Укрощение строптивого

«Все остальное» катилось в пизду со скоростью несущегося в направлении Земли астероида, разрушительная сила которого была достаточно велика, чтобы без труда обратить в пыль беззащитную голубую планету. С той же скоростью высыпавшийся из небесного подола град с присущим всему деструктивному самозабвением оббивал уснувшие бетонные столбы, асфальт, машины и дома, при столкновении с окнами производя тревожный скрип стекла и вибрацию ставней. С той же скоростью вращалась комната, отражающаяся в двух парах пьяных глаз, как карусель с разноцветными деревянными лошадками. С той же скоростью Риз из маленького неуверенного в себе мальчика превращался в длинноногую, хитроглазую, льстивую и неестественно привлекательную дьявольщину. Дьявольщина облюбовала диван и, закинув ноги на спинку, свесила голову к полу. Дьявольщина косо зыркала в сверкающее грозовыми всполохами окно, и пьяно посмеивалась над бушующей стихией. Так во второсортных мистических романах описывали одержимость демонами, но единственным демоном, которым Риз действительно мог быть одержим, была опасная детская раскрепощенность, появляющаяся в те моменты, когда ее обладатели переставали связно думать. Джек на все эти метаморфозы смотрел с подозрением, явно лучше отдавая себе отчет в происходящем, чем валяющийся вниз головой на его диване подросток, но ничего против них не имел. Он чинно докуривал сигарету, взятую из запасов «на черный день», и, смакуя каждую порцию дыма, наполняющего его рот, горло и грудь, тщетно боролся с опасным желанием присоединиться к мальчишке на диване. Сексуальное напряжение, стоящее в комнате, было столь велико, что его, казалось, можно было потрогать, едва протянув руку, но перспектива прикоснуться к нему была довольно сомнительной. — «Курение убьет тебя рано или поздно», — ни с того ни с сего брякнул Риз, когда Джек в очередной раз поднес к губам сигарету, — кажется, так вы мне говорили, сэр? Или у вас невосприимчивость к губительному эффекту смол, продуктов горения и прочей хуйни? — Если ты сам хочешь закурить, то просто так и скажи. Я как-нибудь обойдусь без советов касаемо моих вредных привычек со стороны шестнадцатилетней блохи, — насмешливо ответил Джек и показательно затянулся. Подросток обиженно фыркнул, спустил ноги на диван, принял более-менее естественную позу и, уронив голову на подлокотник, блаженно прикрыл глаза. — Как будто вы позволите мне закурить, если я скажу. За кого вы меня держите? Я слишком хорошо вас знаю, чтобы поверить, что вы можете сделать мне поблажку. А ведь Джек хотел. Ни на какие хорошие мысли это заключение не наталкивало, только в который раз подтверждало, что ему далеко не всегда удавалось быть хорошим воспитателем, который мог перечеркнуть свое личное отношение во благо воспитанника. Возможно, дело было в том, что его хитиновый панцирь с годами немного поразмяк. Или в том, что Риз был особенным. Это, впрочем, было очевидно, причем наверняка не только для самого Джека, но и для подавляющего большинства сотрудников Гипериона и, может быть, определенного количества наиболее наблюдательных детей. Джек разучился скрывать свое «особое отношение», но, хоть его это и угнетало, ему доставляло какое-то странное удовольствие быть тем человеком, чьи симпатии были предметом зависти многих людей, словно они были куда более значимыми, чем казалось раньше. Постепенно становилось одиноко, даже несмотря на развалившегося неподалеку мальчишку. Раздосадованно вдохнув, Джек потушил сигарету, встал из-за стола и занял место на диване у противоположного подлокотника. Потратив несколько минут на пассивную борьбу с искушением, Джек с чувством выполненного долга позволил искушению откусить себе голову, уложил на свои бедра худые исполосованные ноги в глупых звездчатых носках и шутливо пощекотал подставленную стопу ногтем. Риз хихикнул, дернул ногой, но никуда конечности не переместил. Он выглядел спокойным и умиротворенным, как будто половина бутылки виски действительно избавила его от проблем, что годами копились в тесном мальчишеском подсознании, но Джек был воробьем стреляным, а потому прекрасно знал на своем горьком опыте: алкоголь