Прахом

— Решился-таки! — Аодан взмахнул руками и недобро рассмеялся. — Никогда не понимал, почему он живёт у Ли, а не у своего… Невлину претили эти разговоры. Он знал почему. Сердце замирало, когда он думал, что ждало папу. После того как он вернулся из похода за корой, тот перестал подозревать в порочной связи. Почувствовал, что сын успокоился? Вероятно, так, только прерывал работу и заявлял: — Ты на меня так смотришь, будто я вот-вот умру. Я совершенно здоров! — Не говори такое! — У Невлина враз пропадало желание что-либо делать. Он не хотел страшной правдой причинить боль. Без неё не обойтись, если Аодан не умрёт. Но этого Невлин точно не желал. Треск вынудил отмереть. Иной раз сил не оставалось выкрутить одежду, а тут едва не порвалась по швам. Он развернул рубашку и встряхнул, затем развесил на плетне, пока солнце, по-осеннему ласковое, ещё радовало лучами. — Говорят, маслят много, — перевёл Аодан разговор в другое русло. — Гвен и Брет завтра пойдут. — Хорошо, наберу! — раздражённо пообещал Невлин. Без отца лес ему казался пустым. Туда больше не тянуло — ни за грибами, ни поохотиться. Появилось ощущение, будто потеряна половина себя. Пропало чувство наполненности, которое ощущал с Барра. — Недовольно. Понимаю, отца нет! — Аодан вздохнул. — Могу завтра с тобой, всё равно больше заняться нечем. Раньше шкуры выручали, а теперь… Невлин не противился. Папа пойдёт по тем местам, где они встречались с отцом. — Буду рад! — как раз таки радости в голосе не прозвучало. — Вот и отлично! — Аодан неожиданно улыбнулся и протянул сыну край простыни. — Хватай, давай встряхнём. Невлин едва не выпустил ткань, за что получил в ответ ворчание, дескать, перестирывал бы сам. На глаза навернулись слёзы — не от обиды, но оттого, что в скором времени истоскуется по брюзжанию, по вымученной улыбке, по веснушкам и взгляду бледно-голубых глаз, обречённому. Жестоко Джодок наказал детей своих. Анвелл противиться не смог, бросил детей на Аниона и сбежал к своему истинному и младшему сынишке. С тех пор как Барра ушёл, у Аодана стало куда больше времени — охотник из Невлина ещё был неважный, — и он охотно помогал кузнецу приглядеть за оравой. Простыню стряхнули и растянули на траве. — Анион думал, справится, да? Но это сильнее Анвелла. Я прав? — внезапно спросил Невлин. Аодан вздрогнул и посмотрел на него. — Да, я ничего не мог поделать. Я любил родные места. Знаешь, какие там холмы? И блеяние овец днями. Я их до сих пор люблю, но… — вздох, — когда появился Брендан, собрался и уехал за ним. А ведь не думал покидать дом, даже если появится истинный. Горькая усмешка не украсила непривлекательное лицо, хотя и не обезобразила. Когда-то папа сиял. Теперь если мелькала улыбка, то горькая. Даже серьёзное выражение лица смотрелось приятнее, чем усмешка. «Значит, поймёт, должен это сделать, потому что сам пережил подобное», — догадался Невлин. Он наслаждался миром, который наступил. Аодан перестал донимать подозрениями. Удивительно, но в последнее время всё наладилось. — Расскажи мне о нём! — Невлин прополоскал в бадье рубашку, Аодан прислонился к бревенчатой стене и сложил руки. Побездельничать ему не возбранялось, и так ни дня без работы. — О ком? — Светло-голубые глаза казались совсем бледными на фоне безоблачного, пусть и осеннего, неба. — О Брандоне! — Брендане, — поправил Аодан и задумался. — Ну как тебе сказать, каково это? Даже лица не видел, только глаза блестели в прорезях шлема. Шли воины, громыхали железками. — Он зачем-то посмотрел вверх. — Я никогда не любил Джодоковых прихвостней. Речь у них