Укрощение строптивого

Риз на проверку оказался тем еще ябедой. Стоило только налить ему чашечку какао, как имена обидчиков из его уст посыпались, словно монетки из-под копыт золотой антилопы. Джек слушал, записывал, и с каждым новым именем чувствовал себя все более счастливым. Внушительный список мерзавцев, которые посмели поднять на бедолагу руки и ноги, рос вместе с количеством слопанных мятных пряников и выслушанных добрых слов, а Джек щурился, как сытый питон, ожидая участия в массовой казни. Казнь состоялась, конечно, но «в пределах разумного», под присмотром Мокси, которая была уверена, что, оставь она своего импульсивного начальника наедине с не менее импульсивными детьми, быть крови. «Пределы разумного» состояли из долгих монотонных выговоров, морального насилия, порки, отселения в отдельную комнату, вызова родителей, которые укоризненно смотрели на свое нашкодившее чадо, и ограничений во всяких любимых детских штуках, таких как сладости, радио и библиотека. Мальчишки действительно лезли с кулаками, когда понимали, в чем их обвиняют, а после неудачных попыток вмазать Джеку пытались оправдаться, ссылаясь на какую-то фантомную «вину» Риза в чем-то, что они сами же и надумали, но, поймав на себе укоризненный взгляд Мокси и встретив широкую ладонь Джека, приходящуюся то по заднице, то по щеке, прекращали открыто выражать свое негодование. За две недели все недовольные как-то поутихли. Они все еще рычали на Риза и пялились ему вслед, когда видели в коридоре, но их агрессия заканчивалась нецензурной бранью, на которую мальчишка вполне мог ответить, причем — ничем не хуже. Мокси так и продолжила подкармливать его мятными пряниками и отпаивать какао, а Джек — пассивно-дружелюбно кивать при встрече. Спрингс латала моральные раны глупого подростка, Таннис — физические, Вон, Ангел и, что было весьма неожиданно, но крайне приятно, Тина помогали преодолеть чувство одиночества, которое всегда возникало в детях после подобных инцидентов. Джек мог позволить себе немного расслабиться и перестать чувствовать себя конченным ублюдком, потому что за всей этой разношерстной толпой поддерживающих и их заботой его собственные грешки как-то незаметно стирались. Он был уверен, что все произошедшее на нем почти не сказалось. За исключением одной маленькой детали. С каждым днем он все чаще забывал наносить на лицо привычный повседневный грим. В его жизни внезапно появились заботы, которые были серьезнее, чем уродующий его лицо шрам, и это было… Прекрасно. Шестнадцатого числа Джеку позвонил Хаммерлок, чтобы напомнить о запланированной встрече с Ризом. Джек, впрочем, о ней и не забывал, но с большим удовольствием потратил пять минут своей жизни на болтовню с образованным человеком. — Только, если можно, в районе десяти утра, — попросил Хаммерлок. — Середина рабочей недели не позволяет прохлаждаться, да и вам работать нужно. Сказано — сделано. Семнадцатого ноября в девять утра Джек уже стоял под дверью тридцать восьмой комнаты и прислушивался к сонному сопению за оной. Вскоре из комнаты выполз, походя на вышедшего из спячки суслика, взъерошенный Вон, потирающий свои близорукие глаза, и Джек, быстро пожелав ему удачи на занятиях, юркнул внутрь. Риз спал, как ангелочек. То есть, в позе ангела. Снежного. Его длинные тощие ноги не помещались на узенькой казенной кровати: одна, согнутая в колене, упиралась в стену, а вторая висела в нескольких сантиметрах над полом, слабо покачиваясь. Хихикнув, Джек снова приоткрыл дверь и громко ее захлопнул, чтобы создать впечатление, будто у него и мысли не было никого будить. Риз дернулся, широко раскрыв глаза, сел на кровати, обернул вокруг себя одеяло и уставился на Джека, заторможено ползая по чертам