Укрощение строптивого

Потребовалось около получаса и еще один графин воды, который в кабинет по просьбе Джека внесла Мокси. Она задержалась, по-матерински ласково огладила опрятными пальчиками русые вихры и бледные скулы Риза, словно почувствовав его тревогу и страх. - Что, сладкий, - улыбнулась она совсем невинно, как ангел, без единой искры насмешки во взгляде, - Изверг замучил совсем? Будь на ее месте кто-нибудь другой, "изверг" стало бы последним словом, произнесенным этими губами в отношении Джека, но к ласковым оскорблениям со стороны Мокси мужчина привык давно. Иногда он задумывался о том, что на правах "бывшего парня" слишком многое ей позволял, но всего, что ей разрешалось, женщина заслуживала с лихвой. Мокси вызывала уважение всем: от своего умения выглядеть неотразимо в возрасте, о привлекательности представительниц которого порой было немного стыдно помышлять, до огромного материнского инстинкта, который пусть и был притуплен четырьмя родными детьми, но которого хватало на каждого подростка в Гиперионе. Она была музой этого места, к которому, к слову сказать, она относилась негативно, но все равно терпела - то ли ради Джека, то ли ради детей. Риз помотал головой в ответ на вопрос, и, покусывая губы, тихо поблагодарил за воду и поддержку. Мокси на прощание с чувством чмокнула его в лоб, шепнула Джеку, чтобы он не торопился, махнула обоим на прощание рукой и модельной походкой покинула кабинет. Джеку хотелось курить. Атмосфера неслабо давила на голову: он слишком долго находился в одном помещении с загнанным зверем. Он никогда не был впечатлительным, да и в услышанной истории не нашел того, что могло поразить взрослого человека, который в своей жизни встречался с рукотворными кошмарами разного порядка, но обременяла не искренность, обременяло чувство ответственности. Поэтому Джек строго решил, что этот разговор по душам станет последним в его жизни. Как ни крути, проблемами должны были заниматься психологи, а Джек чувствовал себя неприкаянной душой, которая не знала, как вести себя в случае непредвиденных слез или панической атаки подростка. Риз оттягивал, как мог, но Джек не был против. Он чувствовал себя уставшим и не выспавшимся, что сказывалось на нервном состоянии не самым лучшим образом: чудом мужчина сохранял чувство такта и придерживался лояльности по отношению к сконфуженному мальчишке. Тем не менее, Джек был доволен тем, что его беглое подозрение касаемо истока такого раннего мазохизма оправдалось, хоть и была ситуация пусть и не ужасающей, но по-своему мерзкой. И все-таки, сделав над собой усилие с решительным желанием завершить им обоим малоприятный допрос, Джек промочил водой пересохшее горло, и, восстановив долю сил, снова завел разговор: - Итак, тыковка, - назвал он Риза невесть откуда взявшейся, но довольно приятной, как ему показалось, кличкой, - Готов продолжить перемывать кости своему прошлому? К искреннему удивлению Джека, Риз уверенно вскинул голову и с полной готовностью, без промедления, ответил утвердительно. Это обескуражило, но, тем не менее, зацепило и вызвало слабое подобие гордости. - Я не буду указывать, что тебе говорить, - чтобы не показаться малодушным, после небольшой паузы ответил вежливостью на уверенность Джек, - Ты волен рассказывать мне только то, что сам хочешь рассказать. - Могу ли я попросить от одной услуге? Риз почему-то смутился и снова опустил голову, что вызвало у Джека ухмылку. - Я весь внимание. - Не рассказывайте ничего про мою руку Спрингс. Я ценю ее желание помочь, но... - подросток тяжело вздохнул, - Я хочу, чтобы это осталось между нами. О ситуации знает только моя мать и будете знать вы, так что... Но больше слов он не нашел. Джек поразился - в его голове не укладывалось, как о ситуации, произошедшей с ребенком, мог знать только один родитель, если отсутствие руки - это не сережка в ухе и не