Прахом

Дожил до того, что поднял руку на сына. Аодан отдавал себе отчёт, что Невлин неправ, потому что резал по живому месту, и без того раненному и кровоточившему по сей день. Попрекнул покойником, который не сделал ничего плохого. Только и Аодан не должен был бить сына, ведь мог прикрикнуть. Невлин сорвался, потому что потерял любимую вещь. — Всё равно получит, гадёныш, за выходку! — Уже полночь, а сына всё нет. Рано возомнил себя взрослым, ой как рано. Только бы глупостей не натворил… Потеря невинности, добровольная, — не самое страшное, что могло произойти. Юного дурака могли пустить по кругу изголодавшиеся ублюдки, могли убить, похитить и увезти в рабство. Барра поведал: на Юге продавались рабы для услады господ, хорошенькие, юные. Аодан сцепил пальцы и надавил на сустав. Щелчок вывел из раздумий. Оказалось, свеча почти догорела. Пришлось подняться и снять с полки ещё одну, затем зажечь. Нечего жалеть запасы и сидеть во мраке. Всё равно уснуть не сможет, Аодан даже не разделся и не разобрал постель. Ещё и Барра унесло именно тогда, когда он так нужен, чтобы поддержать. Одно его крепкое словцо — и Невлин становился послушным. Аодан причесал пальцами пряди и бессильно опустился на скамью, затем уставился на стену, гадая, что в последнее время происходит. Ощущение присутствия постороннего человека не давало покоя. От Барра не пахло чужаком, но чутьё подсказывало — кто-то появился, нагло вклинился в пару. Этот некто частично повинен в ссоре, потому что иначе Аодан не сорвался бы. Барра точно подменили, и это было заметно. — Хоть бы Невлин не чудил, но нет же… — пробормотал Аодан. Уродись сын в него, такого не случилось бы. Брендан стал первым у Аодана. Такой страсти с Барра тот не испытывал. Научил неопытного юнца, который первый раз взял грубо — просто толкнулся во влажный зад, — и если бы не течка, было бы больно. Барра ласково обращался, когда Аодан носил Невлина, осторожно прикасался и медленно неглубоко входил; прислушивался к желаниям, потому что верил в примету, что нельзя отказывать брюхатому. Не плох Барра нравом. Только мерк перед Бренданом. Знал бы Аодан, что так всё выйдет, не послушал бы первого мужа и остался вдовцом, но со светловолосым сынишкой, которого любил бы до безумия. Хотя Невлина он любил не меньше, но всё же осознание, что сын «не тот», кого захотел получить, давало о себе знать. Он мог бы смириться с чёрной шевелюрой и миловидным лицом, если бы тот уродился нравом в него. Но и этого Аодан не получил. Только против родительских чувств всё равно пойти не смог, иначе бы наплевал на сына и уснул, крепко, безмятежно. Но воображение упорно лепило образы один страшнее другого: вот Невлин, плачущий, избитый, окровавленный — изнасилованный. Вот изуродованный, с немигающим пустым взглядом. Мёртвый. Аодан вздрогнул. Пусть вернётся, опозоренный, униженный. Всё пережить можно, кроме смерти. Он замер и прислушался. Хоть бы не показалось, понадеялся он и даже не пошевелился. Не ошибся: скрип калитки, звук шагов — как лёгких, так и более тяжёлых — двух пар ног раздался снаружи. Придёт, рассмеётся в лицо, мол, больше не невинен. Получит пощёчину — как в назидание, так и из желания стереть с лица ехидное выражение. Аодан влепит, перебарывая желание обнять от счастья, что сын живой. Живой, голос ни с чьим не спутать. Но спутник Невлина… Галвин? — Ну конечно! Более-менее порядочный оттолкнёт того, кто вешается на шею, — буркнул под нос Аодан. И опять облегчение: Галвин — далеко не худшее, что могло случиться. За ним волочилась слава похотливого без меры ублюдка, но не насильника. Наверняка знает, как сделать любовнику приятно. Аодан вскочил, когда дверь отворилась. Не ошибся. Сын, живой, здоровый, выпивший — светло-карие глаза-то поблёскивали! — и один к тому же. Галвин забоялся гнева и убрался. — Не спишь, — не спросил, но утвердил, обречённо, и вжался в дверь, царапнул ногтями, когда Аодан приблизился впритык. Запах эля едва ощущался, немного выпил, значит. И чужим человеком отдаёт слабо — совсем не так, как после соития. Не трахался. Обнимался, но не более того. Невлин остался таким же невинным, каким был. Наверное, Галвин решил ходить кругами: сначала окрутить, влюбить в себя, а потом — уложить в постель. За ним станется. — Уснёшь тут, — Аодан сглотнул, надеясь, что ощущение кома в горле исчезнет, — когда сынок, единственный, любимый, шляется невесть где. В «Лейсе» был, хотя зарёкся брать в рот дрянной эль. Вот и верь им, юнцам безголовым. — Галвин меня только проводил, — зачем-то оправдался Невлин, хотя этого делать не было смысла: Аодан всё увидел, унюхал и понял. — Ступай спать. Поздно! — Как же хотелось обнять и признаться, что рад всего лишь потому, что вернулся, но нельзя, иначе сын вовсе от рук отобьётся. — Завтра поговорим, когда эль покинет кровь. Даже походка не шаткая. Правильно догадался: сын выпил немного. Галвин не задался целью напоить и отодрать за углом. «Значит, не так плох, как все думали!» — успокоился Аодан и вздрогнул, когда дверь, ведущая в покои сына, хлопнула. Теперь можно отдохнуть самому. Сын дома, надо поспать. А Барра… «Пусть катится на все стороны света!» — подумал Аодан. Не помрёт с голоду. Охотников в Калдере раз-два и обчёлся, к тому же придётся платить немалую цену за шкурки. Но не пропадёт, руки не из заднего места растут. Ведь думал — не выживет без Брендана. Но не голодал, потому что трудолюбивый. С такими мыслями Аодан отправился спать. Он упал на постель и закрыл глаза. Раздеться не было сил. Завтра начнётся новый день, новые хлопоты и кусочек новой жизни.

