Укрощение строптивого

День был мокрый и зябкий, под стать вырванному из некогда пузатого отрывного календаря листу с надписью "19 октября". Осень долго водила за нос и предсказывающих затяжные дожди метеорологов, и берущих с собой на работу зонты людей, но в этот пятничный день, в преддверии выходных и долгожданного отдыха после тяжелой рабочей недели, природа наконец разразилась ливнем. Мало кто был настроен на рабочий лад: всех клонило в сон и накрывало дурными, печальными воспоминаниями, и Джек не был исключением. То, что именно на этот день выпал период "плохого настроения", было всего лишь совпадением и мало зависело от погоды, но, тем не менее, работа не спорилась и все валилось из рук. Смирившись с тем, что день все равно ничего интересного не сулит, Джек решил заняться единственным, что не входило в его рабочие обязанности: исправить внезапно остановившиеся часы. Тик-так, тик-так, - мерно скрипели маленькие стрелочки под плоским стеклом, вживленные в металлический корпус наручных часов, вооружившись которыми, Джек надеялся сверить время после починки. В такт им стучал по окну хлесткий, как плеть, проливной дождь. Холодный ветер хитрым сквозняком рвался в закрытый кабинет сквозь мелкие трещины в иссохшей оконной раме, тревожа темные шторы. Ярко вспыхнула холодным пламенем молния, совсем близко к городу взвыл гром, и свет в кабинете погас. - Тьфу, - дернулась рука, покатились шестерни, чуть было не упала на стол прижатая плечом к уху телефонная трубка, - Черт бы это электричество побрал! И свет загорелся снова с глухим звоном вольфрамовой нити в перегревшейся лампочке. - Да не знаю я, что с этими часами, - Джек бросил на стол вскрытое железное тело настенных часов и опустился на колени под стол в поисках сбежавших шестерней, - Прогнили насквозь, этой дыре под стать. - Сэ-э-эр, - устало протянул скрипучий женский голос на том конце провода, - Вы звоните мне, чтобы пожаловаться на часы, которые мой брат смог починить только молитвой и клейкой лентой? - А я третий месяц голову ломаю над вопросом, что за вредитель мне обои скотчем испоганил, - Джек, дотянувшись до шестерни, попытался поднять голову и ударился затылком о стол, - Еб твою мать! - Все и так прекрасно знают, что Вы ебли мою мать, можете не повторяться лишний раз, сэ-э-эр. В повисшем безмолвии можно было разобрать, как свистит между рамами ветер. - Сэр, почему бы Вам просто не купить новые часы? - прервала обоюдное молчание девушка, - Я не могу воскресить ушедшего из жизни, у меня нет надлежащей квалификации. Джек, поднявшись с колен, кинул на стол поднятую шестерню. - Элли, напомни самой себе, за что я плачу тебе и твоему брату, и подумай еще раз: стоит ли отказывать своему непосредственному начальнику в такой маленькой глупости, как починка гребаных часов! И, не выслушав намеревавшуюся ответить девушку, он бросил телефонную трубку. По большей части ему не было дела до сломанных часов. Они не представляли абсолютно никакой ценности ни для Джека лично, ни для Гипериона - обыкновенный ничего не стоящий ширпотреб, подаренный на юбилей то ли самого исправительного центра, то ли его директора. Единственная ценность заключалась в том, что часы неплохо сочетались с обоями и совсем не громко тикали, но и эти качества не были настолько уникальны, чтобы так остервенело бороться за их жизнь. На самом же деле, часы просто оказались удобно попавшимся под руку поводом заявить о себе и своем плохом настроении на все учреждение, чтобы никто и подумать о непреднамеренном вмешательстве в зону комфорта раздраженного Джека не мог. Он знал, что Элли разнесет весть о его дурном расположении духа быстрее, чем он сделал бы это сам, направо и налево раздавая выговоры за распитие кофеиносодержащих и прочих согревающих в непогожий день напитков в рабочее время. Ему в кои-то веки не хотелось, чтобы его несварение души сказывалось на нервных клетках людей, которые никоим образом, ни положительно, ни отрицательно, не могли на него повлиять. Одно радовало - рабочий день постепенно подходил к концу. Домой идти по слякоти совсем не хотелось: Джек, как и большая часть его подчиненных, запамятовал взять на работу зонт, машина была припаркована черт знает где, а внушительное количество недописанных характеристик, незаполненных бумаг и неизученных документов грудилось неровными стопками на столе, напоминая о своем существовании и о том, что рано или поздно к ним придется приложить руки, и чем раньше это случится, тем спокойнее будет жизнь Джека ближайшие несколько