громкая, уверенная: «Во имя!..» — передразнил, отчего лицо скривилось. — А тут ещё и гаркнули: «С дороги, гражданский!» Я отскочил и упал к нему под ноги. Он не пошевелился, но я… — вдохнул, наверное, как в тот день, — не мог ночь спать, жалел себя, потому что хотел увидеть его ещё раз, даже если он никогда не будет снимать шлем. Думал, помешательство, на следующий день пройдёт, но стало только хуже. Невлин выкрутил рубашку, встряхнул и развесил на плетне. Любопытство не дало спокойно достирать. — А потом? — поторопил он. — Ты сам понял? — Какое? Я был юн и невинен! — отмахнулся Аодан. — Поделился со своими за ужином. Надо мной посмеялись, мол, насколько можно быть наивным, чтобы истинного не признать, ещё и посоветовали ходить и обнюхивать каждого воина, — хохотнул. Губы растянулись в улыбке — на этот раз весёлой. — Сейчас мне смешно, а тогда было до слёз обидно. Конечно, эту глупость я делать не стал. Хотя речь шла не об отце, но Невлин не смог сдержать смех. Вот рыжие пряди сверкают на солнце едва ли не ярче начищенных доспехов. И вскрик: — Ты что творишь, полоумный?! — Истинного ищу! — в ответ. — Он сам отыскал меня. — Забавная картинка пропала. По выражению веснушчатого лица Невлин всё понял. Аодан похорошел, воссиял. Он никогда таким не был, когда речь шла об отце. Даже отошёл от стены и, взглянув на солнце, сложил руки, как в молитве. Неужели Невлин будет так выглядеть, когда сообщит, что встретил истинную пару? Лучше прекратить разговор, не ровен час, выдаст себя раньше времени. Лучше всего, если они с отцом сообщат. Вдвоём будет куда легче успокоить Аодана, уберечь от удара. Но пока есть хрупкое перемирие, нужно этим воспользоваться. Невлин почувствовал как папа вздрогнул, когда он подошёл — совсем близко — и крепко обнял. Аодан прижал к себе его, погладил спину — ободрительно, а не нежно. — Ну что такое? — шепнул он в ухо. — Рад, что ты хоть недолго, но побыл счастлив, — ответил Невлин. Выдох в ответ, тёплое дыхание обдало ухо. — Такая встреча — это ещё не счастье. Ты молоденький, не знал и не видел людей, над которыми истинные издеваются, зная, что те никуда не денутся. Порой убивают, а потом места не находят, что потеряли! — Аодан вдохнул. — Мне пове… Он отстранился. Выражение лица резко изменилось. Невлин ничего не понял, но перепугался, когда папа наклонился и понюхал его шею. — Что такое? — предпочёл он уточнить. — Ничего! — Аодан посмотрел на грудь сына, прикрытую запятнанной рубашкой. — Сними и выстирай, нечего в грязной одежде разгуливать. Невлин посмотрел на себя. Папа прав: пятна от пролитого молока засохли, отчего он выглядел неопрятно. Всё что угодно он собрался выстирать, кроме серой рубашки, надетой навыпуск. Невлин юркнул в тёмный дом. Глаза после солнечного света далеко не сразу привыкли к полумраку, и он в спальню пробрался на ощупь, по пути споткнулся о полную репы корзину. — Проклятье, поставил не туда! — мысленно обругал он папу. В крохотной комнатушке оказалось куда светлее. Невлин сел на кровать и уставился в окно. Однажды он покинет дом, комната опустеет, Аодан останется один. Было до безумия жаль оставлять его, но придётся пожертвовать. Тот бросил родных, уехал на чужбину. Вспоминал о семье, о доме, где родился и вырос. Невлин тоже не забудет. — Ты уснул? — раздался крик со двора. Всего лишь задумался. Невлин стянул рубашку, посмотрел на собственную грудь, на торчавшие тёмные соски, чувствительные не только во время течки. В паху разлилась истома, когда вспомнились прикосновения горячих губ к крохотному бугорку, щекотка бороды на голой коже, а