***

Хотелось занять себя. Аодан решил мездрить шкурки рано утром, но в конечном итоге поднялся, когда давно рассвело. Проклятые события. Ещё и мнительность добавила полночи без сна, а Невлин даже не соизволил разбудить. Ещё бы! Сам спит наверняка без задних ног, гуляка ночной. — Ну ничего, задам ему! — Аодан поднялся, нашарил ногами мягкие туфли и оправил измятую одежду. Даже переодеваться не было смысла, но вечером вымыться всё же стоило, если, конечно, Барра не притащит добычу. Не притащит, уверил себя Аодан и покинул комнату. И замер: огонь ярко полыхал в очаге, а из котелка шёл приятный запах овощей и бобов. Невлин помешал большой ложкой варево и повернул голову на стук. — Почему не разбудил? — упрекнул сына Аодан. Тот отвернулся и сделал вид, будто занят готовкой. — Решил, нужно дать тебе выспаться, — сухо оправдался. Со стороны могло показаться, что Невлин решил позаботиться о папе, только Аодана провести было ой как трудно. Сын просто-напросто не хотел слушать упрёки, напоминание о вчерашнем, поэтому постарался остаться один как можно дольше. — Плохо, что решил за меня! — Аодан сел за стол и потёр лоб. Голова болела, в теле почему-то разлилась слабость, точно не сын, а он накануне выпил. Сам Невлин, впрочем, выглядел бодро. Он не так много принял на грудь, чтобы мучиться похмельем. — Хотя давай оставим упрёки. — Облегчённый вдох подтвердил догадку. — Признаю, я вчера сорвался, но и ты повёл себя отнюдь не как любящий сын. Пристальный взгляд точно пронзил насквозь. Шорох лёгких шагов, прикосновение к запястью… Невлин сел рядом и положил голову на плечо. — Давай не будем больше, — попросил он. — Наверное, я порочный… — Аодан повернул голову и пристально взглянул в сыновнее лицо. Глаза немного опухшие от вчерашнего. Или плакал? — Почему-то как у меня началась течка, так наступил разлад в семье. Не заметил? Мальчишка винил себя. Аодан решительно не понимал, что общего между распрями и тем, что сын созрел. — Глупости не говори, — он погладил чёрные сыновние волосы, — иначе будешь бояться приближения следующей. Общего быть не может ничего, поэтому выбрось из головы. Он отвернулся. На мгновение показалось, будто рядом не сын, но муж, и он понял почему: от Невлина пахло Барра. Нотки были неявными, но всё же различимыми. Истинный сын своего отца, опять взгрустнулось Аодану. Умом он понимал, что попрекать мальчика, — глупо. — Надеюсь, это всего лишь совпадение, — прошелестел Невлин. Потянуло гарью. Он резко отпрянул и бросился к котлу. «Опять перемешать забыл. Будет сам отскребать фасоль со дна!» — Аодан не стал попрекать вслух. Невлин прав: от короткой склоки не по себе. Новые распри мир не принесут. Блюдо не пропало, голодным никто не останется. Им с сыном хватит, Барра не любит овощи. Ну вот, мысли о муже. Ещё и перед глазами картинка, как входит в откляченный влажный задок красавчика, юного, стройного — совсем как Невлин. Нельзя сравнивать какого-то слабого на заднее место с сыном — юношей, который едва не натворил глупостей и обрёк себя на дурные слухи, но чистым и непорочным. Лучше бы выяснить, чем додумывать. — Что у тебя с Галвином? — задал Аодан прямой вопрос. — Ничего! — Невлин зачерпнул бобы из котелка, стараясь не смотреть на папу. Он помолчал — решался, очевидно, заговорить. Затем вскинул голову и пояснил: — Я хотел… Назло. Но не смог в итоге. Да и Галвин говорит, что это плохо — без желания. Раскраснелся из-за того, что признался во взрослых вещах. «Невлин-Невлин, дитё ты ещё!» — Аодан покачал головой. Сын едва не отдался невесть кому — ему, похоже, — назло. Только отгребался бы сам от сплетен, возможной дурной болезни. Не понёс бы, время неподходящее, и это уже было хорошо. «Ну почему все всегда стараются всё выставить в плохом свете?» — подумал Аодан. Поклонник сына — из тех, у кого член не опадал, но не насильник. Воду принёс и ничего не