его лица мутным взглядом. — Прости, кексик, но пора вставать, — Джек присел на корточки перед кроватью и выдвинул верхний ящичек прикроватной тумбы, намереваясь самостоятельно выискать в вещах Риза что-нибудь подходящее для официальной встречи с истинным джентльменом. — У нас сегодня визит к твоему новому психиатру, помнишь? Пару раз растерянно моргнув, Риз стремительно вскинул руку и закрыл тумбочку, чуть не перебив Джеку пальцы, словно ревностно защищал содержимое выдвижного ящичка. Джек этот внезапный приступ утренней агрессии понял не до конца, но расценил как банальное «встал не с той ноги». — Не лезьте в мои вещи! — о, он определенно не был рад раннему пробуждению, — Я сейчас оденусь. Дайте мне пару минут, чтобы прийти в себя. Пожав плечами, Джек обиженно поджал губы, чтобы заставить мальчишку чувствовать себя хотя бы неуютно из-за едва не оттяпанных пальцев, но совесть все-таки поимел и вышел из комнаты, лишь бы не стеснять Риза своими беглыми взглядами на его неказистое худосочное тельце. Конечно, в целях экономии времени и руководствуясь спонтанным желанием немного погулять пальцами по подсохшим темно-бурым порезам, Джек мог помочь ему одеться, но хозяин, как говорится, барин; пришлось подавить в себе этот неожиданный альтруизм, давно уже смешавшийся с похотливым «хочу». Риз справился на удивление быстро и выбрался из своей берлоги спустя каких-то десять минут, при чем в довольно потребном состоянии, разве что волосы непослушно кудрявились. — Пока у нас еще есть время, предлагаю наведаться в столовую и взять тебе поесть, — не выдержав, Джек все-таки пригладил топорщащиеся локоны Риза, и тот сердито зажмурился, молчаливым неодобрением выражая свое отношение к покушению на личное пространство. — Как тебе такая идея? — Не хочу есть, — ответил Риз, ковыляя рядом с Джеком. — Хочу спать. — Значит, будешь есть кофе. Можешь даже ложками, — Джек пошарил по карманам. — Черт. Ладно, не все так просто, я забыл ключи от машины. Риз страдальчески закатил глаза. — Почему-то я вообще не удивлен, сэр. — Да ладно тебе, вредина! — Джек ткнул его кулаком в затылок, — Заглянем в офис, возьмем их, и все. Не такой уж большой путь, не находишь? Заодно и глаза разлепишь, а то будешь обо все спотыкаться, как слепой котенок. Научись видеть плюсы в минусах. На это подросток ничего не ответил, только плечами пожал. За стойкой Мокси вела с кем-то оживленную телефонную беседу с выражением искреннего страдания на лице. Судя по тому, что она даже не сидела, а стояла, приложив руку ко лбу, разговор был напряженным и малоприятным. Завидев Джека, она быстро выпалила «Одну секунду, он пришел», прижала трубку к груди и громким шепотом обратилась к мужчине: — Это Альма. Она хочет с тобой поговорить. Джек ускорил шаг, прихватив Риза за плечо, в полной уверенности, что сумеет ретироваться. — Нет, нет, нет и еще раз нет, милая, я очень занят, мы очень заняты, попроси ее перезвонить. — Я не могу, — Мокси обреченно вздохнула, — Она говорит, что это срочно, и это касается Ангел. Джек, я пыталась объяснить ей, что ты занят, но она не хочет слушать, — она снова прижала телефонную трубку к уху. — Да, дорогая, он не против поговорить, сейчас дам ему трубочку. В который раз Джек испытал невероятное желание просто провалиться сквозь землю или, стремглав ворвавшись в свой кабинет, разбить окно и прыгнуть вниз, снова переломать себе весь организм и хотя бы на месяц избавиться от неприятного ему внимания некогда любимой жены, раз уж ее так пугал вид больничных коек и разобранного на детали, как детский конструктор, мужа. Она раздражала его просто неимоверно, особенно сейчас, когда в его жизни были гораздо более важные проблемы, чем ее бесконечное желание