дней. Все обстоятельства сложились таким образом, что самым правильным решением должно было стать решение остаться на ночь на работе, чего Джек достаточно долго не делал, чтобы дать себе поблажку. В крайнем случае можно было просто наложить руки на себя, избавив тем самым вселенную от еще одной надоедливой песчинки, но это было не в характере Джека. Судя по наручным часам, время постепенно близилось к восьми часам вечера, а рабочий день - к своему логическому завершению. Вскоре стихли звучащие из каждого помещения, троекратно отражаясь от каждой тонкой стены, детские голоса, и Гиперион, обитый барабанной дробью дождя, медленно погрузился в глубокий осенний сон. Джек, с удовольствием прислушавшись к тишине, убедился в том, что всеобщие гомон и шум канули в забытье, и почувствовал уже ставший привычным для него ночной прилив бодрости и тяги к работе. Ночной образ жизни был вредной привычкой его организма, который год за годом хотел завязать, но никак не мог. В некоторые особо продуктивные ночи Джеку казалось, что он может сделать все: так был закончен не один годовой отчет, два ремонта, принята сотня важных решений, в том числе - решение о разводе, - словно сутки в его маленьком городе длились не двадцать четыре, а все девяносто часов. Джек не сразу заметил, как барабанная дробь за окном переместилась за дверь и раздалась неестественно громко, словно уже не дождь, а град бил по темному дереву. Прислушавшись, он понял, что кто-то терпеливо, но, тем не менее, неуклонно пытался добиться разрешения войти в офис, уже с минуту постукивая костяшками пальцев по двери. - Открыто. - с едва заметной вопросительной интонацией ответил на стук Джек, не до конца понимая, кому он мог потребоваться в такой поздний час. Но все стало ясно, как только дверь раскрылась: на пороге была точно такая же полуночница, как и он сам, которая, судя по всему, либо вовсе не подозревала о том, что начальник находился в дрянном настроении, либо решила смело проигнорировать этот факт. Нельзя было сказать, что Джек относился негативно к Джейн или, как ее любили называть, "Джейни" Спрингс. Он взял ее по блату на половину ставки электрика, наслушавшись хороших отзывов из уст Мокси, абсолютно, как ему показалось, бесполезным кадром: она не имела ни намека на образование, ни опыта работы, ни полезных навыков. Ее умения ограничивались дважды за "спасибо" исправленной проводкой в общежитии Гипериона, о чем сам Джек благополучно запамятовал, и тремя сборниками детских сказок, которые, как Джейни сама говорила, она написала в свободное от поисков постоянной работы время для какой-то гиперактивной сиротки. В общем, ничего особенного из себя не представляющий работник и, к слову сказать, девушка. Приятная, смазливая внешность, - и та была обезображена ожогами, но все-таки это милое, почти хрупкое светловолосое недоразумение сумело заполучить расположение всего персонала за счет своей нечеловеческой харизмы и оптимизма, которому мог позавидовать каждый, находящийся в стенах Гипериона. И Джек - в том числе. Однако удивительным было не то, что молоденькая девочка, взявшаяся из каких-то малоизвестных трущоб, смогла зарекомендовать себя за пару месяцев работы, а то, что эта же девочка, абсолютно не имевшая опыта работы с детьми, стала их лучшим другом практически за тот же срок. Она подкупала своей непосредственностью, вызывала доверие тех, к кому сложно было подступиться профессиональным врачам и воспитателям, и уже это Джек упустить не смог. Было принято решение позаботиться хотя бы о двухгодичных курсах психологии, и так, благодаря настойчивости и искренней любви к детям, второсортный электрик стал первоклассным детским психологом. И об этом никто не жалел. Ее единственный минус состоял в том, что работала она в одном ей понятном ритме, который абсолютно не вязался с официальным расписанием ее "приемов", что неоднократно вызывало у Джека желание поднять этот вопрос в качестве объяснения всем тем неполученным ею премиям, которые она время от времени требовала. В отличие от большинства подчиненных, ко всем конфликтам с Джеком Джейни относилась спокойно и не боялась потерять работу из-за косого взгляда. Она не раз высказывалась о том, что ей в принципе не очень приятно работать на мужчину, тем более - на мужчину с весьма тяжелым характером, но работу с детьми любила так горячо, что готова была терпеть любые претензии к своей персоне. - Есть минутка? - девушка, неплотно закрыв за собой дверь, так, что осталась маленькая бледная полоса, пересекающая