Укрощение строптивого

Ризу, как считал Джек, несказанно повезло, поскольку в качестве соседа по комнате ему досталась "жемчужина коллекции Гипериона", а именно - невысокий парнишка с обостренным чувством справедливости, страдающий, - о ирония! - клептоманией в яркой и глубокой ее форме. Он был безобиден и не склонен к агрессии, никогда не становился инициатором конфликта и всегда честно сознавался в своих маленьких преступлениях, поэтому никто на него не срывался за очередную украденную ручку. Пацифист и даже, можно сказать, "нюня", как его называла Мокси - чем не идеальный товарищ для мальчишки, которого окунули из одной неприятной ему среды в другую неприятную ему среду с незнакомыми и потенциально враждебно настроенными к нему людьми? Джек считал, что союз их будет прекрасен и, быть может, даже скрасит пребывание в таком неоднозначном месте, как исправительное учреждение. Одним из качеств, которые Джек нескромно в себе ценил, была целесообразность. Казалось бы, способность сопоставлять заданные условия с исходом кампании - то немногое, что все-таки отличает людей, представителей вида Homo Sapiens, от животных, но все-таки грела сердце мысль о том, что кто-то из условно разумных людей не может даже соотнести А и Б. Джек - мог, поэтому почувствовал гордость за самого себя, когда увидел, что Риз и Вон (как звали "нюню") на пару опустошают библиотеку. Вон был тем еще книжным червем: отчасти по этой причине он был эрудирован и образован достаточно для того, чтобы не выносить из читального зала ничего, кроме пыли - так он стремился обезопасить книги от бесславного забвения в прорве, именуемой "комнатой номер тридцать восемь". Касаемо Риза Джек даже предположить не мог, какое чтиво интересно новичку и интересно ли вообще. Сам Джек не то чтобы сильно любил библиотеки. Запах иссохшей бумаги провоцировал страшнейший насморк, а от книжной пыли слезились и краснели лопнувшими капиллярами глаза, однако время от времени желание зайти за томиком Гюго становилось сильнее дискомфорта. Любил ли Джек читать? Нет. Чтение, как и любое пассивное времяпрепровождение, вгоняло его в смертную тоску, и если бы у него был выбор между игрой в шахматы и жестокими публичными казнями, он бы даже думать не стал. Впрочем, даже если бы игра в шахматы подразумевала линчевание проигравшего, публичные казни все-таки были гораздо веселее. Но Джек любил наблюдать за подростками в относительно естественной для них среде. Да, наблюдение тоже не входило в список активных занятий, но его плоды были достаточно интересны в качестве пищи для ума. Как мужчина, которому было скучно и тесно в деловом костюме, в четырех стенах, в рамках общепринятой морали и уголовного кодекса, Джек не должен был интересоваться окружающими. Но как директора и строгого, но все-таки достаточно хорошего в плане дисциплины, чего у него было не отнять, воспитателя - работа обязывала сохранять бдительность. С этой склонностью к наблюдению были связаны определенные проблемы, и в первую очередь - проблемы с доверием. Каждый работник "Гипериона" знал, что у Джека есть глаза и уши за каждой дверью и в каждой стене, и это отягощало, сковывало, парализовало ту часть мозга, которая отвечает за искренность. Джек был хорошим начальником, если оценивать его профессиональные данные, но человеком он был откровенно жестоким, склонным долго потешаться над каждой оплошностью вне зависимости от ее тяжести, готовым растоптать человека как морально, так и физически, просто за то, что тот его волей или неволей в чем-то ослушался. Каждый первый знал, что Красавчик Джек - тиран, акула, которой хватило бы пары укусов, чтобы сожрать человека живьем, навсегда уничтожив всякое о нем упоминание. Поэтому все натужно улыбались, языки льстиво вились змеиным клубком, а по всем этажам, как перекати-поле, сухо трепались шепотки - "Зверь, зверь, чудовище!". Джеку чудовищем быть нравилось. Он не хотел быть любимым, незаменимым или уважаемым. Для самоутверждения ему достаточно было знать, что каждая живая душа в "Гиперионе" существует лишь благодаря тому, что он не хочет обратного. Миновала первая неделя прибывания Риза в новом доме.