действительно имел свойство избавлять от боли, но он не мог решать проблемы. Ни один анальгетик не мог вправить сустав или помочь костям срастись, и даже обезболивающий эффект со временем становился недостаточным, потому что травма с каждым днем все сильнее давила на нервную систему, — такова была суть неверного лечения градусом. С другой стороны, трезвые головы магнитом тянули к себе всякую дурь, и дури этой было всегда гораздо больше, чем средств избавления от нее, в то время как пьяный человек был словно неприкасаем для всего мрачного, тяжелого и мерзкого, что его окружало. Едва Риз выберется из пьяного марева, как жизнь его станет несказанно тяжелее, потому что будет с чем ее сравнивать, и, даст бог, мальчишка не взрастит в себе пагубную зависимость от иллюзии неприкасаемости. — О чем думаете, сэр? — Риз пошевелил пальцами ног и поеерзал, удобнее устроив голову на подлокотнике. — О том, что завтра тебе будет очень-очень плохо. — Какая разница, если сейчас мне хорошо? — подросток потянулся, тем самым ненароком выгнувшись и приподняв футболку. — Я получаю максимальное удовольствия от вашей компании, сэр. — Да уж, это сложно не заметить. Джек не чувствовал себя пьяным, и это его удручало. Глядя на растянувшегося довольным сытым котом Риза, он чуть ли не завидовал, потому что для такого же сладкого забытья ему, алкоголику с многолетним стажем, уже не хватало ни качества, ни количества выпитого. Мужчина неосознанно изводил себя желанием почувствовать ту же обманчивую легкость, которой сквозило каждое ленивое движение подростка, но слишком хорошо знал, что для достижения такого эффекта ему следовало выпить вдвое, а то и втрое, больше. Одно было хорошо в сложившейся ситуации: пьяный Риз совсем не действовал на нервы, раздражение, перманентно вызываемое его присутствием, сошло на нет, и теперь перед собой Джек видел не унылого, угнетенного, окончательно потерявшего тягу к жизни ребенка, а того игривого, привлекательного молодого мужчину, которым он пришел в «Гиперион», еще не помышляя о том, чтобы остаться. Таким Джек хотел видеть его каждый день, вместе с тем прекрасно понимая, что, будь Риз действительно таким, ему бы не пришлось иметь дело с исправительными центрами, хорошими психиатрами, сердобольными психологами и директорами-извращенцами, которые питали нехорошее влечение к тем, кто от них морально и физически зависел. — Помните, я пришел к вам ночью после разговоров про руку? — внезапно привстав, Риз закинул руку на спинку, тем самым удерживая свое тщедушное тело в одной позе, и подался к Джеку. — Помню, тыковка. Ты к чему это? Немного собравшись с силами, Риз все-таки приобнял мужчину за шею и ткнулся носом в его висок. Мягкие сухие губы коснулись скулы, и Джек поощрил внезапную нежность, придержав мальчишку за спину, чтобы тот, случайно упав, не ударился головой о подлокотник. Подросток потерся носом, жеманно повздыхал у самого уха, как возбужденная школьница, и сиплым, дрожащим шепотом произнес: — Я лежал здесь и дрочил, представляя, как вы меня трогаете. Я как последний идиот надеялся, что вы зайдете в кабинет, и, ей-богу, если бы это произошло, я бы не задумываясь раздвинул перед вами ноги. Джек тихонько присвистнул. — Мне кажется, или твоя сексуальная активность возросла минимум в три раза после моего появления в твоей жизни? — похлопав Риза по спине, он немного отстранился, чтобы еще раз взглянуть в заплывшие мутной кисеей опьянения глаза и в полной мере ощутить, каким все-таки слабеньким был его новый любимый воспитанник, — Ты, кажется, только и делаешь, что мастурбируешь на мой светлый образ. — Так и есть! — Риз развел ноги и, сев на колени Джека, приобнял его за шею, — Хотя, на самом деле, нет, гораздо чаще я просто… Думаю о вас? О том, как много вы для меня делаете. О том, что мне безумно не хватает вашего одобрения или внимания. Да, я действительно обижаюсь на то, что вы меня бьете и оскорбляете, но, с другой стороны, мне понятны ваши позиция и характер. Даже будь вы полным ублюдком, каким я вас, конечно, не считаю, особенно после всего, чем вы поделились, я бы все равно не мог избавиться от всей этой… Привязанности. Вы помогли мне разобраться