темный пол, зашла в кабинет. Джек потянулся, расправил плечи с характерным хрустом и, окинув Спрингс усталым взглядом, указал пятерней на одно из двух кресел. - Сегодня я никуда не тороплюсь, так что у тебя есть даже немного больше, чем минута. Джейни присела и, потратив пару минут на то, чтобы максимально удобно устроиться в кресле, сообщила о причине своего позднего визита в кабинет директора: - Я хотела бы обсудить нового мальчика. Риза. Джек страдальчески закатил глаза. - Что он натворил на этот раз? Со стороны могло показаться, что Риз его несказанно раздражал, но это не являлось ни правдой, ни даже ее едва различимым отголоском. В его грубости было скрыто самое горькое, но в то же время и самое искреннее чувство - отцовская забота, которая слишком долго томилась взаперти, не имея возможности вырваться наружу. Риз не был единственным, на кого распространялось мнимое раздражение: Джек пытался завуалировать презрением и злобой волнение и переживание, которые он испытывал, наблюдая за социализацией и ростом абсолютно чужих, но кажущихся совсем родными, детей. Нет, любить их так, как он любил Ангел, Джек не мог и даже не пытался себя заставить: он все еще был, по мнению многих и даже своему собственному, тираном, деспотом и садистом, демонстрирующим свое превосходство над теми, кто не может защититься, но он все-таки был уверен, что в своей жизненной истории он был кем угодно, но только не злодеем. Риза было сложно описать. Он был одним из тех детей, которые стремятся всегда быть первыми, которые хотят быть лучше прочих, которые живут мечтой дотянуться до неба, но всегда падают и расшибают в кровь лоб и колени, но, увы, не могут отбить себе желание попробовать подняться повыше еще несколько раз, пока жизнь не сделает из них бесполезных сломанных кукол. Джек изучал его медленно, стараясь понять, поставить себя на его место, но он все еще был "плохим родителем" и едва ли мог понять, насколько трагична судьба ребенка, которого вместо внимания и поощрения кормили тумаками и оплеухами. Джек, конечно, сам был таким ребенком долгие годы тому назад. Но, что было свойственно всем взрослым без склонности к состраданию, он утратил понимание аналогичных его собственным проблем как только шагнул за черту совершеннолетия. Он рос со жгучей, яростной ненавистью в своей груди, и думал только об одном - "Я таким отцом не стану, я не уподоблюсь!". Но уподобился, что было пусть и прискорбно, но закономерно и неотвратимо. В отличие от того, что надежд относительно судеб большей части воспитанников Джек не питал, ему хотелось верить, что Риз не повторит его ошибки, когда у него появятся свои дети. Почему в таком ключе Джек думал только об одном мальчишке, а не о каждом из той пестрой плеяды, которая врезалась в память за пятнадцать лет, он и сам не знал. Риз не был самым глупым, самым запущенным или самым тяжелым; он не был "самым" ни в чем, но, видимо, так напоминал Джеку самого себя, что стоял перед глазами как лучший пример. Иного объяснения быть не могло. - Он ничего не натворил, - ответила Спрингс, - Но с ним есть определенные проблемы. - Я думал, что решать проблемы - твоя работа. Шероховатости характера - то, с чем возишься ты, а не я. Джейни цыкнула. - Дело не в характере, Джек. Дело в том, что он не может мне довериться. Если у других детей я хотя бы вижу желание поделиться, то он просто играет в молчанку. Я надеялась, что справлюсь сама, но за месяц я не узнала ничего, кроме того, что ты сам мне сказал. Джек решил промолчать и обдумать, можно ли в качестве веской причины для увольнения рассмотреть тот факт, что подчиненная упорно называет своего начальника по имени. - Я была бы рада продолжать, - девушка тяжело вздохнула и потерла большим и указательным пальцами переносицу, - Но это бессмысленно. - Он совсем ничего не говорит? - Говорит. Но выворачивает все мои вопросы наизнанку. Когда я пытаюсь затронуть тему домашнего насилия, он говорит о том, что его матери тоже приходилось несладко. Когда я пытаюсь затронуть тему доверия, он говорит о тебе. Джек удивленно вскинул брови: - И что же он говорит? Его сильно смутил тот факт, что Риз, вероятно, и его считает частично причастным к тому, насколько тяжело ему даются доверительные отношения с людьми. Безусловно, причину всему искать стоило не в поведении Джека, но то, что вместо помощи он лишь усугубил ситуацию, было абсолютно очевидно. Не то чтобы Джеку было стыдно за себя, - ему никогда не было стыдно, - но мысль о том, что стандартный, садистский подход к