потребовал взамен, привёл Невлина и не забоялся гнева Барра. Аодан принял тарелку и уселся за стол. Блюдо немного пахло горелым, но сон до обеда и пустой желудок дали о себе знать, поэтому показалось невероятно вкусным. Невлин последовал примеру папы, и некоторое время они молча ели. Аодан жевал и вспоминал молодость. Сначала его называли бесплодным. Брендан вставал на защиту и затыкал дуракам рты. Аодан хотел детей и надеялся, что зелье не поможет, но знахарь Ли старался на совесть. К тому же муж ухитрялся вовремя достать член, несмотря на раздувшийся узел. Первоначально было неприятно — до того, как зад стал разработанным, после такие игры начали приносить удовольствие. После обеда, точнее, завтрака, Невлин разлил по чашкам отвар, давно остывший — очевидно, заварил травы до того, как принялся готовить. Аодан молча прихлёбывал мятный напой. И один, и второй молчали после неловкой беседы. Тем лучше, не хотелось говорить ни о чём, к тому же дел хватало — хотя бы выгладить кучу белья, сваленного в корзину. Этим займётся сын, нечего бездельничать. Шкурки до сих пор мокли в соляном растворе. Невлин, похоже, понял, что пора перестать бездельничать. Судя по лёгкой полотняной одежде, никуда не собирался дальше дома, к тому же даже волосы не расчесал, только собрал в хвост. Один котелок оттирать займёт много времени, мозоли на руках появятся. — Отец придёт? — зачем-то уточнил Невлин. Аодан отставил кружку, глиняную, самую простую, и задумался. Мысли, что они останутся без Барра, понемногу начали вытеснять всё. — Может быть, — скорее вздохнул, чем ответил, и постучал пальцами по столу. От сына жест не укрылся. — Неужели всё же изменяет? — задумчиво спросил Невлин. Рука замерла над столешницей. Аодан открыл рот. Сын, которого он с трудом перестал считать ребёнком, тоже подозревал отца в неверности. — Если так, ничего поделать не можем. Сам знаешь, мы не истинная пара, которая вместе должна пойти по жизни. Думаешь, меня не мучила совесть за то, что испортил Барра жизнь? — Аодан пристально взглянул на сына. — Я готовился к этому, поэтому, наверное, мне не так больно. Проклятье, точно нарыв, зревший годами, вскрылся, и гной пошёл наружу. Иным словом назвать нельзя: Невлин вон как таращит светло-карие глазищи, и без того большие. Губы подрагивают. — Н-но… А как же я? — Наивный всё ещё. — Джодок услышал мои молитвы: он встретил истинного, когда ты вырос, — пробормотал Аодан и всмотрелся в лицо сына. Он именно поэтому не решился на второго ребёнка. Благо зелья Ли помогали. Не всегда, но Аодан знал, кто может посодействовать. Весь Калдер знал, потому что частенько дети оказывались не нужны. Было больно — как телесно, так и мысленно, но ораву ребятишек одному вырастить ой как нелегко. После не стало нужды избавляться от нерождённых малышей. Аодан слышал, что иные не могли понести после. Но если для них это было горем, то для него — благом. Он смог раскрепоститься и не бояться последствий. Так и было последние несколько раз. Он даже не говорил мужу, что делал, позволил обзывать «охотником, сделавшим единственный удачный выстрел». А ведь Барра себя считал таким. Хотел сына-альфу, это Аодан знал, но дарить не собирался. Зато Невлину повезло: единственный, он получил всю любовь родителей. — Не-ет! — Рот Невлина скривился, ещё и глаза заблестели, и едва заметные веснушки на носу проступили. — Отец не такой… Дурачок, мысленно упрекнул сына Аодан, юный и не нюхавший жизни, не встретивший истинную пару. Пока сыну не дано знать, каково это — быть с тем, кто дарован богами; когда становится неважно, насколько некрасив избранник. Каким-то чудесным образом им, двоим, хорошо вместе. — Когда-нибудь ты всё поймёшь! — Аодан поднялся, после взглянул на полку. — Кстати, сны дают подсказку, неточную, но у меня совпало, — улыбнулся, — и когда я встретил Брендана, понял, почему привиделся именно