поговорить «о них», «об Ангел», «обо всем понемногу». Нехотя отпустив растерянного Риза, он сжал руки в кулаки, сделал несколько глубоких вдохов и выдохов, чтобы привести себя в порядок, и, губами прошептав «Я задушу вас обеих этим телефонным проводом», взял в руки трубку. — Здравствуй, Альма. Мокси вышла из-за стойки и отвела Риза в сторону. — Здравствуй, Джон. Несколько секунд они обоюдно молчали, напряженно дыша друг другу в уши. Первым не выдержал Джек. — Ты, кажется, хотела о чем-то поговорить со мной? — Ты помнишь, какой завтра день? Мужчина напрягся. Чехарда с датами, особенно в условиях его дырявой головы и в целом плохих отношений с числами, всегда заставляла его нервно потеть. Годовщина свадьбы? В новый год, Альма очень настаивала на красивой дате. День рождения Ангел? Десятого июля. День рождения самой Альмы? Наверняка не осенью, хоть он и вычеркнул точную дату из своей памяти, при чем сделал это довольно давно. Никаких «первых поцелуев», «первых свиданий», «знакомств с родителями», «знакомств с собаками родителей», «памятных покупок», «оконченных ремонтов», «отдыха на побережье» на семнадцатое ноября не приходилось. Это загоняло в тупик. — Ты забыл, — разочарованно прозвучало из трубки. — Хотя бы уточни, что именно я забыл, если хочешь добиться от меня стыда. Альма сделала разочарованно-стервозное «ха!» в трубку и начала тараторить. — Месяц назад я дала тебе знать, что в ноябре мы поговорим об Ангел, и, знаешь ли, это время пришло. Насколько я поняла, ты упорно игнорировал все мои попытки связаться с тобой, — вероятно, «попытками связаться» она называла свои позорные записки, просунутые под дверь, которые Джек без зазрения совести отправлял в мусорную корзину, как надлежало поступать со всякой гадостью. — Поэтому теперь я не хочу от тебя ровным счетом ничего. Давай я лишь введу тебя в курс дела. Я нашла работу. Да, представь себе, я переступила через себя и нашла работу, чтобы содержать нашего ребенка… — Который даже не живет с тобой? Альма нехорошо расхохоталась, и Джеку стало ощутимо душно и тошно. Он судорожно перевел взгляд на Мокси и Риза. Они о чем-то безмятежно разговаривали. Ну, хотя бы в их жизнях все шло своим чередом, без внезапных звонков от бывших и неприятных тем. Счастливые, черт бы их побрал, люди. — Слушай меня внимательно, Джон, и не вздумай перебивать, — неожиданно прекратив смеяться, продолжила Альма мрачным тоном, — много твоего бесценного времени я не займу. Я знаю, какие у тебя отношения с Ангел. Ты держишь ее в клетке, как какого-то зверька, полностью лишаешь своего мнения и права на личную жизнь, лишь бы она никуда от тебя не сбежала и продолжила тешить твою надежду на то, что ты все еще являешься хорошим отцом. Но я собираюсь положить этому конец. Теперь я не одна, Джон, и мой будущий муж готов дать моей дочери все то, что ты, будучи эгоистом, у нее отнял. — Не рановато ли заводить новых мужей, дорогуша? — не удержался и все-таки перебил ее Джек, — Кажется, чуть меньше месяца назад ты еще была одинока и даже намекала мне на то, чтобы я воспользовался таким положением дел. Но женщина оказалась куда более непреклонна, чем обычно, и Джека это знатно напугало. — Не тебе выбирать идеальное время для свадьбы и не тебе учить меня жизни. Сейчас тебя должно волновать только то, что я нахожусь в более выгодном положении относительно прав на жизнь с Ангел, чем ты. В течение следующих двух месяцев я заполняю все необходимые бумаги, связываюсь с социальными службами и подаю заявление в суд. Как только процесс завершается в мою пользу, а так все и будет, поверь мне, Ангел покидает твое осиное гнездо и переезжает ко мне. Тебе останется право видеться с ней на выходных и по праздникам, и ты