Rosenrot

Оно наблюдало. Тишина густым туманом обволакивала Дом, темнота медленно уступала место свету. Оно видело, как мотыльки сьёжились, прячась от губительных лучей солнца. Призраки, невидимые для живых обитателей, растворялись в предрассветной серой пелене. Дымка в комнатах медленно испарялась, рассвет вдыхал в здание жизнь. Но что-то тёмное и странное выползало в помещение, гадко хохоча и строя рожи духу поместья Шарпов. Это не принёс кто-либо из домашних — это принесла новобрачная. Но это была не любовь, расчёт или страсть — Смерть вступила в владения мотылей, призраков и мышей, гадким духом обдавая стены, и Оно даже испугалось. Смерть была сильнее. Сильнее его, брата, и даже сестры. Эта новобрачная не такая как все — это не хрупкая бабочка, а «мёртвая голова», которую не видела даже Люсиль. Злобное создание под покровом невинности… *** Бой часов расколол тишину на сотни осколков. Один удар, второй, третий… На девятом Шарп проснулся. Рывком сев в постели, по привычке провёл рукой по подушке, мокрой от холодного пота. Его снова мучили кошмары. Старые видения из детства, что часто пугали во сне. И сейчас перед глазами плясали красные блики, в которых разгорячённое воображение видело окровавленные тела, плётки, книги, и главное — бабочек. Мёртвые головы давно стали главными героями не только кошмаров и безудержных фантазий, но и реальности. Он давно перестал видеть мир своими глазами, особенно, а Аллердейл холле. Всё искажала Люсиль, что, будто призма, крутила реальность так, как ей было угодно. Протерев глаза, встал босыми ступнями на холодный пол и слегка поёжился — несмотря на горящий камин, в спальне было ужасно холодно, а от странного тёрпкого запаха хотелось чихать. Взгляд скользнул по приборам Анны, что лежали на столе, сложенные и накрытые салфеткой, а потом по креслу у камина, на котором лежал красный плед, в складках которого дремала собака.  — Анна? — сонное эхо подхватило вопрос, сотни раз повторив его в пустых коридорах. И потом тишина, только грусное «кап-кап» в ванной да потрескивание поленьев в камине. Томас, неслышно ступая по вытертому ковру, подошёл к окну, рассматривая сквозь пыльные стёкла и хитрое сплетение голых веток плюща громадную машину у дома. В голове крутились сотни мыслей, взбудораженных ночными кошмарами. Смотря на туманное отражение комнаты в оконном стекле, ему показалось, что вся темнота комнаты стекается к потемневшей от времени картине над камином. Внезапно мрак будто обрёл форму, и баронет, вздрогнув, обернулся: ему показалось, что изображение на картине ожило, и собиралось вцепиться ему в плечи. «Боже, чего только не привидется с усталости.» — буркнул себе под нос, и вернулся к наблюдению из окна. Вихрь мыслей стал ещё хаотичнее. Утреннее спокойствие сменилось паникой: он не видел выхода. Тупик, в который привело его нынешнее положение, заставляло метаться в поисках выхода, которого не было. Музыка… Печальная мелодия, которую он никогда не слышал, просачивалась сквозь половицы, заставляя дрожать пыль в воздухе. Томас будто в полусне взял со стула жилет, сделаный из тёмно-синего бархата, а теперь вытершийся и казавшийся чёрным, и подошёл к зеркалу рядом с гардеробом. Поправляя воротник, внимательно осмотрел шею — лиловые пятна на коже исчезли. Застебая наглухо жилет, внезапно вспомнил Буффало. Тот танец с Эдит… Воспоминания нахлынули на него, и он несколько минут грустно улыбался, смотря на себя в зеркало. Кавендиш. Она списала с него этого странного героя. Как же угадала юная писательница с его душой — будто жила его жизнью, прочувствовала всю боль, что он испытал. А хрупкая Элеонора — не она ли сама? Верившая в призраков девочка, что рано потеряла мать… Внезапно баронет почувствовал, что сзади кто-то есть. Смертельный холод коснулся его спины, провёл по волосам, и будто коснулся холодными губами макушки. Резко повернулся, и отёр холодный пот со лба — никого в комнате не было. Даже щенок убежал куда-то. Музыка продолжалась. Это