Прахом

Никогда этого не делал, но как же хотелось выпить! Не надраться, но именно выпить, чтобы успокоиться. Аодан не боялся постареть, мечтал понянчиться с внуками. Домечтался! Воображал, что у сына будет семья, любящий муж. Не будет. Кроме позора, ничего не светит. «Был бы хотя бы Барра рядом, то сплетники рты открыть бы не осмелились!» — поразмышлял Аодан и вынул пробку из бутылки. Винн удовольствовался грибами и охотно дал за них выпивку. Руки опустились — и у Аодана, и у его сына. Невлин заперся и не подумал выйти, не открыл на стук, огрызнулся. Дверь не выломать, починить некому… «Что же ты уехал? Истинный — это замечательно, но у тебя есть сын!» — послал мысленный упрёк мужу Аодан и отпил вино прямо из горлышка. В груди отозвалось теплом, мысли пришли в порядок. — Кто же? — осенило наконец. Появилась эта мысль ещё в лесу, но подоспевшие Гвен и Брет вынудили прикрыть рот, только покосились на щеку Невлина. Тот отвернулся. Вчетвером они вернулись в Калдер и разошлись по домам. Аодан упрекнул себя, что оставил Невлина одного, беспомощного, в тот день. Сын солгал, забоялся признаться, что открыл кому-то дверь. Но ведь кроме Барра, никого не было, вспомнил Аодан слова соседей. Не заметили, кто-то пришёл. Чтобы узнать, как появился незаметно, надо разговорить сына, но сейчас… — Кроме Барра, никого не было!.. — навязчивые мысли вслух. Такого быть не могло: муж любил Невлина как сына, не более. Если бы альф тянуло на всех течных омег, включая родных, тогда бы кровосмесительных связей было не счесть. Считалось позором, если отец покрывал сына, брат — брата, означало: в семье что-то не так. Вспомнился случай из юности. Друг Аодана понёс от собственного отца. Куда позднее его папа во всеуслышание объявил, что некогда изменил мужу. За измену расплатился сполна: отчим и пасынок оказались истинной парой. Аодан твёрдо знал, что отец Невлина — Барра. Он ни с кем больше не спал после смерти мужа, поэтому произошедшее с семьёй его друга исключено. Сын более чем похож на отца, даже запахом — не резким, более мягким, но в кровном родстве не усомниться. Глоток — для решительности. Пора ещё раз попытаться поговорить с сыном. Не кричать, не бить, но спокойно обсудить, что делать. «Лучше бы избавиться! Ведь не говорит, кто сделал ребёнка, значит, тому есть причины. У наглеца могут быть муж и дети…» — рассудил Аодан. Он не сомневался: виноват тот, кого он знал. Возможно, хорошо знал. Он подошёл к двери, упёрся лбом и зажмурился. Тишина. Вероятно, сын спал или лежал не шевелясь. — Невлин, открой! — Тишина, точно сын сквозь землю провалился или выпорхнул в крохотное слюдяное окошко. — Я не буду бить, оскорблять. Всего лишь хочу спокойно поговорить. Надеюсь, ты понимаешь, что всё отнюдь не весело и беззаботно. И на это обещание никакого ответа. Невлин — молодой дурак. Что, если?.. О плохом думать не хотелось, но наивный юноша сам сегодня узнал, что вот-вот станет папой. Мог не выдержать. Аодан, разогнавшись, ударил плечом в надежде высадить дверь и предотвратить беду. Куда там? У Барра получилось бы. Для этого силы нужны. Но задвижка заскрежетала. Дверь открылась, Невлин вернулся к кровати и сел, опустив голову, ссутулившись и сложив руки на животе. «Защищает чадо нерождённое», — подумал Аодан и сел рядом с сыном — настолько близко, что опять учуял едва уловимую молочную нотку. — Надеюсь, ты понимаешь, что никто тебе не желает зла. — Невлин