Срок в три недели, как правило, являлся адаптационным, во время которого новому воспитаннику "Гипериона" позволялось заводить знакомства, учиться просыпаться и ложиться по часам и притираться к новой обстановке и новым друзьям. Со временем Джек привык встречать Риза в читальном зале на пару с его новым товарищем, и ничто не предвещало даже малейших неприятностей. Парнишка был ангелом на занятиях и принимал все претензии, как нечто само собой разумеющееся, поэтому казалось, что проблем с ним быть не должно. Но, как уже было неоднократно сказано, тихий омут - пристанище множества чертей. Девятого дня Вон объявился в библиотеке в гордом одиночестве. "Неужели они уже что-то не поделили", - подумалось Джеку. Руководствуясь простым человеческим любопытством, но прикрываясь исполнительностью, он неторопливо, чтобы не вспугнуть ненароком трусливого подростка, вошел в читальный зал и, прислонившись плечом к стене, тихим окликом попытался привлечь внимание Вона: - Эй, - реакции не последовало: юноша был увлечен чтением, - Эй! На Джека одновременно уставились порядка десяти пар глаз, но никто не осмелился сделать ему замечание. - Да, сэр! - Вон шумно захлопнул книгу и зачем-то поднялся с места. - Я тебя еще ни о чем не спрашивал, - все-таки понизив голос до шепота, осадил парня Джек, - Но спрошу, если ты не против. - Конечно, я не... - На самом деле, мне все равно, против ли ты. Вон смиренно кивнул и сел на место. Воспользовавшись моментом, Джек последовал его примеру и вальяжно развалился в кресле напротив, закинув ногу на ногу. - Где ты успел потерять нового друга? В последующие четыре секунды подросток умудрился сначала побледнеть, затем позеленеть, словно ему стало дурно, а в конце концов его лицо вовсе покрылось пунцовым румянцем смущения. - Риз, ему... - внимание Джека невольно привлекло то, как нервно Вон забарабанил пальцами по обивке подлокотника, - Он неважно себя чувствует. Голова разболелась после занятий. Наверное, виноваты мигрени. Мужчина решил не пытать неумелого обманщика и понимающе кивнул, многозначительно сведя к переносице брови. Если бы он обезоружил Вона тем фактом, что лично изучил медицинскую карту Риза на предмет наличия хронических заболеваний, скорее всего, парнишка просто бы скончался от разрыва сердечной мышцы. Очевидно, Вону была настолько дорога нежданно свалившаяся на него дружба, что он был готов попытаться обмануть человека, от которого, фактически, зависело, сможет ли он сидеть ближайшую неделю. Его даже пороть было не за что - мальчишка пытался помочь товарищу. А вот "товарищ", в свою очередь, довольно сильно рисковал сохранностью своих ягодиц. Джек хорошо знал свои владения и еще лучше - своих воспитанников. Из всей пестрой массы потенциальных насильников, самоубийц, наркоманов и менеджеров среднего звена поголовно каждый подросток считал, что он умнее его. Джек, бесспорно, был самовлюблен, но все-таки сказать, что он умнее большинства в "Гиперионе" было можно без больших сомнений и зазрения совести. Можно ли было сказать то же самое о детях, которые даже обмануть его толком не могли? Для которых верхом мастерства являлась спрятанная под подушкой сигарета? Никогда. Те, кто достаточно долго был в этих стенах, чтобы узнать, насколько изобретателен Джек в состоянии гнева, со временем приобретали осторожность и не пытались кривить душой, но новички всегда наступали на одни и те же грабли, которые всегда находились на самом виду, но упорно игнорировались не раз и не два, а по десять раз к ряду. Джек даже не мог сказать, что не ожидал этой типичной ошибки от Риза. Скорее наоборот: он ждал, что мальчишка оступится и проявит ту часть своего характера, которая и привела его в "Гиперион". В этом и заключалось основное назначение "адаптационного периода". Снисходительное отношение взращивало потребительскую наглость, которая вскрывала