в себе, понять, откуда взялись все мои странности, помогли расставить приоритеты, и я очень благодарен вам за всю ту помощь, что вы мне оказываете. Риз нахмурился и вздохнул, словно пытался собраться с мыслями. — Мне не очень нравится быть обузой для вас и всех остальных, но, знаете, я совсем не хочу уходить. Если не брать в расчет всяких придурков, которым больше не с кем подраться, здесь мне гораздо лучше, чем дома. Джек покачал головой. Эта песня, с небольшими правками текста и абсолютно идентичной смысловой нагрузкой, звучала в его кабинете незадолго до очередного выпуска почти каждый год, и каждый год он реагировал на нее немым укором и горьким смехом про себя. У всех его выпускников были разные причины рваться обратно в «Гиперион», были и особы на манер Риза, влюбчивые и одинокие, но дети плохих родителей всегда оперировали одним и тем же: страхом. Не важно, чего они боялись: одиночества, плохого к себе отношения, непонимания или большого непонятного мира за стенами центра, — но страх был настолько велик, что порой покушался на здравый смысл. Он запросто мог сбить детей с намеченного пути, который для них проложила толпа специалистов, но, увы, с этим уже предстояло разобраться им самим. — Рано или поздно тебе придется вернуться в родные пенаты, Риззи, уж прости. Здесь ты в первую очередь учишься себя вести и получаешь квалифицированную помощь, а не выбираешь спутника жизни на ярмарке женихов. Поверь, в том мире, где обитает твой мудак-папаша, существует огромное множество людей, на него совсем не похожих. В том числе и тех, которые смогут дать мне фору в плане привлекательности и перспективности. Не надо так шустро ставить крест на нормальной жизни только потому, что в ней не будет меня и толпы моих сердобольных подчиненных, хорошо? Понуро потупив взгляд и поджав губы, подросток кивнул. В своем искреннем разочаровании он выглядел абсолютно беззащитным, беспомощным, ищущим понимания и оттого то ли жалким, то ли вызывающим сожаление, — жизнь так и не научила Джека выделять существенные различия между двумя этими понятиями. Джек смотрел на Риза и не мог понять, почему ему так тоскливо становится от одного взгляда на эти опущенные ресницы и едва заметно подрагивающий подбородок, почему все его мышцы скрипят ржавыми шестернями, сопротивляясь желанию взять в ладони это бледное вытянутое личико и зацеловать его, как в последний раз, почему вообще чужое горе воспринималось как часть своего, личного. Джек не понимал ровным счетом ничего, кроме того, что «особое отношение» перешло все существующие рамки. Поздно было с ним бороться, поздно было избегать Риза, убеждать себя, что Ниша, какой бы потрясающей любовницей и сильной личностью она ни была, сможет заменить привлекательность этих наивных детских глаз и глупый мальчишеский запал, поздно было заставлять себя вырвать из глубин замшелой души привязанность. Ничего уже нельзя было сделать. Все действительно катилось в пизду. — Я люблю вас, — забил последний гвоздь в крышку гроба Риз. Ничего нового или неожиданного в этой информации, конечно, не было, но зато было нечто неприятное. Так и хотелось как можно суше ответить: «А я тебя — нет». — И что же ты предлагаешь мне с этим делать? — вместо этого спросил Джек. — Что захотите. Что должен был сделать нормальный состоявшийся мужчина на его месте? Признаться, что хочет разложить шестнадцатилетнего мальчика в своем же кабинете, на своем же диване, тем самым подписав себя на все то, что дети считают отношениями? Или, обратившись к голосу совести и припомнив все, что он сделал, чтобы испортить ребенку жизнь, отправить его отсыпаться в свою комнату? У этой нравственной задачки, как и у многих других, ей подобных, не было и не могло быть однозначного, единственно верного решения, и Джек чувствовал себя отвратительно, потому что ему меньше всего хотелось брать на себя ответственность за один из ответов на поставленные вопросы. Столь же сконфужен он бывал разве что в начальной школе, когда на вопрос «Сколько яблок останется у Джонни, если одним из них он поделится с Уилллоу?» он отвечал: «Столько же, сколько и было, потому что я не собираюсь ничем делиться с этой