светловолосый — из тех, кто никогда не нравился. Чернявые всегда казались красивее, но он… — Стеклянного пузырька не оказалось на месте, зато сын, казалось, побледнел куда сильнее. — Тебе плохо? Вчерашнее дрянное пойло да?.. — Всё в порядке! — Невлин недобро взглянул. — Зачем ты затеял этот разговор не об отце, а о?.. Проклятье, знал же, что сын не любит разговоры о первом муже. Знал, но точно кто-то потянул за язык. — Ладно, закончим разговор. — Иначе снова вспыхнет ссора, а этого хотелось меньше всего. «Надо же! Вспомнил о просьбе!» — удивился Аодан и направился в комнату Невлина, чтобы не продолжать беседу. Некогда пристройку сделал Брендан, уверенный, что успеет увидеть детей. Теперь в комнате ночевал ребёнок, чужой ему по крови. Хорошо ещё, что дом остался. Воинам Джодока, коим был первый муж, даровался кусочек земли. Аодан был молоденьким, когда Брендан увёз его из родных краёв, поэтому не задумался, у кого отняли место для дома. Куда позднее понял — у семьи Барра забрали кусок земли. Тот благородно отмалчивался, но его родители намекнули, дескать, всё вернётся в семью. Разве что недовольны остались, что единственный внук — омега. Но и Барра — единственный сын у собственных родителей. Аодан не знал причину. Молчал и его муж. Об этом не спросить уже. Пора во двор. Вдобавок бутылочки и у Невлина не оказалось. Значит, Барра не забыл о сонном зелье, которое должен попросить у Ли. Аодан направился к двери, провожаемый пристальным взглядом. Сын наверняка гадал, что папа забыл в его комнате. Работа сама себя не сделает.

***

Благо шкурок немного. Аодан, сопя, соскребал остатки мяса и жира. Невлин не отличался терпеливостью, поэтому не питал тягу к кожевенному делу. Нарочно портил шкуры, состругивал мездру слишком старательно — до корней волосков. Пот тёк со лба, хотелось пить. Мало воды взял, ой как мало. — Невлин! — Ответом стал лай соседской собаки. — Чем же так занят, что не слышит? Аодан отложил нож и подолом передника вытер взмокший лоб. Придётся самому идти в дом, чтобы зачерпнуть воды. Благо сын сходил утром к колодцу, бочка полная. Заодно попросить нагреть как следует. Шкурки нужно выстирать — да так, чтобы шерсть заскрипела, поэтому без просьб не обойтись. Барра, возможно, принесёт дичь, придётся разделывать завтра. Аодан пересёк двор и вошёл в дом. Прохладный, тот показался благодатью после дневной жары, к тому же очаг не горел, отчего глаза не сразу привыкли к полумраку. — Невлин! — Опять никакого отклика. «Спит, что ли?» — догадался Аодан. Бельё выглажено. Сложенное по швам, оно лежало на скамье ровной стопкой, а корзина была пуста. Ну что ж, за одно это уже не заслужил тычок, хотя мог бы позаботиться об ужине. Есть хотелось неимоверно. Аодан подскочил к корзинке, стоявшей на столе, и взял лепёшку, пролежавшую так много времени, что та превратилась в сухарь. Грызя на ходу, он понёсся в комнату сына. И замер, когда распахнул дверь. — Нет, это ни в какие ворота… — Вот почему Невлин не услышал зов: его просто-напросто не оказалось в доме. — Опять удрал, дурак. Ну как тут не вспыхнуть ссоре, когда совсем от рук отбился? Лук стоял, прислонённый к бревенчатой стене, там же — и колчан со стрелами. Охотничьи штаны и куртка висели на крючке. Значит, за ворота не выходил, шляется где-то в городе. Аодан знал, что возомнившие себя взрослыми после первой течки омеги частенько начинали искать приключения на созревшие для утех задки. Он не был наивным, чтобы думать, что его сын — другой, вдобавок вчерашняя выходка дала понять, что Невлин — всего лишь ребёнок своего времени, который не мог не замечать, как ведут себя сверстники. «Только бы обошлось!» — мысленно взмолился Аодан и зажмурился. Придётся привыкнуть к ночным похождениям сына. И надеяться, что тот поумнеет раньше, чем грянет беда. Предчувствие то и дело стискивало сердце, крепко, будто сильными кулаками.