татуировка на пояснице, которую можно с легкостью скрыть. Однако спорить не стал, изобразил понимание и, постучав пальцами по столу, ответил: - Я ничего ей не скажу. Риз слабо улыбнулся и потеребил пальцами висящий, но сложенный пополам и скрепленный булавкой, рукав. Джек почему-то задумался о том, что хочет посмотреть на собранную в рубец кожу на том месте, откуда должно было начинаться плечо. Увечья, культи, неказистые протезы, шрамы и глубокие впадины атрофированных мышц - он видел все это неоднократно, ни отвращения, ни страха не испытывал, но был заинтересован в том, чтобы пополнить свою коллекцию образов обезображенных до неузнаваемости людей. Этими образами он успокаивал себя: они, мол, тоже не знали, что жизнь повернется к ним именно этой стороной, не знали, что один несчастный случай перечеркнет их жизнь, не были готовы принять себя, уродливых, искореженных, пополам разрубленных несправедливым стечением обстоятельств. - Я ведь никогда не получал квалифицированную медицинскую помощь, знаете? - начал Риз настолько издалека, насколько это было возможно, но поторапливать или интересоваться, какое отношение к истории его руки имеют сторонние факты, Джек не собирался. "Пусть он почувствует себя тем, кого научились слушать", - так подумал мужчина, внимательно всматриваясь в покрасневшие глаза подростка. - Я понял это, осмотрев справки, которые мне принесла твоя мать. Они все были датированы одним числом, словно до твоего появления здесь тебе ни разу не делали прививок. - Делали в роддоме, но после - действительно ни разу, - сказал Риз спокойно, даже без проблеска обиды в голосе, - Когда мне исполнилось четырнадцать и я начал уходить из дома, я часто дрался на улицах. Тогда, как вы понимаете, у меня еще были обе руки. Но я все равно не был хорош в драках, был неуклюжим и косолапил в добавок ко всему, поэтому не нужно было очень стараться, чтобы уложить меня на лопатки. Обычно надо мной просто смеялись, но не пытались избить сильно - в конце концов, мальчишки, с которыми я конфликтовал, не были зверьми и, как и я, просто хотели поиграть с возможностью доказать свое превосходство. Бывало, кто-то из них даже подавал мне руку, если я оказывался сбит с ног, и мы начинали толкаться снова, но беззлобно, ничего не имея друг против друга. Но однажды я упал не навзничь, как это бывало всегда, а на живот, при этом хорошенько ударившись лбом о кирпич или... Что-то вроде кирпича. Не помню точно. Джек присмотрелся к лицу Риза и обратил внимание на алый рубец чуть ниже лобной линии роста волос. Он замечал его раньше, но не придавал значения: ко всем мальчишкам его возраста в комплекте с дурными привычками и сложным характером прилагалось около десятка шрамов, рассыпанных по всему телу. - Меня кое-как оттащили домой, и на следующий день мама отвела меня в больницу, потому что ночью я просыпался от судорог и мне казалось, что из моих воспоминаний вырвали огромный кусок, а еще меня тянуло блевать и бросало в жар, как лихорадочного. Врачи, если можно так назвать этих лицемерных козлов, сказали, что у меня сильное сотрясение, посоветовали как можно реже вставать с кровати и постараться не нервничать. Я остался дома на пару недель и был даже рад тому, что мне не нужно было ходить в школу, но меня все еще тревожили судороги, поэтому я жаловался матери до тех пор, пока она не решила потратить практически все свои сбережения на то, чтобы отправить меня в хорошую больницу. Отец много кричал на нее, сказал, что со мной не нужно носиться, как с ребенком, что настоящий мужчина должен уметь игнорировать боль и дискомфорт, но она плюнула ему под ноги и увезла меня в центр города. - А она не такая уж и плохая мать, - скорее самому себе, чем Ризу, сообщил Джек. - Да, - Риз снова улыбнулся и кивнул, видимо, заново проникшись любовью к этой женщине, - В платной больнице мне сообщили, что у меня