дурой» и получал заслуженную двойку. Казалось бы, ответ был на поверхности, но с точки зрения логики он был одним, с точки зрения морали — абсолютно противоположным, с точки зрения бездумного следования своим животным инстинктам — вообще третьим. Джек уже не хотел быть ни совратителем, ни ублюдком, который не дает Ризу желаемого, он не хотел быть ни его лучшим другом, отзывчивым, понимающим и горящим желанием поддержать, ни врагом, с завидной регулярностью насмехающимся над детскими капризами, ни опытным любовником, способным многому его научить. Джек никем не хотел быть для Риза. Он мечтал о том, чтобы Вселенная, Господь Бог, чистая случайность, кто угодно решил все за него или окончил его мучения ударом молнии, но вечно убегать от ответственности было нельзя. Он и сам это понимал. — У меня никогда в жизни, — он провел кончиками пальцев по линии скулы подростка, и тот, довольно уверенно взяв мужчину за запястье, потерся о щекой о шершавую ладонь, — не считая тех моментов, когда я гулял по барам и кабакам в полубессознательном от количества выпитого состоянии, не было такого оглушительно громкого белого шума в голове. Не хочу показаться тупым, но я совсем не знаю, что мне делать с твоим «что хочешь». В конце концов, что бы я ни сделал, ты возненавидишь меня уже на следующее утро. — Я не смог возненавидеть вас за то, что вы меня избили, унизили и косвенно поспособствовали тому, что каждый второй в «Гиперионе» хочет разбить мне нос, — мурлыкнул зажмурившийся Риз, улыбаясь уголками губ, — так неужели вы думаете, что я возненавижу вас, если мы переспим? Джек задумался. Нет, спать с пьяным Ризом он точно не собирался. Никакого глубокого морального подтекста в этом решении, как и во всех решениях Красавчика Джека, да и Джона Смитса в свое время, не было, был лишь холодный расчет. Алкоголь отуплял. Расслаблял. Превращал человека в четвероногое примитивное существо, по умственному развитию уступающего даже молочному поросенку. Алкоголь избавлял от неуверенности в себе и, соответственно, от неловкости первого раза. От стыдливости, от смущения, от страха, от всего, что составляло яркую мозаичную картинку чужой невинности. Джек не собирался лишать девственности того, кто не выглядел, как девственник, ему это попросту было не интересно. Тому Ризу, каким он стал после полбутылки виски, он мог придумать другое, более подходящее, применение, что, собственно, и сделал, пока раскапывал свои мысли в поисках мотивации не давать подростку все и сразу. — Слезь с меня, тыковка, — Джек вырвал руку из пальцев Риза, с наслаждением отметив опаску в удивленно распахнувшихся глазах, — и встань на колени. — Я… — Риз недоверчиво свел брови, — Зачем?.. Возможно, Джек поторопился с выводами, и даже половина бутылки виски не смогла полностью избавить Риза от наивного неумения понимать пошлые намеки. Или, что было более вероятно, сказывалось то, что Риз в целом был недалеким. — Помнишь, ты говорил, что покажешь мне то, что я сам захочу увидеть? — Джек протиснул руку между собой и Ризом и, многозначительно звякнув пряжкой, расстегнул ремень. — Так вот. Сейчас я хочу видеть тебя на коленях, с моим членом во рту. Так достаточно понятно, детка? — Д… Достаточно… Из реальности подросток вывалился минуты на две. На его лице живописно расположился напряженный мысленный процесс, как будто про себя Риз упорно извлекал корни и брал логарифмы. Джек прекрасно понимал, что мальчишка не очень-то и ожидал услышать предложение отсосать, но, судя по тому, что он ничем не выражал несогласие или возмущение, он не столько против был, сколько не мог до конца осознать, что от него требовалось. В конце концов, вероятно, осмыслив, он подался вперед, поцеловал Джека в подбородок, и, пьяно ухмыльнувшись, с грацией мешка с цементом сполз на пол. Мужчина охотно сделал скидку на то, что он всегда был неуклюжим. — Вот только я не умею, — начал заранее оправдываться Риз, пытаясь выкорчевать ремень Джека из шлевок брюк, очевидно, пытаясь всего-навсего занять чем-то руку, — Вам не понравится. — Если бы я хотел получить качественный минет, я бы обратился к одной из своих бывших, — Джек немного приподнял бедра и тем самым