затем дуновение прохладного ветерка. Сладко, приятно, порочно. Оказывается, можно получать удовольствие не в течку. Невлин этого не знал, не замечал, чтобы родители уединялись, потому что им захотелось. Аодан позвал второй раз. Ну и пусть кличет, лучше дождаться, пока не спадёт пыл, пока штаны, просторные, не перестанут топорщиться. На третий он всё же поднялся и спешно натянул свежую рубашку, даже не стал шнуровать ворот и заправлять в штаны. И так пойдёт, не праздник. После сгрёб грязную одежду в охапку и вышел. — Думал, решил поспать, — заметил Аодан. — Нет, что ты. Забыл, куда рубашку запихал, — солгал Невлин. — Что ни выну, то штаны. Он улыбнулся, дав понять, что готов смеяться над собственной глупостью. Больше они с папой на праздные беседы не прерывались, каждый занимался своим делом. Невлин развесил отстиранную от молочных пятен рубашку и задумался. Папа зачем-то понюхал его — так, будто не знал его запах. Успел заподозрить, что за какое-то короткое время, пока сын отлучался по нужде, что-то случилось? Странный он — до смешного, до нелепого, если быть совсем точным. Ещё и замечание бросил: — Что это тебя на молоко в последнее время тянет? Невлину всего лишь хотелось пить. Утомлённый работой, он решил утолить жажду. Он не видел ничего плохого, чтобы выпить молоко вместо воды. Так и ответил. Аодан хмыкнул, но не стал возражать, только после ужина сидел задумавшись, а перед сном, когда сын разделся, зачем-то заглянул. Невлина его поведение озадачило. «Всё ведь было хорошо. Нет же: опять в чём-то подозревает. Да хоть бы прямо сказал, в чём именно!» — размышлял он, ворочаясь в постели. Понимал, что толку от этого не будет, что всё равно опровергнет любые папины слова. Отца нет, значит, Аодан подозревать их в связи не станет. Кого-то иного у Невлина не было и быть не могло. И не хотелось. Даже не представлялось, каково придётся во время течки. Которая уже должна была наступить. У папы прошла, а у сына почему-то запоздала. Невлин сел. Тем лучше, что её нет. Он её боялся, потому что, помимо Барра, никого знать не желал. Чутьё подсказывало: что-то не так. Именно в тот миг, когда всё хорошо, когда отец уехал, чтобы найти место, где они смогут начать новую жизнь; где никто не узнает, кем они друг другу приходятся. Потом будет плохо: придётся сделать Аодану больно. Пока с папой можно жить в перемирии, но будто что-то точно не позволяло. Что именно, Невлин силился, вспоминал, но придумать не мог. Он проворочался ночь, а утром, разбитый, с головной болью, поднялся. Сил не осталось, но они с папой собрались за грибами. Нельзя уйти с пути. Аодан не спал. — О, думал, тебя придётся стаскивать с кровати. Когда не нужно бегать к отцу, ты дрыхнешь, — не то упрекнул, не то одобрил он. Невлин подошёл к столу и взял кувшин. — Нет молока. Я вчера допил. Нести в погреб жалкие крохи ни к чему, оставить киснуть — тем более. Молока не осталось, это плохо. Невлин вздохнул и вышел на порог. В голове гудело, веки казались тяжёлыми. Ночи сейчас холодные, ледяная вода наверняка поможет проснуться. Он подошёл к бочке, набрал пригоршню и плеснул в лицо. Стало легче, сон, норовивший одолеть, оставил в покое. Невлин прополоскал рот, чтобы перебить неприятный привкус, появлявшийся после сна. Хорошо бы толчёным мелом вычистить зубы, но трудно вспомнить, остался ли. Жаловаться не на что, ведь не баловень из каменного дома, сладкое если бывает, то очень редко, поэтому зубы здоровые и чернели только от ягод. В последний раз Невлин ел чернику, они с отцом её ели. Барра привёл на поляну, на которую никто не