все нарывы характера. Какими бы не были условия, дети оставались всего лишь детьми, которых было необходимо наказывать показательно, но за определенные действия, а не просто так, за их невыгодное существование. Осталось лишь выяснить, какое из внушительного списка правил нарушил Риз. Чтобы не быть голословным в своих выводах, Джек все-таки проверил комнату номер тридцать восемь. Она была абсолютно пуста. Однако стоило только Джеку повернуться к двери, чтобы отправиться на поиски врунишки-Риза, как его внимание привлек маленький уголок слабо лоснящейся шелковой ткани, торчащий из-под кровати Вона. - Вот же маленькая клепто-сволочь! - воскликнул мужчина и с раздражением вытащил из подкроватной коробки с награбленными "сокровищами" свой элегантный черный галстук. Как минимум одна загадка современности была успешно решена. Джеку было достоверно известно как минимум о трех местах, в которых обыкновенно скрывались подростки от его праведного гнева: балкон, чулан и подвал. Загвоздка заключалась в отсутствии у Джека уверенности в том, что Риз успел подружиться с кем-то, кто смог бы поделиться с ним маршрутом. Поэтому по пути на балкон он постарался опросить каждого потенциального свидетеля. Показания были неутешительными. Риз осторожностью не отличался и был замечен в компании с Ангел и, что удручало больше, Августом. Если бы Джека попросили описать Августа двумя словами, то он бы обязательно уточнил, насколько уместно употребление нецензурных. Август был знаком Джеку с самого своего детства, чем тот совсем не гордился: так сложилась судьба, что его мать поспособствовала финансированию исправительного центра и была частым гостем наряду с пожарной и налоговой инспекциями. И если действия инспекторов были еще более-менее понятны, а причины визитов актуальны, то Вэллори просто было скучно дома без мужчины. Отчасти этим объяснялся ее скверный характер и пренебрежительное отношение к сыну, который, несмотря на "породистость" матери, был простым уличным оборванцем и в свои шестнадцать знал больше наркотических веществ, чем букв в английском алфавите. Он был запущен и малообразован, агрессивен и жесток, но при этом - еще и страдал Эдиповым комплексом. Наличие комплекса так смутило его мать, что она подключила Джека и весь персонал "Гипериона" к исправлению ошибок своей молодости, самой большой из которых являлся сам Август. Общаться Ангел с этим человеком Джек в свое время запретил, но она всегда делала все назло отцу - в этом состояла ее принципиальная цель (так думал Джек). Весть о том, что троицу видели в окрестностях выхода на балкон озадачила и смутила, и Джек задался вопросом, почему никто не подумал запретить подросткам выходить из-под надзора взрослых. Прозвучавший ответ стал причиной для увольнения - "Ангел сказала, что ей стало дурно и вы разрешили ей проветриться, а мальчишки просто хотели убедиться, что с девочкой все будет хорошо". Было странно, даже дико осознавать, что кто-то из работников до сих пор не понял, что Ангел манипулирует людьми даже немного лучше, чем Джек. Ведь она была обаятельна и не пугала людей перекошенным лицом. Однако это был кто-то из бывших работников, и потеря была невелика. - И что же здесь происходит? Картина маслом: все трое, перевалившись через перила, самозабвенно обсуждают что-то явно очень веселое и раскуривают одну сигарету. Как только они услышали голос, Август, к которому сигарета перешла от Риза, тотчас выбросил ее с балкона, однако материалы дела были на лицо: под ногами у подростков ветер мотал как минимум пять бычков. - Что, Риззи, лечим мигрени табачным листом? - протянув руку, Джек схватил за предплечье девушку и притянул ее к себе, - Какого черта ты здесь делаешь? Не было ясно, обратился он к дочери или к Ризу, но Ангел вырвалась из хватки и вернулась на место, прикрыв Риза плечом. Выглядело смехотворно: хрупкая, нежная девочка, в которой от дикарки были разве что сбритый висок и краешек выглядывающей из-под милого свитера с оленями татуировки, пытается