повреждена л... Лобная доля?.. - он задумался, словно пытаясь убедить себя в том, что произнес термин правильно, и удовлетворенно хмыкнул, - Ага, лобная доля. По их словам, повреждение было слабым, судороги должны были в скором времени прекратиться, и единственное, что мне угрожало - это невнимательность и легкая заторможенность, но, судя по тому, что из-за этого в моей жизни почти ничего не поменялось, я и раньше был достаточно заторможенным. - Почти ничего? И, прежде чем конкретизировать, подросток заметно помрачнел и снова прикусил губу - видимо, он делал это каждый раз, когда волнение выбивало его из колеи. - Со временем мне начало казаться, что правая рука время от времени немеет и ощущается как-то... Неправильно. Но стоило встряхнуть ей пару раз, как все проходило. Денег на повторное обследование у нас больше не было, в чем меня нередко упрекали, к слову, но мне самому казалось, что все в полном порядке. Я иногда замечал за собой, что начинаю бездумно и бесконтрольно ощупывать все предметы вокруг себя, но это скорее успокаивало, чем волновало. Мне нравилось проявлять интерес к окружающему миру, хоть это меня никогда и не привлекало раньше. Потом чувство отчужденности руки усилилось. Оно приходило спонтанно, вместе с приступом паники, чаще всего по ночам, и я долго не мог уснуть, двигал рукой, пытался убедить себя в том, что она моя, что она мне подчиняется. - Любопытно... Джеку действительно стало интересно. Он не был знаком с медициной и с врачами общался скорее как пациент-обыватель, чем как знающий и сведущий специалист. О подобных последствиях бытовой травмы ему не было известно вообще ничего, поэтому он продолжил слушать, время от времени помечая странные симптомы в блокноте, надеясь расспросить знакомого невролога о том, какое заболевание могло развиться от простого удара лбом о "кирпич или что-то вроде кирпича". - Однажды все это просто утихло. То есть, утихли приступы паники, а с чувством отчужденности руки я смирился и даже научился использовать это с выгодой для себя... - Дай угадаю! - Джек почему-то неожиданно прыснул, смехом расколов повисшее над ними напряжение, - Ты дрочил именно той рукой, которую не чувствовал? Риз густо покраснел, но, не сдержавшись, тоже громко рассмеялся. - В точку, сэр! Нахлынувшая истерика прекратилась через пару минут, и Джек был совершенно счастлив. Перерыв на глупую шутку явно помог им обоим справиться со стрессом, за создание которого была ответственна серьезность ситуации. - Ладно, ладно... - отдышавшись и смахнув со лба проступившие капельки пота, выдохнул Джек, - Продолжишь или пока хватит? Риз кивнул и, прежде чем Джек успел расценить это как "пока хватит", продолжил историю, время от времени туповато хихикая: - Это продолжалось около года. Я свыкся с тем, что моя правая рука стала капризничать время от времени, и меня перестало это пугать. Судорог больше не было, лоб хорошо зажил, не было повода для беспокойства. Я по-прежнему конфликтовал с отцом, пытался защитить мать, сбегал от проблем... Все, как и раньше. Я начал забывать о том, что у меня была какая-то травма, пока однажды не проснулся посреди ночи от чувства удушения. И смешки оборвались. Риз уставился стеклянными глазами в лицо Джека, из-за чего тот почувствовал себя неуютно, но позволить себе дать слабину и отвернуться не смог. Пустой, замерший взгляд, лицо, как посмертная маска; воспоминание причинило боль, которая была гораздо сильнее, чем боль от воспоминаний о побоях, об унижении, даже о неудачных драках. Джек заметил, как дернулись уголки губ подростка и дрогнул подбородок, но при этом тот не выразил ни одной эмоции, только прикрыл глаза и отвернулся. Мужчина не мог отделаться от мысли, что он уже видел где-то это разочарование, эту немую тоску, которую не выместить ни криком, ни стоном, но не нашел в себе сил признать, что все это отразило зеркало