вздрогнул, когда его приобняли за плечи. — Для начала хотя бы скажи, кто он. — Кто? — глухо повторил он и посмотрел покрасневшими припухшими глазами. — Отец ребёнка кто? — пояснил Аодан. Сын не захотел отвечать, отвернулся, наклонил голову, волосы закрыли лицо. — Скажи. Я побеседую с ним. Невлин вздрогнул и поднял голову. — Не надо, — шепнул побелевшими губами. — Почему — «не надо»? Делать не надо. Но коль сделал, то надо — слышишь? — понести наказание! Или он думает, что я потерплю позор в этом доме, в то время как он умыл руки и сделал вид, будто ничего не сделал?! — Аодан был зол — за то, что сын покрывал неизвестного ублюдка, не только отнявшего невинность, но и наследившего. Нутром чуял в тот день: что-то не так. Сын после течки распахнул дверь настежь, выстирал одежду и простыню, вымылся сам. Неужели какой-то мерзавец запугал парнишку? Невлин поднялся и посмотрел тяжёлым взглядом. — Я понял. Ты догадался, потому что от меня пахнет молоком, — произнёс он и усмехнулся, горько, зло. — То-то я гадал, почему от тебя иногда так пахло. Потом запах пропадал, а ты ссылался на болезнь. Значит, можно решить всё без участия альфы. Аодан опешил. Невлин вырос, а он не заметил. Сын узнал, как можно избавиться от неприятностей. — Всего лишь скажи, кто он, — попросил Аодан, поднимаясь. — Если не мразь, то не оставит тебя, возьмёт замуж. Хотя… Не оставил бы после того, что случилось. Невлин говорить не собирался. «Неужели его изнасиловали?» — мелькнула догадка. Некто воспользовался течным, готовым на всё пареньком, после умыл руки? Не мог поступить Барра так с сыном. Хватило с лихвой, что уехал, когда очень нужен, чтобы вбить ум в голову сволочи, учуявшей течного омегу, знавшей, что в доме живёт молоденький неопытный паренёк. — Это Галвин? — задал Аодан следующий вопрос. Невлин покачал головой и уставился в окно. Вот-вот наступит ночь, лучше поспать, а утром поговорить. Сын проводил Аодана и закрыл дверь, зачем-то задвинув щеколду. Аодан подошёл к давешней бутылке и из горлышка отпил. «Я почти дед!» — поразмышлял он и дался диву, как одно и то же событие могло либо сделать счастливым, либо выбить почву из-под ног, вынудить делать один глоток крепкого пойла за другим. Не привык пить, поэтому голова закружилась, и Аодан на нетвёрдых ногах отправился к себе и завалился в чём был — в полотняных штанах и рубашке. «Ты сразу после смерти Брендана почесал зад или при жизни с Барра спутался?» — это далеко не самая обидная шутка, которую бросали в лицо. Хотелось запереться в доме, но Аодан был вынужден брать кроху Невлина на руки и ходить по городу в поисках работы. От любопытных глаз не укрылись чёрные волосики. Барра достались оскорбления, что он олух, поверивший неверному, слабому на заднее место потаскуну, нашедшему дурака, на которого можно повесить чадо. Грязные прозвища и тычки пальцами в живот Аодан не смог забыть. Он не желал такой участи сыну. Им без поддержки достанется, ой как достанется! «Избавиться лучше!» — не давала покоя мысль. Но Аодан не хотел, чтобы сын испытал боль. Два выхода, но каких плохих. Аодан ворочался, не в силах уснуть. Не поборов бессонницу, поднялся и вернулся к вожделенной бутылке. Он пил, пока та не опустела. Тогда смог забыться, пьяный и несчастный. Привиделся сон: Невлина толкнул один из горожан, заявив своему сыну-отроку, что этот человек — плохой, потому что разгуливал с пузом, а метки не