хаживал. Удалось не просто набрать полное лукошко, но и наесться до отвала. И не только: никто не мешал им, а их обоих тянуло друг к другу. Невлин целовал не так уверенно, как в первый раз, но раньше он не ведал, что творил. Теперь осознавал, но оттолкнуть отца, пристыдить себя не было ни сил, ни — что и говорить? — желания. Барра покрывал поцелуями его шею, грудь, живот и… От дальнейшего щёки запылали, и Невлин плеснул ещё пригоршню воды в лицо. Не хватало, чтобы подозрительный папа что-то заметил. Барра в тот день нетерпеливо сдёрнул с сына штаны и взял не оставшийся равнодушным к поглаживаниям член в рот. Постыдная ласка, но такая сладкая… Невлину показалось, он повёл себя хуже, чем в течку, — отдал себя добровольно, не оттолкнул, насладился прикосновениями языка к головке — чувствительной, это он давно понял — и пальцев к волосам, чёрным, густо росшим в паху. Ему было хорошо, Барра всё для этого сделал, но не получил удовольствие сам. — Медлишь. Ступай завтракать! — Аодан помешал, прервал сладкие воспоминания. Невлин послушно пошёл в дом. Стало обидно, вдобавок ощущение, что папа лишний… «Не лишний. Не виноват он, что всё именно так!» — упрекнул он себя. Хлеб зачерствел, а вот колбаса была хороша, но вкуса не почувствовалось. Невлин ел, чтобы набить живот. Хотя бы молоком запил, но и его не осталось. После завтрака он удалился, чтобы переодеться. Аодан последовал его примеру и справился куда скорее. Отороченная заячьим мехом жилетка ему шла. Она облегла стан, но он редко её носил. Невлину к кожаной одежде было не привыкать, этим он в отца пошёл и легко носил тесно затянутые штаны. Аодан осмотрел сына с головы до ног. — Хм, хорош, да. Ты прав, что стал редко наведываться в лес в одиночку. Отца-то нет, и… Нужны новые, просторные штаны, не находишь? — Зачем? — Невлину разговор не понравился. — Эти слишком обтягивают ноги, и каждая мразь будет на них засматриваться — уж слишком они у тебя хороши. — С этим можно было поспорить. Вспомнился одуревший от похоти дикарь. Вот кому всё равно, что надето. Наоборот, туго натянутую одежду труднее сорвать. Иное дело полотняные лёгкие штаны… — Кстати, я подумал: может, останешься? Течка не прошла у тебя. Что, если начнётся в лесу? Не начнётся, после второго раза Невлин научился различать предвестники. Живот не тянуло. — Не волнуйся, — заключил он и поправил колчан. Охотиться не собирался: запас стрел небольшой, надевать наконечники на древко и украшать перьями он не умел. Это делал Барра. Но на всякий случай вооружился. — Почему — «не волнуйся»? — Аодан буравил сына взглядом. — Не будет больше течек некоторое время, ты это хочешь сказать? Это было бы замечательно. Но почему папа сердит? Вероятно, объяснил бы, если бы во дворе не раздались голоса. Пришли Гвен и Брет. Аодан вздохнул и закусил губу, на лице — недовольство. Помешали, как пить дать! Невлин вздохнул с облегчением. Всё было хорошо, тут на тебе, к Аодану вернулась былая подозрительность. «Что на этот раз?!» — мысленно понедоумевал Невлин и натянуто улыбнулся: старому Брету нужно было отдать почтение. Гвен, ровесник Аодана, присвистнул: — Ты никак с нами, Аодан! Тоскуешь? — Есть немного, но совсем крохи. С Невлином, чудом моим, заскучаешь, как же! — Зря он так, не стоило давать чужим понять, что случилась стычка. Брет покачал головой и поправил очелье, морщины на лбу углубились от мыслей. — А, ну так дети не дадут соскучиться. Кому, как не мне, знать? — хохотнул Гвен. Аодан, вспомнив о приличиях, пригласил гостей поесть. Те отказались, и он завернул в платок остатки колбасы и хлеба и