воспитанию оказался не слишком универсальным, все-таки зародилась. - Вот ты у него и спросишь. - Что, прости? - переспросил мужчина, понадеявшись на то, что за своими размышлениями прослушал нечто важное, что могло бы объяснить только что услышанную фразу. - Я не могу привлечь к решению психологических проблем его мать, поэтому... - Может быть, ты все-таки скажешь мне, какого черта я должен выполнять твою работу? Джейни Спрингс действительно отличалась склонностью к поиску нестандартных путей решения проблем, однако объяснять их совсем не умела, с чем мирились многие, но совсем не хотел мириться Джек. Он был согласен терпеть все, что она делала, ровно до тех пор, пока это его не касалось, но сейчас был именно тот момент, когда следовало как можно быстрее поинтересоваться, в соответствии с какими умозаключениями она решила взвалить на него свои обязанности. Джейни ничего странного в своих словах, что было для нее весьма характерно, не заподозрила и окинула Джека таким взглядом, словно он, а не она, нес полную околесицу или вовсе сошел с ума. - Подумай сам, - она даже говорить стала в разы медленнее и тише, как будто пыталась объяснить что-то капризному ребенку или умалишенному взрослому, а не человеку, который при желании мог растоптать ее, как назойливого таракана, вместе со всеми амбициями и планами на карьерный рост, - Каждый раз, когда я пытаюсь поговорить с ним, он проводит параллель либо со своей матерью, либо с тобой. - И?.. - Якори, Джек! Мужчина фыркнул, подавив горький смешок. - Вспомни на секунду о том, какую должность я занимаю, и сделай вывод, говорит ли мне это хотя бы что-то. На самом деле, он блефовал. Он знал, что такое "якорь" и сталкивался по долгу службы с этим понятием достаточно часто, чтобы от него начало подташнивать. Причина блефа была проста: Джек терпеть не мог, когда его обязывали делать что-то, что к его ведениям не относилось. Спрингс об этом знала, поэтому с трудом, но все-таки подавила раздражение и не стала ничего объяснять. - Ты знаешь, о чем я говорю. Я не могу поддержать разговор с тем, кто не видит во мне авторитет и не испытывает должного дове... - Как так вышло, что человек, который его единожды выпорол, стал якорем? - не дождавшись окончания фразы, перебил Джек, - Почему тогда якорь именно я, а не его папаша? Не Ангел и не Август? Не Вон? Я ничего не сделал для того, чтобы привязать к своему образу забитого инвалида, и мне это доверие задарма не нужно. - Джек. Он зло зыркнул на абсолютно спокойную девушку, но замолчал, прикусив нижнюю губу с внутренней стороны. Его раздражало, что Спрингс не могла вовремя понять, когда стоит прекратить болтовню. Его раздражало, что она его не боится. Его раздражало, что она не соблюдает субординацию. Тем не менее, он позволил ей высказаться, потому что то, какое сильное раздражение она вызывала и при этом оставалась жива, заслуживало уважения. - Не нам решать, почему какие-то предметы, события или люди становятся важными для нас. То, что кто-то может легко отпустить, иной будет держать до тех пор, пока его не покинут силы. То, что кажется одному незначительным или глупым, в чьем-то представлении является бесценным. Я понимаю, почему ты считаешь, что не давал ему ни единого повода привязаться к себе, но я также понимаю, почему он может считать иначе. Джек, чтобы ребенок доверился тебе, нужно не очень много. Толика участия, и ты - единственный, кто может его понять. Можешь не делать ровным счетом ничего, но в его глазах ты станешь отцовской фигурой, единственным другом, старшим товарищем, учителем, опорой - кем угодно. Поверь мне, свою симпатию Риз может не контролировать точно так же, как ее не контролируешь ты. - Если заслужить доверие так просто, то почему же ты не смогла? - в последний, как ему тогда казалось, раз попытался Джек отмахнуться от свалившейся на него чужой ответственности. - Людям свойственно думать, что тот, кто пытается помочь им, не может быть искренним, если получает за это деньги, - Спрингс слабо улыбнулась, - Там, где начинается долг, заканчивается безвозмездность. И эта идея имеет все права на существование. Нельзя было сказать, что Джек оказался сломлен простой истиной. Все то, что ему было сказано, он слышал уже тысячи раз, и ни разу эти слова не произвели на него должного впечатления. Однако впервые за долгое время все сказанное действительно напрямую относилось к нему, а не к абстрактной персоне непорядочного родителя, что вызывало подсознательное отторжение, но вместе с тем и какую-то горькую