пять лет назад. - Чертова рука схватила меня за горло. Я не мог позвать на помощь, только хрипел и пытался вырваться из хватки. Во мне никогда не было столько сил, столько ярости и столько жестокости, с которыми сжимались пальцы. Это закончилось так же внезапно, как и началось: рука вскоре просто обмякла, как плеть. Я наспех отдышался и побежал к матери, но на этот раз даже она мне не поверила. Отец хорошенько избил меня "за брехню" и за то, что я мешаю им спать, поэтому мне ничего не оставалось, кроме как снова смириться. Я ничего не делал ни во второй раз, ни в пятый, ни в пятнадцатый. Это происходило все чаще, а я лежал и пытался убедить себя в том, что я не смогу задушить сам себя. И сначала все было так: рука ослабевала через пару минут. - Но потом она не ослабла. - Верно, - Риз схватился за стакан, но не поднес его к губам, а принялся оглаживать граненые стенки подушечками пальцев, - Она душила меня так долго, что я потерял сознание. Мать забила тревогу и меня кое-как привели в чувства, и остаток ночи я провел в размышлениях. Я понимал, что нужно было что-то делать, иначе я просто убью себя. К чувству удушья я успел привыкнуть, но умирать... Я никогда не хотел. Поэтому на утро после этого случая я отказался оставаться дома, забрал с собой пустую сумку, имитируя поход в школу, и отправился на заброшенную стройку. У нас строили... Что-то вроде очередных квартир. Но потом финансирование урезали, а металлические балки, строительные леса, арматура - все это осталось. Что-то мальчишки сдали в металлоприёмку, а что-то было слишком тяжелым и не казалось ценным, так что даже пилить не хотелось. Бесполезными подробностями Риз пытался скрыть волнение и отвести внимание от своего дрожащего голоса. Он не хотел рассказывать то, к чему подошел, и Джек понимал, что не имеет права его торопить - мальчишка зашел так далеко, что его смелость и честность заслуживали уважения и даже вселяли ропот. - Я не был уверен в том, что именно хотел найти, - после паузы продолжил Риз, смирившись с тем, как надрывно звучат его слова, - Но затем я увидел этот... Штырь, и все встало на свои места. Решение показалось таким очевидным. Таким... Правильным. Мне потребовалось минут пятнадцать, чтобы взвесить все "за" и "против", а потом я просто... Упал плечом на этот ебучий штырь. Было... Пиздец как больно. Джек не нашел в себе желания напомнить Ризу следить за языком. Брань была оправдана. Она была единственным, что могло ослабить болезненность воспоминаний. - До сих пор слышу, как хрустят мои кости и чавкает кровь. Я терял сознание, кажется, пару раз, но, когда головокружение отходило, продолжал рваться вперед и назад, превращая свои мышцы и жилы в фарш. Не знаю, сколько времени я провел в таком положении, казалось, что прошло по меньшей мере три часа, но кто-то из случайных прохожих обратил внимание на мои крики и пришел на стройку. Он снял меня со штыря, помог добраться до дома, где мне вызвали скорую, и вместе с родителями отправил меня в больницу. По пути туда я понял, что ничего, кроме боли, не чувствую. Рука была синяя, даже почти черная, кровь хлестала, а я был так счастлив, что это дерьмо наконец отпустило меня. Врачи печально сообщили, что спасти руку не выйдет, а я разулыбался перед ними, как сумасшедший, и они, видимо, решили, что у меня болевой шок или что-то подобное. На следующий день я очнулся уже без руки. И мне в кои-то веки стало спокойно, хоть и... Ненадолго. Джек слушал и медленно осознавал, каким глупцом он был, когда про себя сравнил Риза с десятками тех, кого изуродовал "несчастный случай". Когда сравнивал его с самим собой. То, что с ним произошло, не было несчастным случаем, злым роком, волей судьбы, случайностью или глупой шуткой кармического принципа - Риз сам сделал это с собой. Он по своей воле, по своему решению лишился руки, и откуда-то нашел силы рассказать об