видать; что тех, у кого работал зад, но не голова, нельзя назвать достойными; что тот, кто поддался желанию и лёг с первым встречным — падший. «Так-то так, только сын у тебя не из головы появился!» — захотелось закричать Аодану на обидчика. Всё повторилось, как и с ним в молодости. Теперь позор терпел Невлин. Он стоял ни жив ни мёртв и невольно закрывал большой живот руками. Пробуждение стало тяжёлым. Перебрал-таки, понял Аодан и сглотнул. В пересохшем рту слюны не появилось, его затошнило, даже на неяркий свет в крохотном слюдяном окошке он смотреть не смог. Свет. Аодан проспал долго, увидел кошмар, но не проснулся. Не хотелось подниматься, но жажда взяла своё, и он, босой, покинул спальню. Хмель ещё не выветрился, его повело, пришлось придержаться за стену, чтобы не упасть. Аодан дошёл до ведра и бухнулся на колени. Пусто! Точно по злому велению судьбы пусто! И в бочке воды нет, нужно идти к колодцу и таскать! Вовремя свалился. В тот миг Аодана скрутило. Пришлось склониться над ведром. Рвало долго, хотя в животе было пусто. Когда позывы прекратились, Аодан поднялся и отворил дверь. Сегодня было пасмурно, лил дождь. Холодные струи затекли за шиворот. Аодан подошёл к бочке — воды в ней оказалось много, — зачерпнул пригоршню и с жадностью выпил. Стало куда легче. Пора будить Невлина. Аодан юркнул в дом, прошёлся, оставив после себя мокрые следы, и отворил дверь спальни. И замер: кровать заправлена, сына не оказалось на месте. Тот не позавтракал. Вчера ни одному, ни второму есть не хотелось, грибы остались нетронутыми. «Нужно замочить их! — озаботился Аодан. — Только… Нельзя же так — ничего не есть!» Невлин мог пойти за водой. Возможно, решил выменять грибы — лукошка-то нет. В любом случае Аодан зря испереживался, сын вернётся. В глубине души затлела надежда, что не один, а с отцом ребёнка. Глупо на это рассчитывать. Лучше пойти к вратам и как бы невзначай спросить, не покидал ли Невлин Калдер. Лук и колчан на месте, но это ничего не означало. Аодан переоделся в чистое, запер дом — благо есть не хотелось — и пошёл по пустой из-за проливного дождя улице. Он зябко ёжился и кутался в куртку, надвигал капюшон пониже, чтобы струи не били в лицо. Из-за погоды площадь была пустой, только жрец под крышей беседки ждал прихожан и, судя по тому, что его пошатывало, успел согреться. Вот кто всё замечал. Аодану хотелось оказаться под крышей, и он ступил под неё, поймав удивление в опухших глазах. — А-а-а, пришёл. Значит, припекло! — произнёс жрец и покосился на урну для подаяний. «Дурак, старый бездельник-пьяница!» — мысленно обругал его Аодан, не надеясь на ответ. — Я всего лишь хотел знать, покидал мой сын город или нет, — прямо заявил он, хотя не сомневался, что придётся по проливному дождю пойти до ворот. — Покидал! — неожиданно ответил жрец и поправил капюшон грязно-зелёной мантии. — Пришёл. Наделал ошибок и пришёл. Брендан — верный слуга Джодока, его судьба — как на ладони! Аодан вздрогнул. Старый дурак почему-то вспомнил его первого мужа. Слушать пьяные бредни не хотелось. «Жрец осудил, что я не стал хранить верность мужу? Брендан умер, но я жив!» — разозлился Аодан и направился в сторону дома. Самое главное он выяснил: Невлин удрал из города. Ушёл в дождь, дурак молоденький. Простудится, чего допустить нельзя. Искать сына в лесу бессмысленно и глупо. Лучше заняться делом — хотя бы засолить грибы — тогда и время быстро пройдёт.

