в Лимбо-сити. Здесь безопасно, конечно, но мы не можем всю жизнь убегать и прятаться. Но нужно всё тщательно просчитать и выяснить. Я не могу позволить, чтобы ты снова попал в лапы к этому монстру, — ладонь соскальзывает с клавиатуры и зарывается в волосы брата. К Вергилию стремительно возвращаются былое спокойствие и уверенность. А Данте прикрывает глаза, позволяя себе расслабиться. Кажется, он начинает приходить в норму. И как теперь Дедушку благодарить? Вергилий продолжает, договаривая свою мысль. — Брат, я не могу помочь тебе справиться со всем этим, но я могу защитить тебя. Могу и сделаю это. Спи, я недолго. Его губы касаются уха уже почти дремлющего Данте, ладонь ненавязчиво продолжает перебирать волосы. Брат сонно потягивается и подаётся ближе. На Вергилия снисходит блаженное успокоение. Все хорошо… Все будет хорошо…