помог Ризу вытащить несчастный ремень, — но, кажется, я сейчас с тобой, а не с ними. Я прекрасно осознаю, что максимум твоей практики — тающее эскимо на автобусной остановке, но любой навык приходит с опытом. Единственное правило, которое тебе лучше не игнорировать, — будь осторожен с зубами. Все остальное я спишу на твой возраст и прощу в обмен на должную инициативность. Дабы облегчить задачу Ризу, Джек даже позаботился о том, чтобы расстегнуть и приспустить брюки. Сложно было ожидать расторопности от того, кто с себя-то штаны снять может раза этак с третьего, и то на трезвую голову. В разноцветных глазах то и дело загоралась рождественскими огоньками благодарность. Джек в ответ на нее мог только усмехнуться. Кто бы мог подумать, что высшая степень заботы будет выражаться в чем-то… Подобном. Очень скоро затянувшаяся заминка стала ужасно неуютной. Никакого смущения Джек, конечно же, не испытывал, потому что умение неловко краснеть из него выбили первые сексуальные партнеры, поэтому он просто закатил глаза и нетерпеливо постучал пальцами по подлокотнику. — Ты так и будешь пялиться на мой член, или все-таки попытаешься что-нибудь с ним сделать? — задал он вопрос немного ошалелому Ризу. — Посмею тебя огорчить: он не будет ждать тебя вечно. — Я просто… Не знаю, как начать?.. Пытаюсь понять, как будет лучше… На контрасте у Джека в голове всплыл тот соблазнительный Риз, каким подросток перед ним представал в постыдных снах. Затем — тот развязный и уверенный в себе, каким он казался, пока они оба были полностью одеты и делили один диван. Не вязались эти образы с тем, что с его любимым воспитанником происходило сейчас, но винить его за это было нельзя. Увы (или к счастью) Риз все-таки был не только недалеким, но и очень уж нежным, даже в состоянии опьянения. Может быть, ему действительно не нужно было давать инициативу. Поджав губы, Джек взял Риза за руку и сам положил его ладонь на свой член. Болезненные тонкие пальчики неловко дрогнули, едва коснувшись горячей кожи, но почти сразу подросток обернул их вокруг ствола и даже несколько раз двинул запястьем вверх-вниз, на удивление не закрыв глаз и не отведя взгляда. Разве что губу закусил, как и всегда, когда ему приходилось волноваться или концентрироваться. Происходящее, конечно, все еще было скорее умилительным, чем очень возбуждающим, но Джек не взялся жаловаться. В конце концов, как говорила его любимая бабуля, спешка была нужна только при ловле блох. — Открою маленький секрет: я — живой человек. Мне будет приятно все то же самое, что было бы приятно тебе самому. Обещаешь плясать от этого? Риз понятливо кивнул и в доказательство обвел большим пальцем головку. Джек удовлетворенно одернул руку, позволив подростку самостоятельно разбираться с доставшейся ему непростой головоломкой. Головоломка была, на самом деле, гораздо проще, чем могло показаться изначально. Постепенно глаза у Риза стали совсем пустыми, что говорило о том, что он в конце концов перестал думать; на замену навязчивым неуместным мыслям пришли довольно уверенные движения горячей узкой ладони, мягкие прикосновения самыми подушечками пальцев и изредка ногтей, и, нервно облизывая пересохшие губы, подросток наконец выглядел не таким уж нелепым и смехотворным, как с пять минут назад. Для его удобства, одновременно предвкушая основную часть действа, Джек пошире развел ноги, и, правильно расценив это как приглашение, Риз вклинился между ними. Пожевав губы еще пару минут, он перестал двигать рукой и, все-таки опасливо зажмурившись, медленно провел кончиком языка вверх по стволу, как будто примеряясь. Затем он чуть более уверенно повторил это движение, сделал его более широким и влажным, и, открыв глаза, посмотрел на Джека с надеждой на одобрение. Джек усмехнулся и молча кивнул. Ему определенно нравились темпы, с которыми Риз эволюционировал из мальчика в мужчину, и во всей этой ситуации даже не казалось диким и неправильным то, что делал все это подросток только из чувства большой и светлой детской любви, которую принято было направлять на совместное поедание сладкой ваты, визиты в зоопарки и подсчет звезд, пересекающих иссиня-черное ночное небо, но