еще будешь благодарен мне за то, что я не лишила тебя и этой возможности. Тебе все предельно ясно, «дорогуша»? Впервые. Впервые Джек вообще не знал, что нужно было ответить, чтобы заткнуть ей рот. Его настолько обуял гнев, что он почувствовал, как волосы на загривке встают дыбом, как у чумной лисицы. Он попытался собрать слова в своей голове в хотя бы отчасти осмысленное предложение, но ничего не получилось. Ярость ослепляла, мир плыл в его глазах, и это состояние слишком сильно напоминало шоковое, чтобы можно было с ним что-то сделать в кратчайшие сроки. Не придумав ничего лучше, Джек ответил сиплым голосом, стараясь скрыть желание вырвать у этой черствой суки, которую он по какой-то причине полюбил, сердце: — Через два с половиной года Ангел исполнится восемнадцать лет. Как только она станет совершеннолетней, она сможет делать со своей жизнью все, что ей только заблагорассудится. В том числе, жить с тобой. Один суд уже состоялся, и на нем она высказала желание жить со мной. — Ты прекрасно знаешь, почему она выбрала тебя, а не меня. Она была зла, Джон. Она злилась на меня за то, что я… — Бросила меня. Когда я был недееспособным. Когда мне была нужна твоя помощь. Когда в моей жизни никого, кроме тебя, Ангел и Мокси, не осталось. Когда я жил от капельницы до капельницы и учился заново думать, не то что дышать и ходить. Прозвучавший ответ поверг его в шок. — Да. Именно это я и сделала. Как нужно было на это реагировать? Как, черт возьми, вообще на подобное мог отреагировать человек, которого шпиговали угрозами и ставили в положение полнейшей беспомощности, при этом выворачивая все таким образом, чтобы у него даже не было возможности к чему-то прицепиться в угоду самолюбия? В угоду справедливости? Джек терялся. Он никак не мог признать, что Альма в кои-то веки оказалась не только наглее, но и умнее, чем он. — И ты больше не собираешься оправдывать себя? — Я устала оправдываться. Я поступила, как тварь, пять лет назад, ты поступаешь, как тварь, прямо сейчас. Достаточно честно? «Достаточно». Вслух, конечно, Джек ничего не ответил, только вздохнул. Мокси и Риз над чем-то хихикали в два своих маленьких кулачка. Они казались абсолютно счастливыми. Глядя на них, Джек неосознанно хотел подпортить им жизни, поделившись гниющим мусором из своей душевной помойки, но так поступать было нельзя. Они не заслужили такого отношения к себе, тем более, что они были одними из немногих, кому не было плевать на его проблемы. — Вот, в общем-то, и все, — облегченно выдала Альма. — Я же говорила, что это не займет много времени. Ciao, Джон. Надеюсь, ты понял все, что я сказала. Затяни поясок потуже, дорогой. Следующий год обещает быть… Травматичным. И она бросила трубку. Вслушиваясь в монотонные механические гудки, Джек думал о том, что нельзя было отчаиваться, но отчаяние само рвалось в его голову. Его было много, оно было голодным, жестоким и абсолютно диким, готовым, как когда-то давно, пожрать его изнутри. Ржавые шестерни, представляющие собой неказистые мысли, скрипели, терлись друг о друга, высекали искры, стряхивали с себя рыжую металлическую пыль, но не двигались с места. Прошло тридцать секунд. Минута. Полторы минуты. Джек пришел в себя только когда Мокси коснулась его плеча и обеспокоенно забрала из рук сиротливо скулящую трубку. — Бога ради, не делай такое лицо, — она ненавязчиво переплела свои пальцы с его пальцами, и Джек не захотел противостоять этому порыву нежности. — Что она сказала? — Я не хочу говорить об этом. Он действительно не хотел. — Все в порядке. Напомнил скорее себе, чем ей. — Мне нужно идти. Переборол желание вернуться домой и разгромить его к чертовой матери. Игнорируя миллиард негативных эмоций, собравшихся