этом, раскрыться, вывернуть наизнанку душу и показать ее, всю в шрамах и ссадинах, тираничному, жестокому, грубому человеку, который ни к кому не испытывал ни жалости, ни понимания. Он был искренним до мурашек - слепо искренним, не боялся последствий, не боялся клейма "безумец" на свой перерезанный судьбоносным шрамом лоб, он льнул к бьющей его руке, и это... Было ужасно. - Прошел год, и вот он я! - Риз с облегчением выдохнул, вероятно, почувствовав, что больше ему не придется ничего рассказывать, - Все еще не могу привыкнуть работать только левой рукой, но, говорят, это полезно. Иногда на меня накатывает чувство страха, ведь проблема была не в руке, а в моей голове, и все может повториться снова, а третьей руки, на замену оставшейся, у меня нет, но... Я не хочу думать об этом. Джек долго молчал. Он хотел найти в себе равнодушие, которым привык отвечать на подобные рассказы, но не смог. Он потер пальцами лоб, всмотрелся невидящими глазами в мелкие чернильные пятна текста документов под своими руками, в мутное стекло графина и блестящую в нем воду, в неподвижные стрелки настенных часов. Его разъедало какое-то странное чувство вины и стыда, понять которое он не мог. - Бывает ведь, - ни к кому не обращаясь, сказал он, - Кому-то хватает года, чтобы рассказать о том, из-за чего наперекосяк пошла вся жизнь, а кто-то - и после пяти лет не может найти в себе силы на искреннее признание. И Риз, кажется, понял, что Джек говорил про себя. Он попытался протянуть руку, чтобы положить ее на грубую мужскую ладонь, как это делал Джек с его ладонью совсем недавно, но почему-то передумал и одернул ее, словно испугавшись. Он не стал ничего спрашивать, лишь подался вперед, любопытно заглянул в блокнот и, ничего не прочитав вверх ногами, вернулся на место. - Спасибо за то, что выслушали, сэр. Джек безразлично кивнул, погрузившись в свои мысли. Риз, помолчав, встал на замлевшие ноги и направился к выходу из кабинета, но Джек его окликнул. - Если тебе нужно будет что-то, - обратился он к остановившемуся подростку, - То ты можешь заходить. И это не жалость, - опередил он немой вопрос, - Я не испытываю жалости ни к тебе, ни к кому-либо еще. Это солидарность, вызванная твоей искренностью, но не более того. Риз поблагодарил еще раз, вежливо дернул головой в имитации поклона и выскочил за дверь. О результатах трогательной беседы Джек отчитался в тот же день, когда Спрингс освободилась, однако на вопрос "что случилось с его рукой?" он, к своему удивлению, ответить не смог. Каким бы ублюдком он не был, он дал обещание, нарушить которое ему не позволяли те осколки совести, которые остались в душе и время от времени давали о себе знать. Лист, на котором Джек записал симптомы, он вырвал и спрятал в задний карман брюк, сам не зная, зачем так старается скрыть свидетельство о состоявшемся разговоре. Джейни, конечно, расстроилась, но все равно поблагодарила за помощь и пообещала, что бросит все силы на то, чтобы помочь Ризу. В этом мужчина не сомневался даже отчасти - он знал, что она действительно переживала за своего юного пациента, если не побоялась обратиться к такому человеку, как Джек, особенно в день, когда он был готов поставить на уши весь Гиперион, лишь бы заявить, что у него плохое настроение. Возможно, именно этого не хватало Ризу. Искренней заботы. Поэтому он так спешно и невпопад привязывался к незаслуживающим этого людям, поэтому с опаской, но в то же время нетерпением открылся тому, кто без веской на то причины занял определенное место в его жизни, поэтому пытался подружиться с теми, кто не стоил его дружбы и проявить себя душой компании, будучи при этом неловким во всем, что требует социального взаимодействия. Риз был забавным. Немного наивным, немного ироничным, немного даже глупеньким, но он был живым. Джек никак не мог смириться с тем, что этот ребенок впустил его в свою зону