никак не на оральный секс. На удивление, при всей неловкости происходящего, Риз становился очень понятливым. В разжевывании он больше не нуждался, и ему с достатком хватало ухмылки Джека, чтобы продолжать облизывать его член, и, если бы за самозабвенность и упорство выдавали премию, он бы заполучил сразу три. Да, далеко не все движения его языка были хорошо выверенными: короткие чередовались с долгими, сухими, почти неприятными, но он быстро входил во вкус и еще быстрее учился на своих ошибках. Стоило два раза шикнуть на него, когда он проходился пересохшим языком по уздечке, и больше это не повторялось. Он все еще заметно побаивался брать в рот, увиливал, поднимал взгляд редко и неохотно, тщетно пытаясь скрыть смущение за опахалами ресниц, помогал себе рукой, как мог, но желание сделать приятно и угодить было столь велико и очевидно, что Джек чувствовал, как где-то глубоко в черепной коробке разбухает его самомнение. Уж что-что, а делать все возможное, чтобы мужчина чувствовал себя хозяином положения, мальчику удавалось даже в более-менее невинной обстановке. — Ты же помнишь, что у меня, вроде как… Не карамельная трость в штанах, верно? — насколько мог, мягко поторопил его Джек. Риз выдавил из себя тихое «ага», ненароком обдав горячим дыханием головку члена. Джек цыкнул и качнул бедрами навстречу приоткрытым губам. — Так может хватит меня облизывать? Спустя секундную заминку со все тех же распахнутых губ сорвалось еще одно, но уже менее уверенное «ага», превратившееся в долгий, шумный вздох. И прежде чем Джек придумал едкое предложение, в котором сочетались бы слова «сволочь» и «издевательство», мягкие губы Риза в каком-то странном, слишком уж нежном, поцелуе коснулись головки, и, образовав подрагивающее ровное колечко, впустили ее в рот. Лизнув уздечку, Риз медленно повел головой вниз и, на эмоциях забыв об осторожности, случайно задел чувствительный орган кромкой зубов. Джек резко вдохнул и, крепко прихватив подростка за отросшие волосы на затылке, зафиксировал его голову в одном положении. Риз поднял на него виноватый щенячий взгляд. — Я же говорил. Будь. Осторожен. С зубами. Так сложно запомнить, Риззи? — Мхм… — промычал Риз, зажмурившись из-за болезненно оттягивающих его волосы пальцев, и мелко дернул подбородком, изображая движение головой. Цыкнув, Джек разжал кулак, про себя отметив, что держать мальчика за волосы ему понравилось. Уже куда более осторожно, а вместе с тем и мучительно медленно, Риз опустил голову на несколько сантиметров, плотно обхватив губами ствол. Придержав член у основания, он неловко, с опаской поглядывая на Джека снизу вверх, начал двигать головой, не позволяя себе отклониться от установленного темпа и взять глубже, чем ему позволяло вполне объяснимое волнение. Джек эту нерасторопность стоически терпел, постоянно себе напоминая, что, в конце концов, перед ним на коленях стоял не какой-то умелый хастлер, способный своим ртом заработать себе на еду и одежду, а забитый влюбленный парнишка шестнадцати лет от роду, чей сексуальный опыт ранее ограничивался только близким контактом со своей левой рукой. Тем не менее, без указания направления, в котором Риз должен был действовать, все это могло затянуться на часы, состоящие из пугливых попыток взять в рот хотя бы сантиметров пять, что в свою очередь не имело ничего общего с сексом, даже неловким и стыдливым. — Риззи, давай я немного ускорю процесс. — Джек сцепил пальцы в замок на взлохмаченном затылке подростка. — Твое дело — довериться мне и постепенно начать привыкать. Обещаю, что буду настолько осторожен, насколько это вообще возможно. С этими словами, поймав ярко сверкнувшую искорку страха в глазах Риза, мужчина надавил на его голову, и, промычав что-то нечленораздельное, мальчишка неохотно, но довольно быстро поддался рукам. Горячий влажный язык неторопливо прошелся вниз по коже и рельефу набухших проступающих вен, и глубоко в горле Риза родилась какая-то низкая вибрация, отдаленно напоминающая кошачье мурлыканье. Джек, удовлетворенно качнув бедрами, одновременно повел руки вниз, и головка его члена скользнула по гладкому небу дальше, к язычку. Риз взволнованно уперся ладонью