в его голове в образ некогда любимой женщины, Джек быстро зашел в кабинет. Взял со стола ключи. Резко, но словно в тумане (странное чувство, нечто среднее между тошнотой и оргазмом) вышел в коридор. Обернулся к опасливо застывшему Ризу, сминающему зубами пересохшие губы, взял его за плечо, махнул Мокси рукой и повел мальчишку прочь из здания. — Что случилось? — забравшись на пассажирское сидение и притянув к себе ноги, спросил Риз, когда Джек завел машину. — Вы выглядите… Плохо. Действительно плохо. — Не сейчас, кексик, — Джеку пришлось натянуто и лживо улыбнуться в ответ на искреннюю мальчишескую заботу, но на большее он по понятным причинам способен не был. — Быть может, позже этим днем, но только не сейчас. У нас много дел, и самое важное на данный момент — не опоздать на прием. Хаммерлок терпеть не может, когда люди опаздывают. — Но ведь в опоздании будем виноваты не мы? — Во всем, что происходит с нашими жизнями, виноваты мы, Риззи. Постарайся не очень сильно накрутиться, когда что-то заставит тебя вспомнить мои слова. Задумавшись, Риз замолчал. Затем он, не спрашивая разрешения, открыл бардачок, покопался внутри, шелестя обертками от леденцов и чеками за неправильную парковку, вытащил оттуда солнцезащитные очки и, словно в девять утра поздней осенью уже во всю сияло солнце, надел их на себя. — Кофе все еще в силе? — Еще как. На заправке они действительно купили по стаканчику кофе. Джек думал, что неплохого. На самом же деле он оказался той еще ослиной мочой, но умение довольствоваться мелочами позволило Джеку немного расслабиться в надежде на то, что количество кофеина было прямо пропорционально отвратности напитка. Ризу, впрочем, понравилось. Он был одним из тех слабаков, которые просили в свой кофе до пяти, а то и семи кубиков сахара, который мог заглушить любой дрянной вкус. Даже вкус дешевизны. — Признаться честно, я не думал, что Ангел — ваша дочь, — ляпнул Риз настолько внезапно, что, сам того не понимая, отвлек Джека от дороги. — Более того, я думал, что она ваша любовница или типа того. Джек прыснул со смеху и подавился кофе. Чудом избежав смертельного исхода, он утер рукой слезы и потрепал головой. — Бога ради, пацан, давай без таких заявлений, я же за рулем! Какого черта ты так думал? Риз пожал плечами и, опершись спиной на дверь, повернулся лицом к Джеку. — Не знаю. Просто и дураку понятно, что вы относитесь к ней как-то… Иначе. С нежностью, что ли. Или заботой. Поэтому я и подумал, что между вами может что-то быть. По вашему поведению не всегда можно определить, какое чувство вы испытываете к человеку, знаете… — Знаю, — Джек открыл окно и выбросил в него пустой стаканчик, — но, пожалуйста, не представляй, как я трахаю свою дочь. Это мерзко. — И не думал! Риз прикрыл глаза и прислушался к шуму города. Его губ на мгновение коснулась умиротворенная улыбка, и Джек прекрасно мог его понять. Какую-то часть его естества пьянила и очаровывала утренняя кутерьма, созданная сонными двуногими пчелами, на всех парах несущихся в места, которые они терпеть не могли, и к людям, которые не могли терпеть их. Их маленький городишко выглядел таким оживленным и обитаемым только по утрам и ближе к вечеру, поэтому всегда было приятно поймать момент и насладиться бурлением кипящей работы в человеческом муравейнике. В такие моменты создавалось впечатление, что существование этого места строилось не только на сплетнях и смертях, но и на фундаменте, который закладывали обычные люди, каждый день трудящиеся в поте лица на благо их свободной (или вроде того) страны. Но это, увы, было не так. — Какую музыку вы любите? — спросил Риз, постукивая пальцами по коленям. Джек задумался. — Да любую, только бы не джаз. Терпеть не могу