защитить высокого парня. Август упорно притворялся, что рассматривает свои кроссовки. - Не лезь к нему! Джек сделал выпад вперед и выставил перед собой руку, пальцем указывая на Ангел: - С тобой будет проведен отдельный разговор. Сейчас вам всем лучше сознаться, чьи это сигареты. Повисла гробовая тишина. К внимательному изучению своей обуви присоединились и Риз, и Ангел. - Я притворюсь, что вы просто меня не расслышали, - Джек поправил лацканы пиджака, - И повторю вопрос еще раз. Чьи это сигареты? Но ответа вновь не последовало. - Ну же, я знаю, среди вас есть благородный герой. Если он сознается, то получит по заднице только один из вас. Если нет, то получат все, и я постараюсь вложить максимум своей ярости в каждый удар. - Это Риз принес. Ангел практически мгновенно рванула в сторону Августа и отвесила ему крепкую затрещину, после чего была довольно ловко поймана Ризом за локоть и успела отскочить до того, как Август замахнулся, чтобы дать сдачи. Джек рявкнул на них обоих и вновь пригрозил розгами, чтобы хотя бы немного осадить вспыльчивость конфликтующих. - Риз, это правда? Если Август клевещет, то дай мне знать. А если ты собираешься прикрыть Ангел, то я все равно узнаю и оторву тебе за это уши. - Это мои сигареты, сэр. Ответ последовал незамедлительно и прозвучал достаточно честно. Можно было поверить. Можно было даже рассчитывать на то, что Ризу немного стыдно за содеянное. Так или иначе, виновник был найден достаточно быстро, что не могло не радовать. Риз шел за Джеком неохотно и медленно, словно восходя на эшафот и желая оттянуть мгновение казни на самый крайний срок. Казнь была неизбежна - это он понимал, поэтому не пытался спорить с неутешительным приговором. За это Джек был ему по-своему благодарен: он терпеть не мог лживые обещания исправиться и мольбы о бессмысленной пощаде. Ни одному ребенку не могло нравиться наказание, но было непривычно и приятно видеть, что у Риза есть своя мужская гордость, жертвовать которой, унижаясь ради помилования, он не собирался. О том, однозначно ли наказание будет воспринято Ризом именно как наказание, Джек старался не думать. Как показывал многолетний опыт, никто не воспримет всерьез выговоры до тех пор, пока не испытает то, что во сто крат болезненнее нотаций. - Итак, - Джек плотно закрыл за собой дверь кабинета и скинул пиджак, оставив его висеть на ручке двери. Консервативная одежда неприятно сковывала движения и мешала чувствовать себя достаточно комфортно для замаха, - Расскажешь мне, как ты умудрился пронести сигареты? Риз остановился перед рабочим столом и, стыдливо опустив голову, завел руку за спину. Вид у него был удрученный, но он неплохо держался для того, кто оказался жертвой чужой трусости. - Я спрятал их под одежду, - подросток шмыгнул носом, - А в сумку положил, чтобы сбить вас с толку, сэр. - Отвратительно, - Джек цыкнул и присел на край стола напротив Риза, сложив на груди руки, - Ты понимаешь, что воспользовался моим доверием? Я попытался войти в твое положение. Я не стал тебя раздевать и осматривать вещи. Я поверил тебе на слово, Риз, когда ты пообещал, что будешь следовать всем озвученным правилам. Разве ты не обещал мне? - Все пользуются чужим доверием, сэр, такова человеческая сущность. Уверен, вы тоже им пользуетесь. - О, еще как, - злая усмешка скользнула по пересохшим губам, - Но я не втягиваю в это посторонних людей, которые в перспективе могут пострадать из-за того, что я посчитал себя слишком умным. - Я хотел с ними подружиться. - Для того, чтобы завести друзей, нужно обманывать и подвергать их опасности? Вопрос был скорее риторическим, поскольку было очевидно, что Риз понятия не имеет, что нужно делать для того, чтобы заинтересовать людей. - Во всяком случае, теперь ты знаешь, кто из них не является твоим другом и никогда им не станет. - Да, - Риз резко вскинул голову и зыркнул зло, как тот, кто смолчал после сильного удара по лицу, но злость эта предназначалась точно не мужчине, - Теперь я знаю. Джек не испытывал