уложил в корзинку. Невлин обрадовался гостям. Вечером все устанут. Он вздрогнул, когда Аодан попросил набрать воды, но побежал к бочке, сжав в руке фляжку — ту самую, оставленную отцом. Когда приготовления закончились, все отправились в лес. Невлин не прислушался к будничной беседе, хотя на площади стояла удивительная тишина, несмотря на то, что жрец никуда не ушёл и сидя на коленях молился, только обернулся и посмотрел на проходившую мимо компанию, покачал головой. Аодан споткнулся и выронил корзинку. Негромко ругаясь, подобрал платок с завязанной в него снедью и продолжил путь. Невлин держался позади троицы, делая вид, будто его нет. Поддерживать беседу не было желания: сверстники не присоединились. День обещал быть солнечным. Это радовало: скоро польются непрерывные дожди, с деревьев облетит листва. «Тяжко будет пускаться в путь!» — решил Невлин. Пока нет сугробов и чавкающей под ногами грязи. Пока по полю можно спокойно ходить, а вот на деревьях уже листва разноцветная: начиная от зелёной, заканчивая красной. Трава пожухла. Лес встретил запахом хвои. Гвен и Брет удалились, оставив Аодана одного. Невлин не обратил никакого внимания на папу и раскопал кучку. Ему повезло: шляпки грибов поблёскивали, будто масло на хлебе. Целое семейство нашлось. Он сре́зал их. Потом нашёл ещё одну кучку, заваленную хвоей. И ещё. Сегодня повезло: половина лукошка наполнилась. Папа столько не насобирает. Невлин поглядывал на спину, затянутую в жилет. Аодан медленно расхаживал по лесу, приглядывался. Забыл, каково это — собирать грибы. Невлин выпрямился и вдохнул. Летом лес был другим, более зелёным, но не менее красивым. Где-то неподалёку тявкнул лис. Звуки и запахи остались теми же. И ручей журчал, как и раньше. Если пойти вверх по течению, можно выйти к поляне. Отец в последний раз научил премудростям охоты на оленей. Подстрелить никого не удалось, однако день не прошёл зря: Барра успокоил расстроенного неудачей сына. Лучше не вспоминать. Невлин отшвырнул в сторону червивый гриб. Рано обрадовался, что наполнит лукошко раньше папы: ему враз перестало везти. Воспоминания мешали. Нужно выкинуть их из головы, но куда там? Слишком они сладкие, чтобы забыть. Их с отцом тянуло друг к другу, они не могли сдержать пыл. Невлин расслаблено лежал лицом вниз на кучке собственной одежды, Барра целовал его между лопатками, поясницу, затем ягодицы, каждую по очереди. Потом и вовсе — лицо от воспоминаний запылало — раздвинул половинки и, умоляя, чтобы не сдвигал их, принялся языком ласкать вход. Неискушённый Невлин жадно впитывал в себя все ощущения, порочные, но слишком приятные, чтобы от них отказываться. Можно заниматься этим когда угодно, уверился он. Вне течки он помнил, каково это, когда его желали; когда журчание ручья мешалось со вздохами. И чувство наполненности, уже знакомое, когда в него входят раз за разом, восхитительно. Далеко не всегда встречи заканчивались именно так, но в тот раз Барра решил поставить точку и заявил, что так они не протянут; что чем дальше, тем хуже, тем сильнее его тянет к сыну. Что истинный, которого не нужно узнавать, потому что сам вырастил, — это сущее наказание. Что чужого человека он вряд ли смог бы так всецело принять и полюбить — вместе с недостатками. Барра уехал, а Невлин почувствовал себя, будто у него забрали часть его самого, заскучал, представляя эту встречу и одновременно боясь её. Отец прав: ему не нужно узнавать собственного истинного, с которым бок о бок провёл всю жизнь, знал все привычки, вплоть до почёсывания голого живота. Невлин отбросил очередной