джаз. — У вас есть любимое блюдо? — Стейки, определенно. Была бы моя воля, ел бы сырое мясо своих врагов. — И много у вас врагов? — Достаточно, чтобы просыпаться в холодном поту, хватаясь за грудь со страхом обнаружить в ней пулевое отверстие. Риз хихикнул. — Какое у вас жизненное кредо? — Господи, малыш, что это за допрос? — Джек опустил солнцезащитный козырек. — Я, кажется, не давал тебе повода высасывать из меня личную информацию. — Не давали, — согласно кивнув, Риз поднял очки на макушку, что было абсолютно бессмысленно, потому что солнце как раз начало светить во все щели, — но я пользуюсь моментом. Вдруг у меня больше не будет возможности спросить. Каждый день я боюсь, что вы снова начнете меня избегать, или я сделаю что-то, после чего вы знать меня не захотите. Джек слабо улыбнулся. Да, действительно, с его-то нервным состоянием, непрерывно перетекающим из положения «все просто замечательно» в «кто-нибудь, прикончите меня, пока я не сделал это сам», произойти могло все что угодно. Мальчик в этом плане был абсолютно прав и прекрасно понимал, когда стоило брать быка за рога. Наверное, стоило поощрить его за смелость, которая вообще непонятно по каким причинам все еще не выветрилась вся после всего произошедшего с ними… И между ними. — Carpe diem. — А?.. — Carpe diem. «Живи настоящим». Мое жизненное кредо. Знаю, довольно глупо слышать это от меня, человека, который до сих пор не может отпустить прошлое, но Мокси и Ниша в свое время многое сделали для того, чтобы вбить этот принцип мне в голову, и однажды я обнаружил, что их длиннющие нотации можно было вложить в одну лаконичную фразу. Знаешь, как говорят? То, что вмещается в тысячу слов на родном языке, уместится в пару слов на латыни. — А кто это сказал? — Риз заинтересованно поднял голову. — Что значит «кто»? Я! Они вместе посмеялись. На этом Риз допрос закончил, видимо, вполне удовлетворенный ответами на уже заданные вопросы. Джек краем глаза за ним наблюдал. Ему нравилось видеть мальчишку в кои-то веки хотя бы спокойным, если не счастливым, и чувствовать, что он сам в сотый раз ничего не испортил. Ему хотелось верить, что не было повода для волнения, что Альма блефовала, что мир не катился к чертовой матери, что все неприятные события закончатся, как страшный сон, если крепче закрыть глаза и открыть их, когда перед ними в темном мареве начнут мелькать разноцветные брызги, но, к сожалению, веры в нем осталось немного. Остался только Риз. Маленький. Доверчивый. Влюбленный. Глупый. Ничего не понимающий Риз. — Почему именно Хаммерлок? — уже недалеко от клиники поинтересовался подросток. — Кто он вообще такой? Какой-то гений психиатрии? — Нет, не гений, — ответил Джек, — Но он — единственный психиатр, которому я более-менее доверяю. У меня есть причины относиться к нему немного лучше, чем к другим представителям его неблагодарной профессии. Ну, а еще у него просто восхитительные часы. Не аксессуар, а самое настоящее произведение искусства. — Это как-то связано с Ангел? — Риз часы проигнорировал. — Скорее со мной. Знаешь, когда у детей происходят проблемы, психиатры, как и психологи, не всегда работают с детьми. Иногда они выступают в роли переводчиков, которые помогают родителям понять, что ребенок пытается до них донести. С Ангел в этом плане всегда было тяжеловато. С самого раннего детства она была особенной. Соображала быстрее, чем сверстники, но при этом была замкнутой, казалась воспитателям и учителям «малышкой не от мира сего», а в жизни за пределами семейного гнезда была слишком уж… Беззащитной. Наивной и доверчивой. Парадоксально, верно? Замкнутая, но доверчивая. Она не умела контролировать эмоции, и зачастую даже мы с Альмой теряли связь с ней, словно