жалости. Он не испытал ее в первый день знакомства, когда увидел Риза в кресле напротив себя, не испытал он ее и сейчас, когда обнаружил мальчишку преданным несостоявшимся другом. Жалость не была заложена в него генетически - он не жалел никого, начиная от мерзнущих под дождем котят и заканчивая подростками, которые действительно пытались вызвать это скверное чувство. Риз не пытался, чем и отличался от большей части подобных себе, но все-таки был виноват, а никаких послаблений виноватому быть не могло. Джек даже не прикоснулся бы к нему, если бы застал курящим в туалете или на том же балконе, но одного. Причина раздражения была именно в том, что вовлечены в нарушение важного правила оказались посторонние. В том, что ранее упомянутой "мужской гордости" ему не хватило на смирение со своим положением. Это Джек и надеялся донести. - Штаны. Бледное лицо вспыхнуло румянцем и потеряло выражение яростной, страстной уверенности; Риз смутился и опустил голову снова. - Что?.. - тихо переспросил он. - Снимай. Штаны. - П... Полностью? Джек закатил глаза от нетерпения. - Можешь оголить только одну ягодицу, если хочешь, мне все равно. В ответ на колкость Риз только тихо ругнулся себе под нос и потянулся к своему ремню, чтобы расстегнуть его. Одной рукой это выходило неуклюже и совсем не ловко; это дало Джеку основание полагать, что руку подросток потерял недостаточно давно, чтобы у него появилась необходимая для комфортного существования сноровка. Его самостоятельность могла вызвать гордость у кого угодно, но Джека это неловкое копошение только раззадорило и обозлило. - Боже, Риззи, просто прекрати. Парень убрал руку от ремня и поднял непонимающий взгляд на Джека. Тот, ненароком коснувшись кончиками пальцев оголившегося из-за приподнятой рубашки живота, разобрался с пряжкой и вытащил ремень из шлевок. - Спасибо?.. Отвечать на благодарность Джек не стал, поскольку оказал помощь вовсе не из благих побуждений. Оставив Риза самостоятельно разбираться с одеждой, он двинулся к шкафу, в котором находился минимум его личных вещей на случай непредвиденной нужды и, что было самым главным, "реквизит", как называла его Мокси. Которая, к слову, в принципе любила давать названия предметам и клички воспитанникам. "Реквизит" не отличался большим разнообразием и состоял из нескольких розг разных толщины и происхождения, пара из которых давно пришли в негодность из-за того, что слишком пересохли, гладко отшлифованный паддл из красного дерева и стек, который был наиболее предпочтителен для порок, но который Джек упорно игнорировал. Разнообразие, как он считал, в вопросе порки было бессмысленно. Он воспитывался в строгости, которая многократно превышала строгость "Гипериона" и знавал, какую боль причиняют розги, поэтому, основываясь на личном неприятном опыте, отдавал предпочтение им. Хоть большая часть Европы и даже Америки давно отказалась от телесных наказаний в качестве метода контроля дисциплины, никто не мог упрекнуть Джека в том, что его руки регулярно причиняют боль десяткам кичливых подростков - таковы были правила и таков был Джек. Выбрав не самую длинную из имеющихся розг, мужчина пару раз легонько ударил себя по ладони, чтобы проверить, насколько она сохранила упругость и не нужно ли ее отмочить. Удовлетворенно хмыкнув, Джек закрыл шкаф и обернулся к смертельно смущенному Ризу, смущенно прикрывающему рукой обнаженный пах. Это вызвало улыбку - забавно было то, что мальчишка чувствовал себя максимально некомфортно, но до сих пор даже не попытался ослушаться и, тем более, избежать заслуженного наказания. Опустив ладонь промеж выступающих лопаток, Джек надавил на спину подростка, чтобы тот, наклонившись, оперся рукой и грудью на поверхность стоящего перед ним стола. Риз от неожиданного и достаточно грубого прикосновения вздрогнул, но сопротивляться не стал, поддавшись давлению руки. Джек медленно, словно примеряясь, провел прутом по вскинутым ягодицам, потирая кожу. Темно-бурая, почти черная, лоснящаяся розга ярко