был уже не кто-либо из классиков — странная мрачная мелодия, похожая на пляску мёртвых голов, просачивалась сквозь пол, сгущая темноту по углам. Томас поёжился — из ванны потянуло холодом, заставляя прийти в себя. Набросив на плечи потёртый сюртук, вышел из спальни. Спускаясь по лестнице, невнимательно скользил по портретам в холле, что с суровостью наблюдали за обитателями Дома. Среди картин сидели незримые мотыльки, готовые в любую секунду вылететь в лицо Томасу. Он же, спустившись вниз и пройдя в гостиную, где вовсю полыхал камин, увидел неожиданное для него зрелище: Анна сидела за роялем, наигрывая незнакомую ему мелодию с жалостливым мотивчиком, а Люсиль с отрешённым взглядом сидела неподалёку, смотря на портрет матери.  — Что это за музыка? — вопрос повис в воздухе, и никто, по-видимому, не собирался на него отвечать. Только через несколько минут Мориарти, завершив игру финальным аккордом, повернулась к баронету:  — Доброго утра, сэр.  — Томас. — сестра, оторвавшись от изучения ужастного портрета, поднялась навстречу брату. Обняв его, повернулась к мнимой невестке с деланной улыбкой, которую сложно было не заметить:  — Анна прелестно играет, верно? Надеюсь, её игра тебя не разбудила?  — Нет, ничего страшного. Я и так поздно встал. Рабочие, наверно, начали без меня. Что у нас на завтрак, Люсиль? Пока леди Шарп, вспомнив про завтрак, удалилась на кухню, баронет подошёл к Анне, что ещё сидела за инструментом, рассматривая пожелтевшие клавиши. Она поднялась ему навстречу, явно показывая, что хочет уходить.  — Анна, постойте. — Томас взял её за руку, отчего девушка непроизвольно вздрогнула.  — Что вам угодно, сэр?  — Мне неловко говорить об этом, но пришли детали моей машины, и скоро прийдут и остальные…  — Сколько вам нужно?  — Пять тысяч.  — Чек вы получете вечером. А сейчас позвольте мне уйти. — Мориарти вырвала руку из холодных ладоней Шарпа, и вышла из комнаты. Через мгновение послышались её шаги на лестнице, и потом всё стихло.  — Эта лондонка не так проста, — послышалось из кухни, и баронет повернулся в сторону сестры, стоявшей в дверях и протирающую чашку.  — Лучше бы я женился на МакМайкл. — недовольно буркнул он, садясь в кресло. — Было бы спокойней.  — А если бы отец Кушинг был менее подозрителен, то его деньги давно бы были у нас. Теперь они чёрт знает где, а нам ещё месяц ждать…  — Полгода. — брякнул Шарп, и только через несколько секунд понял, что сказал лишнее, и поторопился успокоить сестру, — У нее много ценных бумаг. Для их реализации нужно время.  — Она может узнать! Это безумие, Томас!  — Не узнает. *** Анна захлопнула дверь спальни, и дважды повернула ключ в замке. Несмотря на поскуливание щенка, повернулась спиной к выходу и ещё раз осмотрела комнату. Мрачное помещение с остатками роскоши с приходом дня стало ещё угрюмее: стали видны полосы грязи и копоти на стенах. Несмотря на свет, падающий из окна слева, в комнате царил полумрак, которому не мешал ни огонь в камине, ни серый дневной свет. Когда поскуливание щенка за дверью стихло, девушка подошла к столу. Крыса, учуяв приближение хозяйки, завозилась в клетке, пытаясь стянуть покрывало, что закрывало прутья. Постучав костяшками пальцев по клетке, Анна села и открыла колбу с мутно-жёлтой жидкостью, которую вчера слила после эксперимента с чаем. Она знала, что индикатор точен — его несколько раз проверял дядя, но нужно ещё раз переубедиться. Вылив немного раствора в пробирку, добавила несколько капель прозрачной жидкости из другой, и через мгновение цвет содержимого начал меняться — из мутно-жёлтого стал оранжевым, потом ярко-красным, а под конец окрасился в багровый с тёмным осадком.  — Что за чертовщина? Это не чистый мишьяк, а его смесь с солями… — Анна сняла покрывало с клетки и открыла дверцу. Крыса вылезла на стол, и с любопытным видом подошла к пробирке. Обнюхав её со всех сторон, недовольно пискнула и уставилась на хозяйку. Девушка машинально открыла небольшую шкатулку рядом с приборами и достала оттуда сухарь. Крыса схватила лакомство и побежала обратно в клетку.  — Крыса? — издевательский голос Люсиль заставил Мориарти вздрогнуть — она не заметила, как леди Шарп вошла.  — Да. Что вам угодно?  — Хотела спросить, будете ли вы завтракать?  — Завтракать… Завтракать? Сколько время? — Анна протёрла глаза и осмотрелась. Ей показалось, что за портьерой кто-то есть. Кто-то безформенный и в то же время реальный. Ужасный дом, кошмарные хозяева, сумасшедшая фантазия. Лучше бы она не приезжала сюда.  — Полдесятого. Что-то не так?  — Действительно… — рассеянно протянула девушка, беря в руки пробирку и рассматривая кристализировшийся осадок. Не увидев ничего интересного, поставила ёмкость обратно и обернулась к Люсиль:  — Так о чем мы говорили?  — Я спрашивала, будете ли вы завтракать?  — Да, конечно. Что у нас на завтрак? — задавая быстрые и нелогичные вопросы, Анна внимательно наблюдала за реакцией леди Шарп. Она видела, что поступила глупо, пытаясь показаться умной. Это вызывало подозрения у сестры баронета, что было не на руку девушке. Поэтому когда спускались вместе с Люсиль по скрипящей лестнице, Анна без умолку говорила, рассматривая пыльные картины на стенах и мысленно прикидывая, в сколько обойдётся машина Томаса почившему Милвертону, что перед своей бесславной кончиной завещал все свои деньги чете Мориарти. Спустившись на кухню, девушка первым делом поинтересовалась содержимым кастрюль, что стояли на плите, и пожалела, что не умеет готовить: Люсиль тоже не была прирождённым кулинаром. Сыроватая овсянка была самым худшим, и увы, единственным вариантом завтрака. Ворча что-то в адрес благовоспитанных леди, что не в состоянии приготовить завтрак, и переодически вспоминая свою кухарку, Анна заглянула в один из шкафчиков. Возмущённая таким вторжением в свои владения, Люсиль дёргнулась было остановить девушку, но так и застыла, увидев, как она крутит в руках две жестянки с чаем — красную и синюю. Тем временем Мориарти открыла жестянку красного цвета, и достав оттуда несколько листков, растёрла их пальцами. Осмотрев чёрно-серый порошок, стряхнула его на пол, и повернулась к леди Шарп:  — Так что у нас на завтрак? Овсянка, я так понимаю? *** Лондон. Клуб Багатель.  — Пас.  — Пас.  — Пас.  — Делайте ваши ставки, господа. Тишина карточного клуба нарушалась только шорохом карт и коротким фразами играющих. Утром здесь игроков было немного — только за одним столом четверо людей играли в карты. Эдуард поудобней уселся в кресло и отгородился газетой. Он уже более часа сидел здесь, ожидая связного. Миссис Морриган обещала прислать слугу, но он ещё не пришёл. Подозвав официанта и заказав уже четвёртый бокал портвейна, Мориарти-младший углубился в чтение статьи о спиритизме. Не потому, что ему это было интересно — просто в статье криминальных хроник не было ничего любопытного, а в разделе литературы был опубликован низкопробный роман неизвестного писателя.  — Сэр, ваш портвейн. И письмо. — официант вернулся, когда мужчина со скучающим видом дочитывал о ходячих мертвецах. Дождавшись, пока невольный сведетель уйдёт, схватил конверт со стола. Достал дрожащмим пальцами записку, которая гласила: «Сэр, прибыл в Камберленд. Буду ждать, пока не получу сведений. Дам знать, когда буду возвращаться. Вильям.»  — Чёрт! — игроки в покер обернулись в его сторону. Он ждал вестей из оперы, а не из Камберленда — убийство молодой звёзды казалось мистеру Холмсу куда интересней, чем наблюдение за Шарпами. И Мориарти тоже участвовали в расследовании — старший в качестве наблюдателя, младший — как помощник. Сорвавшись с места, Эдуард в несколько минут пересёк два зала и длинный коридор. Выскочив на улицу, осмотрелся — кэбов поблизости не было. Выругавшись себе под нос, свернул в небольшую улочку рядом со зданием клуба. Петляя по разнообразным дворам, улочкам и переулкам, Мориарти-младший проклинал всё на свете — начиная от сонных кэбменов, что не ждут своих хозяев там, где им велели, и кончая неизвестным душителем из оперы. Его раздражала неизвестность. А письмо связного из Камберленда взбесило ещё больше — он ничего пока не знал о Шарпах, в отличие от отца и дяди.  — Привет, красавчик. — гнусавый женский голосок заставил его вздрогнуть — перед ним оказалась обычная обитательница лондонских трущоб — «ночная бабочка». Грязно выругавшись, Эдуард попытался обойти её, но она загородила ему проход, и игриво продолжила:  — И куда же вы так спешите, сэр? Не хотите зайти ко мне, выпить вина и порадовать старика-хозяина лишней монеткой? — тоненькая ручка указала на дверь небольшого кабачка, приютившегося в подвале одного из домов.  — Нет. — короткий ответ, видимо, только раззадорил девушку, и она, схватив его за руку, попыталась потащить его в сторону «приюта старика Стена», так назывался кабак, но Эдуард легко вырвался и одним движением, схватив за горло, прижал «бабочку» к мостовой, кладенную далеко не гладкими камнями.  — Думаю, тебе стоит объяснить, как нужно себя вести. — рука в чёрной перчатке ещё сильнее сжалась, и девушка хрипло прошептала:  — Пощадите…  — Ладно. — он поднялся с колен. Отряхнув руки, скрылся в тёмном переулке, оставив недоумённую повесу озираться по сторонам. ***  — Ты сегодня долго, Эд. — профессор Мориарти оторвался от изучения бумаг, и поднял взгляд на сына, вошедшего в кабинет. — Что-то случилось? Или ты снова проиграл партию в покер?  — Я не играл сегодня. Не смог найти кэб.  — С чего это вдруг? Но и пешком можно дойти быстрее. Где ты был?  — Столкнулся с проституткой в переулке и дал ей урок хороших манер. — Эдуард снял шляпу и перчатки, и бросил их в кресло.  — Надеюсь, после твоего урока она осталась жива. — мрачно усмехнулся профессор, вернувшись к бумагам, — Что ты думаешь об этом убийстве в опере? По-моему, дело тухлое, зря Холмс за него взялся. Всё куда банальнее, чем он предполагает. Простая зависть молодого тенора. Хотя прима тоже хороша: выйти замуж за старика!  — Тогда почему он задушил её?  — Не знаю. Стоп, ты думаешь…  — Что тенор здесь не при чём. Это может быть её муж. Он же был вместе с ней.  — Эд, отпечатки. Их нет. Убийца в перчатках, а при муже перчаток не было! И вообще, не нравится мне это дело. Не люблю душителей. Эдуард уселся рядом с отцом и взял в руки одну из газетных вырезок. На столе у Мориарти-старшего всегда царил беспорядок, поэтому он не сильно удивился, когда в руки попалась статья о небезызвестном Малыше Джекки — убийце-невидимки, что оставил по себе жуткую память в виде коллекции скальпов.  — Ты интересовался Джекки, отец?  — Нет. Только коллекцией. А что Шарпы? Ты присылал Анне документы, найденные у Холли и Кушинга? Юноша посмотрел на отца: с чего это он завёл речь о Анне? Ведь после того, как Холмс сообщил ему свои планы относительно Шарпов, Мориарти-старший заявил, что больше к этой теме возвращаться пока не будет — за трёхлетнее отсутствие у него накопилось много дел…  — Да, отправлял. Но при чём…  — Я немедленно иду к Холмсу. — профессор вскочил, и схватив пальто со стула, направился к двери, — Нужно поговорить. Как только Мориарти-старший вышел из кабинета, Эдуард уселся за стол, и взял в руки вырезку из «Таймса», что сильно заинтересовала отца. Она была очень старой — видимо, выпала из конверта с документами мистера Холли. Пробежав статью глазами, ничего странного в ней не заметил, кроме идиотского расположения некоторых букв — будто наборщик забыл правила написания слов. Но вчитавшись, схватил карандаш и начал выписывать подозрительные буквы. Закончив, прочёл написанное, и едва сдержал крик ужаса: в безобидной статье о политике было зашифрована записка Милвертона некоему Роберту Шарпу — от этого человека требовалось несколько тысяч фунтов в обмен на документы компрометирующего содержания. Осмотрев вырезку, Эдуард заметил приколотую к нему записку, что гласила: «18**. Падение предприятия Шарпов.»  — О, Боже, Анна… — Мориарти-младший сорвался с места, и схватив шляпу и перчатки, бросился вон из кабинета.