кто-то другой брал под контроль ее голову. Пока мы были вместе, нам удавалось как-то сглаживать эти углы, поочередно разговаривая с ней и обсуждая волнующие ее вопросы, а потом все начало рассыпаться, и я понял, что один не справляюсь. Мой посттравматический синдром был слишком серьезным препятствием на пути к хорошим дочерне-отцовским отношениям. Он, к слову, до сих пор мешается, но на тот момент помощь Хаммерлока действительно могла что-то исправить. Он долго общался с нами, давал нам задания, которые мы должны были выполнять вместе, контролировал наше совместное времяпрепровождение, посоветовал мне заняться контролем гнева и перестать цепляться за Ангел так, словно и она могла меня предать. Теперь… Ну, ты и сам все видишь. Ангел сама по себе. Я — сам по себе. Хаммерлок, конечно, помог, и первое время мы действительно не могли без его советов, но затем… — Джек развел руками. — Весь наш энтузиазм сошел на нет. Риз слушал и кивал. Когда они припарковались у клиники, он позволил себе продолжить разговор. Вероятно, он не торопился оказаться в обители умалишенных детей. Его можно было понять. Джек сам не очень радовался необходимости возвращаться сюда. — Неужели нет ничего, что могло бы вас с Ангел как-то… Объединить? Джек пожал плечами. — Должно быть, есть, но я уже устал пробовать что-то новое. Этих попыток было так много, что мне не хватит пальцев на руках и ногах половины населения Америки, чтобы их сосчитать. — А если я попытаюсь с ней поговорить? — Риз потянулся, чтобы поправить Джеку галстук, который вообще-то и без его вмешательства хорошо сидел, и, словно ненароком коснувшись подбородка мужчины, задержал на нем пальцы. — Ну, знаете… Объяснить, почему вам стоит держаться друг за друга. Я сам, в конце концов, живой пример отвратительных отношений с отцом… И их последствий. Перехватив руку мальчишки раньше, чем кончики пальцев коснулись его губ, Джек поцеловал узкую полосу здоровой кожи на запястье Риза, и вернул руку ее заметно смутившемуся обладателю. — Не стоит. Поверь, мы много раз это проходили, и сценарий всегда один и тот же. Я прошу ее друзей как-то помочь с нашими отношениями, она об этом узнает, называет меня лживым манипулятором, своих друзей — предателями, и остается абсолютно одна. Я не хочу, чтобы вы перестали общаться из-за того, что я был недостаточно хорошим отцом для нее. Ты на удивление отзывчивый друг, Риззи. Без шуток. Она заботится о тебе не просто так, ты действительно стал дорог ей. Да и мне приятно, что она тебе не безразлична. Ты только не переходи допустимые границы, хорошо? Риз удивленно округлил глаза и, помолчав с несколько секунд, зашелся хохотом. — Джек! — он ударил мужчину по голове раскрытой ладонью, и тот сразу же проверил сохранность прически, проведя по волосам пальцами. — Мне не нравятся девушки, мне не нравится Ангел, мне нравишься ты! Что мне надо сделать, чтобы ты наконец это понял и перестал вести себя так, словно мой член при каких-то мистических обстоятельствах все-таки может оказаться в твоей дочери? Хва-тит! Это уже даже не смешно. Но это все-таки было смешно. Действительно смешно. Они успели минута в минуту. Хаммерлок предложил им удобные креслица, облепиховый морс, Ризу — разноцветные леденцы в вазочке, Джеку — интересный журнал о развитии мирового кинематографа. Риз чувствовал себя неуютно и ерзал, Джек, в свою очередь, наслаждался рабочей атмосферой профессионального психиатра. В его кабинете было тихо. Так, словно он изнутри и снаружи был обит тремя слоями войлока. А еще в его кабинете было много грамот и сертификатов. А еще три шляпы. На отдельных крючках. Как же сильно Джек обожал шляпы. Как же чертовски отвратительно он в них смотрелся. — Прежде