контрастировала с бледной кожей, что выглядело бы по-своему красиво, если бы только Джек не наблюдал подобную картину каждую неделю. Риз поежился и заерзал на месте, но был успокоен рукой, которая снова опустилась на его спину, чтобы обездвижить. Когда подросток снова замер в мучительном ожидании боли, Джек вскинул руку и, еще не сильно замахнувшись, ударил того прутом, с характерным свистом рассеча воздух. Риз вскрикнул коротко и хрипло, дернулся вперед, но передумал и качнулся обратно, невольно двинувшись навстречу новому удару. Прозвучал еще один вскрик, но уже более звонкий, и на белой коже вспухли две узкие густо-розовые полосы. Джек потер их розгой и от соприкосновения горящей кожи и шероховатого прута Риз как-то совсем по-детски захныкал, но ни о чем не попросил. - Курение убьет тебя рано или поздно, - Джек не спешил с третьим ударом и удовлетворенно наблюдал, как покрывается холодным потом оголенная спина, - Обещаешь мне бросить курить, Риззи? Ответом послужило молчание. Недовольно цокнув языком, Джек замахнулся сильнее и ударил немного выше, под парой ямочек на пояснице, проследив за тем, как сократились от удара мышцы. Риз низко промычал что-то бессвязное, уткнувшись лицом в предплечье, и после этого Джек решил повторить вопрос: - Обещаешь бросить курить? Но и во второй раз подросток ничего не ответил и не постарался уклониться от нового удара. Прут лег на кожу дважды, сорвав с губ сначала тихое мычание, а сразу после него - громкий вскрик. Ягодицы медленно покрывались новыми розовыми полосами. После третьего подряд удара Джек попробовал снова: - Риз, ты бросишь курить? И снова - тишина. Будто в одночасье кто-то отрезал ему язык. Это ослиное упрямство, эта глупая попытка что-то кому-то доказать, это наглое молчание - все вызывало такое нечеловеческое раздражение, такую жестокую ярость, что Джек поймал себя на причинившим садистское удовольствие желании сечь Риза до тех пор, пока он не сорвет горло от криков. Он на долю секунды утратил контроль над агрессией и с мрачной улыбкой представил, как наливается кровью кожа, как от напряжения под коленями проступают крупные жилы, как пытается вырваться из хватки с заведенной за спину рукой упрямый мальчишка, заливающийся слезами от боли и обиды. Нет. Нужно было снова взять себя в руки. Но, сорвавшись и погрузившись в глубину своих темных пороков с головой, Джек снова ударил, и снова, и снова, гораздо сильнее, чем раньше. Он сек и за шумом крови в ушах не слышал, как постепенно короткие вскрики превращаются в протяжные, долгие стоны, а когда услышал - понял, что ему нравится то, как они звучат. И плохо было не это; плохо было то, что Риз не просил остановиться, не обещал отказаться от курения, не пытался отпрянуть. Он только стонал и изредка сам подавался назад, подставляя себя под удары. Но когда Джек усилием воли заставил себя остановиться и в четвертый раз спросил, бросит ли Риз курить, он всхлипнул, качнулся на дрожащих в коленях ногах и, тряхнув головой в подобии кивка, ответил утвердительно. Подавив абсолютно неподобающее и невесть откуда взявшееся желание провести рукой по горящей, ставшей алой коже, Джек убрал в шкаф розгу, пригладил волосы и, взяв Риза за плечо, помог ему выпрямиться. Подросток был заплакан, его нижняя губа немного припухла из-за того, что он, очевидно, неоднократно пытался ее закусить, чтобы вести себя тише. Он оделся молча, стараясь не смотреть на Джека, но почему-то задержал на лице мужчине долгий взгляд перед тем, как выйти из кабинета. И, что было скорее удручающе, чем удовлетворительно, в этом взгляде не было ни доли обиды, скорее даже полная ее противоположность - собачья преданность. Джека укусила мысль о том, что он только что создал себе огромную проблему, но он отмахнулся от нее и, сняв галстук и расстегнув манжеты, откинулся в кресле, чтобы привести в порядок разогнавшийся пульс. Во всем были виноваты возраст, внутричерепное давление и непорядочность специалиста, которого он посещал на курсах контроля агрессии.