комфорта - это было неправильно, дико, даже омерзительно местами. И Джек не знал, кого, себя или Риза, он пытается оскорбить этой мыслью. Остаток дня он провел в хаотичных попытках закончить все начатое ночью. Он осведомился в справочной о номере человека, с которым, по его скромным соображениям, должна была жить его жена, от этого парня (именно парня - он был почти на десять лет младше женщины и, соответственно, на двадцать лет младше Джека), к слову, довольно приятного и вежливого, получил ее нынешний номер, а также осведомился о том, что живет она сейчас одна, и единственный мужчина, который время от времени появляется в ее постели - это ведущий бродяжнический образ жизни кот. Джек сухо поблагодарил, записал номер и, положив трубку, долго гипнотизировал плывущие в глазах неровные цифры. Затем чертыхнулся, скомкал бумагу и бросил ее в мусорное ведро. Он все еще не собирался ей звонить. Было незачем. Возможно, он даже не явится в "Пандору", хоть этот бар и был его любимым, а если и явится - то проведет вечер за бутылкой виски в гордом одиночестве, без легкодоступных посредников между ним и его прошлым. Когда наручные часы осведомили его о том, что времени было за полночь, Джек строго решил, что вторые сутки подряд проводить на работе не собирается. Он безвылазно прятался в своем кабинете, и ему начинало казаться, что он покрывается то ли плесенью, то ли пылью. Хотелось как можно скорее вернуться домой и потратить полчаса на прогулку: без назойливых соседей и случайных прохожих подышать свежим воздухом, вспомнить, что он не настолько старый, чтобы не пробежать пару кварталов, разогреть кости и заново научиться получать удовольствие от давно забытых ночных скитаний по знакомому городу - все равно выспаться он уже не сумел бы до следующей пары выходных. Поэтому, кое-как разобравшись с начатыми документами, Джек переоделся. Никуда деться от желания оставлять какую-то часть одежды на работе он не мог - привычка была настолько сильна, что шкаф казался сиротливым и печальным, если в нем не было ничего, кроме розог и стека. Затем Джек стер с лица ставший совсем тонким слой тонального крема, взъерошил волосы, откашлялся, открыл дверь и уж было собирался выключить свет, когда заметил юркнувшую за угол тень. - Да ладно тебе, полуночник, - рявкнул Джек достаточно громко, чтобы его мог услышать незваный гость, - Я не кусаюсь. Из-за угла показалась сонная мордашка Риза. - Вы сказали, что я могу заходить... - Но не посреди ночи, черт возьми! На самом деле, Джек был рад, что это был Риз, а не кто-то сродни тем девочкам, которые следили за мужчиной, подкрепляя его грубыми выпадами в свою сторону влажные ночные фантазии. - Что у тебя стряслось? - Кошмары, - Риз вышел из-за угла и, поморщившись от света, подошел к Джеку, - Я ожидал, что так будет, но я совсем спать не могу. Я думал, что вы и сегодня ночуете в кабинете, и... - И хотел лечь спать со мной? Риз сделал вид, что оскорбился, но и слепому было бы очевидно, что оскорблен он был лишь отчасти, если вообще был: - Хотел немного посидеть с вами. Джек замялся, подумал с несколько минут, затем тяжело вздохнул и отошел от двери, пропуская парня внутрь. Затем он отделил от связки ключей ключ от кабинета и всучил его Ризу. - Плед в шкафу, на полке. Если решишь уйти раньше, чем я приду на работу, закроешь дверь и оставишь ключ на столе Мокси. Я прихожу в восемь, это раньше, чем у тебя начинаются занятия, поэтому ты не проспишь. Все понял? - Вы правда разрешаете мне остаться у вас?.. - Разрешаю. Здесь ты сможешь включить свет, если кошмары спровоцирует темнота. Риз добродушно улыбнулся и даже потянулся, чтобы приобнять Джека, но тот отпрянул. Он не был в настроении для нежностей, поэтому просто похлопал мальчишку по плечу и вышел из кабинета, только на выходе из здания осознав, что позволил ему увидеть свое лицо без спасительного грима.