всего, Риз, давай мы с тобой расслабимся и ненадолго забудем, что я — психиатр, — непринужденно начал Хаммерлок. — Поговори со мной, как с одним из своих друзей. Насколько я знаю, у тебя появились друзья в «Гиперионе». Риз кивнул. — Значит, ты понимаешь, что есть люди, которые хотят помочь тебе справиться с твоими проблемами, и я — один из таких людей. Можешь для начала рассказать, как ты себя чувствуешь? Последующий диалог Джек слушал вполуха. Листал журнал, время от времени отвечал на вопросы, которые были адресованы непосредственно ему, иногда позволял себе протянуть руку и погладить Риза по колену в целях успокоения, что имело, конечно, абсолютно противоположный эффект, когда его большой палец невольно соскальзывал на внутреннюю поверхность бедра и полз, а вслед за ним и вся рука, гораздо выше, чем было позволено. Думал он, конечно же, о своих насущных проблемах, о возможности убить человека без последствий, улик и свидетелей, например. Тем не менее, спокойный голос Хаммерлока расслаблял даже его самого, Риз, отвечающий на вопросы и не пытающийся уйти от темы, вызывал гордость, а мысли текли совсем в ином русле, словно сами не хотели приходить к выводу о безысходности нынешней жизненной ситуации. Это его устраивало. Carpe diem, верно? — Ну, что же, — Хаммерлок демонстративно забрал из рук Джека журнал, — картина мне примерно ясна, но есть некоторые вопросы, которые я хочу обсудить непосредственно с Ризом, без вашего участия. Предоставите мне такую возможность? В глазах Риза паники или какого-то особенно заметного нежелания оставаться наедине с дядей доктором Джек не заметил, поэтому он согласно кивнул, пожал Хаммерлоку руку, заранее попрощался и, покинув кабинет, занял не очень удобный (в отличие от кресла!) стульчик в коридоре. Без журнала было довольно-таки тоскливо, но разноцветные детские аппликации на выбеленных стенах, создающие примерное представление о буйстве фантазии не самых здоровых малышей, поражали воображение своей… Нормальностью. Даже больные дети оставались детьми, которые хотели клеить из цветной бумаги бабочек, слушать, как мамы, нянечки или медсестры читают им сказки перед сном, верить в Санту и Зубную Фею, пряча под подушками свои потерянные в драке резцы. Даже больные дети вызывали в Джеке какое-то странное тянущее чувство отцовской тоски, которое до сих пор не могло позволить ему бросить работу и уйти в вольное плавание. Сквозь тернии опасений, неуютный, пугающий антураж психиатрической клиники для самых маленьких и усталость, которая имела свойство даже самые яркие краски затенять, а лучшие моменты жизни — обесценивать, Джек понимал, почему ему нравился «Гиперион» и понимал, почему ему нравится Риз. Он, кстати, выскочил из кабинета Хаммерлока довольно оперативно. Лицо его играло каким-то здоровым румянцем. Он гордо протянул Джеку перечень новых лекарств. — Он сказал, что мне нужно будет пить кое-что кроме того, что я уже пью, но это ведь не проблема, правда? — Если твоя мать потом покроет наши расходы на твое незапланированное лечение… — Если она вообще захочет меня забрать. Джек усмехнулся. Почему-то в решительности этой женщины он не сомневался. Было в ее взгляде что-то дикое, что-то дерзкое, присущие исключительно женским глазам. Вспоминая то, как она смотрела на него, обещая развестись с мужем ради благополучия Риза, он размышлял о схожести ее глаз с глазами Мокси в те ужасные моменты, когда болел Скутер или становилась объектом насмешек Элли. Воистину, ничто не могло пересилить первозданную материнскую ярость. Кроме отцовской несостоятельности. — Пойдем, Риззи, — Джек прихватил его за воротник. — Поздравляю с твоим первым психиатрическим диагнозом. Молись, чтобы их не стало слишком много.