в колено Джека и крепко сжал его пальцами, отчаянно пытаясь удержать голову на одном месте, и зажмурился, всем своим видом демонстрируя несогласие. Давить на него Джек не стал, и просто ослабил хватку, позволив Ризу отстраниться и спокойно выдохнуть. Как только ногти подростка перестали впиваться в его колено, мужчина предпринял еще одну попытку опустить его голову, затем — снова позволил отпрянуть, и так, размеренно и плавно толкаясь между пугливо подрагивающих губ, Джек задавал ритм и пытался совершать как можно меньше резких движений, чтобы не оттолкнуть мальчишку излишней несдержанностью. На удивление, в подобные моменты любой мужчина в последнюю очередь мог думать о чужом комфорте, да и сам Джек во всем, что касалось секса, был неисправимым эгоистом, поэтому любые интимные отношения с ним со стороны могли показаться добровольно-принудительными, если не насильственными; однако о Ризе и его чувствах, физических или моральных, какой бы раздражающей не была его неожиданно образовавшаяся нежность кисейной дамы, именно в этот момент Джек заботился неосознанно. Даже сейчас его подсознание упорно не могло определиться, был он ребенку отцом или любовником, но в кои-то веки это не мешало, а даже помогало сформировать хотя бы мнимое доверие между ними. Вслед за доверием, как это часто бывало, следовала какая-никакая уверенность, в себе и друг друге. Спустя еще несколько минут привыкания Риз даже попробовал ее продемонстрировать и без посторонней инициативы повел вниз головой, остановившись примерно на том же уровне, который изначально показался ему слишком пугающим. Джек осторожно убрал руки, чтобы мальчик не растерял смелость, и, закусив губу, принялся наблюдать за поведением Риза. Мало-помалу, задерживаясь почти на каждом миллиметре, он брал глубже, вместе с тем грустно поглядывая на Джека. Мужчина смотрел на его заплывшие глаза, покатый лоб, покрытый мелкими капельками испарины, бледные щеки, на которых пылал солнечными ожогами стыдливый румянец, на губы, припухшие, мягкие, бархатные, и все больше понимал, почему именно этого глупого, травмированного, местами даже жалкого подростка он так хотел видеть рядом с собой. Под собой. Риз неуютно морщился и ерзал на одном месте, взволнованно перебирая пальцами, но перебарывал рвотный рефлекс и упрямо продолжал двигать головой, каждый раз покоряя новую маленькую вершину. Сложно было сказать, что именно заставляло его так неистово учиться терпеть, кроме высшей степени привязанности и желания сделать хоть что-то правильно, но Джек одобрял все его попытки, даже те, что казались сперва абсолютно бесплодными. Неожиданно Риз шумно вдохнул через нос, словно набрался храбрости, и как-то слишком уж резко дернулся вниз, и Джек почувствовал, как головка его члена втиснулась в узкую, тесную глотку. Подросток рефлекторно попытался судорожно сглотнуть, и, едва горячее, мокрое горло сжалось вокруг возбужденной плоти, Джек дернулся навстречу открытому рту и снова схватил подростка за волосы, удерживая от капитуляции. Обжигающее, липкое, тягучее тепло, расплывшееся от паха по ногам и животу, смешавшись с приятным покалыванием чувствительной кожи, долгожданной маленькой молнией вспыхнуло на обратной стороне век, и осело приятным чувством пустоты в голове. — Выдыхай понемногу, — враз осипшим голосом посоветовал Джек, сминая пальцами волнистые русые вихры, — и не торопись. Риз выдавил из себя очередное послушное «угу», которое вибрацией голосовых связок поцеловало головку, и, по чуть-чуть выдыхая через нос, начал опускать голову, пропуская член глубже в глотку. Остановившись, он мазнул языком по коже, плотнее сжал губами ствол и повел головой наверх, затем — снова вниз, вдыхая быстро и мелко. Мышцы с трудом, но поддавались, со временем член стал скользить внутри немного легче и быстрее, и с каждым новым толчком Джек чувствовал, как от долгожданного удовольствия натягиваются и связываются в тугие узлы все его внутренности. Ресницы Риза слипались от неконтролируемых слез, губы дрожали, пальцы маленькими изломанными тростинками снова вцепились в выставленное колено, но уже не для того, чтобы остановить Джека, а скорее для того, чтобы