тоску. Сопереживание не было ему свойственно, к Ризу он с недавних пор испытывал только слабую жалость (хотя, казалось бы, несколько дней назад не испытывал даже ее), но эта жалость оказалась гораздо сильнее раздражения и, внезапным гостем ворвавшись в сознание, прошептала: "От тебя не убудет". - Что ты предлагаешь? - после продолжительного молчания смиренно спросил Джек, еще не в силах согласиться на помощь, но уже приготовившись к тому, что иного выбора у него нет. Джейни просияла. - Поговори с ним. Спроси про отца, спроси про руку. Тебе не нужно ничего больше делать, просто выслушай его и запиши то, что считаешь самым важным. Я постараюсь на основе этой информации найти к нему подход и решить, какая терапия поможет ему справиться с комплексами. Джек краем глаза посмотрел на стопку документов по левое плечо от себя. Жалость, чего и следовало ожидать, расплылась под весом усталости, ничего после себя не оставив. - Ничем не могу помочь, - он развел руками, - Слишком много работы, которую за меня никто не сделает. Увы, нет времени болтать по душам с увидевшим во мне черт знает кого подростком. Девушка, кажется, была абсолютно разочарована. Она постучала ногтями по подлокотнику кресла в плохо скрываемом раздражении, нахмурилась, прикусив нижнюю губу, но проглотила отказ со смирением. Если бы Джек захотел, он бы увидел, насколько Спрингс была важна забота о детях, возможно, по своим, хорошо скрытым, психологическим причинам, но он не хотел лишний раз задумываться о том, что кто-то из его подчиненных заслуживает элементарного проявления понимания по отношению к себе. Он был зол на Спрингс подсознательно: за фамильярность, за подпись на открытке по случаю его дня рождения, за то, что она смогла найти подход к его дочери, в то время как сам Джек никак с этим справиться не мог, за то, что искала в нем помощника, словно надеялась наладить отношения. Она многое себе позволяла, многого хотела и много своих обязанностей перекладывала на чужие плечи, и одной только улыбки в сумме с просьбой было слишком мало для того, чтобы можно было пойти у нее на поводу. - Я понимаю, за что ты хочешь наказать меня, - тихо подала голос Джейн, - Но не понимаю, в чем перед тобой провинился Риз. Он тонет, Джек. Тонет и отталкивает каждую протянутую ему руку. Ему жизненно необходим кто-то сильный. Тот, на кого можно было бы равняться. - Очень чувственно. Как жаль, что мне плевать, правда? Джек улыбнулся, прекрасно отдавая себе отчет в том, как жестоко и грубо он звучит и насмешливо выглядит. Сострадание покинуло его душу так давно, что от него, вероятно, не осталось ни эха, ни флера - только гудящая отражающейся от костей тишиной пустота. Взывать к тому, что давно мертво и похоронено под слоем жизненной извести, было бессмысленно и безнадежно, и с этим смирилась большая часть окружения Джека. Скоро смирится и она. Джейни бессильно вздохнула, молча встала с кресла и направилась к двери. Но что-то впилось рыболовным крюком в душу и, зацепив крепко, вывернуло ее наизнанку. Нахлынули мысли о том, что таким, бессердечным, черствым и жестоким ко всем, кроме самого себя, Джек стал именно потому, что его обделили жизненным примером того, "как надо". Он, как слепой котенок, обыскивал носом углы, его учили улицы и драки, а теперь он отказывал в другой судьбе тому, который, возможно, нуждался именно в этом человеке, со всеми его ироничной грубостью и холодностью, в его поддержке и его сопереживании. Джек не стал тем, кто мог подать пример, для родной дочери, и в самые одинокие вечера это осознание приходило снова и резало хлеще ножа. В нем говорили не доброта и не сожаление, но холодный расчет, по условиям которого фальшивая (или не очень) заинтересованность в чужом ребенке могла избавить от чувства вины за искреннюю незаинтересованность в судьбе собственного. Поэтому он, едва успев до того, как Спрингс захлопнула за собой дверь, окликнул ее, заставив растерянно обернуться и застыть в оцепенении: - Я жду его у себя завтра в три. Но если у меня не получится ничего из него вытащить, второго раза не будет. И я найду психолога, который позаботится об этом мальчишке лучше, чем ты. Джек был рад, что Спрингс ничего не ответила. Она только широко улыбнулась, кивнула и вышла из кабинета. Следующий день обещал быть... Как минимум необычным. С этой мыслью Джек плюнул на количество незавершенной работы, встал с кресла, закрыл на щеколду дверь и задумался о том, что впервые за долгое время он может позволить себе заснуть на диване, а не за рабочим столом.