плохой гриб. Ему перестало везти, вдобавок в животе заурчало, а свёрток остался в корзине Аодана. — Папа… — Невлин заозирался. Казалось бы, Аодан шёл впереди, и тут на тебе, потерялся. Он, нечастый гость леса, запросто мог заблудиться. Невлин присмотрелся к земле. Всё-таки он свернул, а не папа. По собственным следам он двинулся назад, откуда пришёл. Когда приметил отпечатки двух пар ног, остановился. «Вот где он потерялся!» — догадался он. Следы вели в кусты. Аодан отлучился по нужде. По запаху, бившему в ноздри, Невлин понял, что это так. После папу понесло в другую сторону. Почему именно, ответом стала разрытая хвоя и пара брошенных крупных грибов. Нашёл довольно большое семейство и решил собрать. Это место было довольно богатым. Вот и заблудился, будто маленький. Самое главное — чёткие следы от сапог, а уж найти папу для Невлина не составило труда. Барра научил этому, научит ещё охотничьим премудростям. Не в этом лесу. «Папа… Если он уйдёт, а меня не будет?» — Невлин не на шутку испугался за Аодана. Если бы не предрассудки, можно было бы спокойно жить в Калдере, не бросать всё и не уезжать. Даже жрец не заключит брак, несмотря на то, что они — истинные. За горькими мыслями Невлин едва не потерял след. Когда нашёл, двинулся дальше. Идти пришлось недолго. Аодан сидел на поваленном дереве и смотрел вдаль. Он вздрогнул, когда его окликнули. Живой — и главное. — Заблудился, — сухо пояснил Аодан. — Пока думал, звать или нет, ты сам меня нашёл. Он улыбнулся. Его корзинка была полной до краёв. Обошёл-таки сына. Невлину не было обидно. Какие грибы, когда с папой могло случиться что угодно? — Я испугался за тебя. Сам ругаешь, что я маленький, но сейчас сам такой… — Аодан не позволил сыну договорить и заключил в объятия, крепкие, искренние. Поначалу искренние. Невлин почувствовал, как папа напрягся. Тот припал к шее и втянул в себя его запах, потом ещё раз. И ещё. После оттолкнул с такой яростью, что Невлин едва удержался на ногах, и сделал шаг назад. Глаза округлились, верхняя губа затряслась. Невлин не понял, что происходит. Какое-то безумие. Аодан свихнулся, иначе не стал бы бить сына. Щеку точно огнём обожгло, из глаз посыпались искры. На скуле останется синяк — настолько сильным получился удар. — Что я сделал? — шепнул Невлин, прижав ладонь к горевшему лицу. — Что сделал?! — Аодан зло рассмеялся. Насмеявшись, продолжил: — Молока сегодня не пил, но от тебя пахнет именно им! И течка не пришла, а ты: «Что я сделал?» Потрахался, что ты сделал! Догадался, что-то выдало. Невлин посмотрел на носки собственных сапог, перевёл взгляд на перевёрнутое лукошко, выпущенное из рук от удара, на рассыпавшиеся по земле грибы. Аодан схватился за голову и принялся расхаживать взад-вперёд, пока под ногой не треснула хворостина. Звук его остановил. Невлин собрал грибы — да хоть чем-то был готов заняться, только бы не видеть ни папу, ни его отчаяние. — Прости, что солгал, но ты бы не понял. — Он отчаянно надеялся, что дальше этого расспросы не зайдут. В любом случае выдаст, с кем спал, когда придёт время. — Не сдержался… — шмыгнул носом, — тогда. — В таком случае расти сам, раз не сдержался! — Аодан завизжал. — Терпи тычки пальцами в пузо! Я терпел, поэтому тебе не желал такой участи, учил, предупреждал, к чему может привести порыв! Всё зря! Всё! В руке стало скользко, Невлин раздавил гриб. Дурак, знал, откуда дети берутся, но не подумал, что такое случится с ним. С одного раза получился он у папы. Но наивно не подумал о собственных последствиях. Теперь вынужден вытерпеть позор и навлечь его на Аодана.