успокоить себя. Весь он походил на маленькую сломанную шарнирную куклу, которую тянули за ниточки, заставляющие ее трястись и дрожать. Время от времени Джек подергивал подростка за волосы, чтобы тот поднял голову, но Риз упорно отказывался, мычал и прятал взгляд. — Ну же, — с приторной, но лживой ласковостью обратился к нему мужчина и погладил подростка по голове, как послушную маленькую собачку, — будь хорошим мальчиком и посмотри на меня, Риззи. Недовольно хмыкнув в ответ, Риз помялся еще немного и, взяв настолько глубоко, насколько он вообще мог при своей жуткой неопытности, поднял взгляд. Не удержавшись, Джек дотянулся свободной рукой до его горла, провел ладонью по рельефному бугорку заполненной глотки, и растянул губы в довольной улыбке. Под кончиками указательного и среднего пальцев, чуть ниже челюсти, загнанно трепыхался неровный пульс. Какими бы умелыми, наглыми и развратными ни были его бывшие любовницы, даже его бывшая жена, как бы соблазнительно и правильно ни выглядели объятые алой помадой пухлые губы поверх мужской плоти, как бы много похоти ни скрывалось на дне их полуприкрытых глаз, пустых, как стеклянные протезы, какой бы звериный восторг не испытывал Джек, глядя на то, как элегантная роковая красотка бессознательно бьется под ним, захлебываясь собственными стонами, все то, чего действительно не хватало Джеку — виктимность, беззащитность, покорность, очарование загнанного в угол зверька, — сейчас стояло перед ним на коленях. И это возбуждало именно так, как должно было: вгрызаясь остервенелым животным в каждую клеточку тела, ублажая самолюбование, напоминая о том, как долго мужчина пытался втянуть грубое, жестокое, доминантное животное в свой отглаженный деловой костюм, и жарко шепча на ухо: «Он подчиняется тебе так, как другим не позволила бы гордость». Хотелось рычать и вбиваться в неподатливую влажную глотку, хотелось взять на себя всю инициативу, но вместо этого Джек взял все свои желания в ежовые рукавицы. Он был невероятно ненасытен, ему хотелось больше, чем мог дать Риз без вреда для себя, и мужчина, смиренно принимая свои желания, постоянно напоминая себе, что впереди у них было достаточно времени, чтобы научить мальчика чему-нибудь более… Рискованному. И с тем, что это было в планах, Джек тоже мирился. Бежать от себя уже было попросту некуда. Вскоре Риз сам ускорил темп. Ему все еще были нужны короткие передышки, чтобы прийти в себя, но как такового страха в глазах больше не находилось. Сиротливо ютившаяся на колене Джека рука как-то незаметно сползла вниз, на бедро самого подростка, а потом — в его джинсы. Чем усерднее он сосал, перемежая движения языка короткими утробными стонами, то ли выражающими его собственные впечатления, то ли призванными еще больше возбудить Джека, тем чаще толчки становились более суматошными и аритмичными, и тем меньше Джек вообще мог думать о том, чтобы продолжать заботиться о Ризе, его тонкой душевной организации и неопытности. Когда пульсирующее напряжение внизу живота стало почти невыносимым, Джек снова прихватил Риза за волосы и, бессистемно толкнувшись еще несколько раз вглубь его глотки, кончил, откинув голову на спинку дивана. Подросток поспешно сглотнул, закашлялся, похлопал Джека по бедру, и, когда тот ослабил хватку на его волосах, отстранился и судорожно попытался отдышаться. Несколько минут в кабинете звучало только тяжелое, хриплое дыхание. Нехотя подняв голову, Джек взглянул на результат своих трудов. — Жить будешь? Риз, сидя на полу во все той же позе, вытер влажные губы тыльной стороной ладони и довольно уверенно кивнул. — Буду. — подросток прочистил горло и нервно улыбнулся, — Пойдете в душ?.. Джек рассмеялся. — Тут — никогда в жизни. Однажды попробовал, так на меня таракан свалился. Закажу такси до дома. Может, наконец отосплюсь нормально. Тебе, кстати, тоже не помешало бы. Глядя на искреннюю, пусть и не очень объяснимую веселость Джека, Риз и сам тихонько хихикнул. Протянув руку, мужчина потрепал подростка по волосам и про себя пришел к выводу, что при всей неловкости все прошло настолько хорошо, насколько вообще могло. Риз был хорошим мальчиком. Возможно, даже слишком хорошим.