***

Кое-как, с больной от похмелья головой и руками, норовившими опуститься, Аодан справился со злосчастными грибами. Что ещё сделать, он ума не прилагал и вяло поковырялся в тарелке. Есть не хотелось. Уже вечер, а Невлин не появился. Дождь по-прежнему стучал в крышу, в доме было тепло и уютно, но радости это не доставило. «Ещё и голодный, дурак!» — обругал сына Аодан, зачерпнув грибной суп и отправив в рот. Вкусно, но он ел неохотно. От стука во дворе он поднял голову и прислушался. Калитка закрылась? Сквозь шум дождя стали различимы лёгкие шаги. Невлин пришёл. Аодан улыбнулся, после прокашлялся. Он надеялся, что лицо получится строгим: спускать выходку сыну с рук он не собирался. Дверь скрипнула. Пришёл Невлин, мокрый и продрогший. Он замёрз, несколько раз шмыгнул носом. Губы посинели. — Где ты был?! — Аодан, несмотря на злой тон, понадеялся, что сын не простудился. — У Ли, — последовал ответ. Невлин бросил пустое лукошко в угол и, оставив после себя мокрые следы, подошёл к скамье, после сел. — Надеялся, он поможет, сварит зелье, а я ему грибов за это отнёс. — Не помог… — Не помог, но грибы назад я взять не смог и сварил ему суп. Старый он, понимаешь? Ума не приложу, как он один… В лесу! — Невлин обречённо посмотрел. — Он отругал меня, что пытаюсь новую жизнь сделать прахом, не дав увидеть свет! — Спросить у меня не мог? Я бы тебе ответил, что Ли в таких делах не помощник! — Если бы помогал, то сына не было бы на свете, это Аодан знал как никто другой. — А кто помощник? — заладил Невлин, отчаянно желавший избавиться от беды. Он искал решение, не зная, что делать. И это успокоило Аодана. Сын не заупрямился в решении стать несчастным и обречь на это дитя. В этой семье со временем появятся малыши. Нужно прекратить склоку, иначе Невлин заболеет. — Переоденься в сухое, — приказал Аодан и сел, обхватив голову руками. — Потом поешь, тогда — не раньше! — мы продолжим. Невлина только и видали. Вскоре хлопнула дверь, затем повисла тишина. Аодан подложил поленьев в очаг, после вернулся к скамье. «Лучше бы избавиться. Невлин молодой, у него будут дети. Тем более он сам желает!» — утешил он себя. Но когда представил корчившегося от боли сына, испугался и вздрогнул. Ему, далеко не юному, не привыкать. Но каково парнишке? Трусливо — заметать следы только потому, что какие-то злые языки начнут нести чушь. Всё могло быть по-другому, останься в семье Барра. Вот кто разговорил бы сына и накостылял незадачливому отцу. Аодан зачерпнул из котла похлёбку. К какому решению они бы ни пришли, но поддержать в себе силы однозначно нужно. Вскоре появился Невлин. Голову он обернул полотенцем. Но поел неохотно. — Ли попросил помочь с грибным супом. Я сыт, — объяснил. — Понятно. Главное, не голодный… — Аодан окончательно успокоился. Теперь можно и поговорить. — Всё-таки молю, сынок, скажи, что произошло тем утром. Кто отец? Невлин поперхнулся. Пришлось постучать по спине. Откашлявшись, просипел: — Не знаю! Солгал. Ублюдок запугал парнишку? — Хочешь сказать, что не видел его лицо? — Знать, что сын повёл себя, будто слабый на задок потаскун, хуже некуда. Не поверить — гораздо легче. — Н-нет, рассвет ещё не наступил. Он п-постучался, я думал, ты вернулся, п-поэтому открыл! — чушь-чушь! — Ты же до восхода ушёл к Ли, помнишь? Невлин отвёл глаза в сторону. Опять соврал. Неужели Барра ничего не почувствовал? Прикрыл сына? Но ведь не в таких делах прикрывать! Им, альфам, плевать, что бывают последствия, он на собственной шкуре это испытал, а всё туда же! Или сам расстарался? От таких мыслей внутри похолодело. Барра любил Невлина как сына, не более. Но почему начался разлад после первой течки? Кто этот истинный? Легенда бытовала, что такое случалось между родными людьми. Ходили слухи, что пара мельников в Ананте — единокровные братья, оказавшиеся истинной парой, но сплетни — это сплетни. Братья, единокровные к тому же, — это не отец с сыном. В любом случае Невлин правду не скажет. Про Барра нет смысла спрашивать: прикроет, заявит, что отец ничего не знал, появился, когда всё было закончено, проветрено и выстирано за довольно короткое время. Аодан знал: сын возился с бельём вечером, до этого таскал воду. Барра приходил раньше. Этого немало, чтобы осудить и возненавидеть его. Хуже, если сделал ребёнка собственному сыну. — Ты на самом деле хочешь избавиться? — хрипло спросил он. Невлин отложил ложку. — Хочу, очень хочу, — без раздумий заявил, размотал полотенце и пригладил ещё влажные волосы. Очень хочет, значит, ребёнок не от человека, который сыну нравился. Нет ничего плохого, что Невлин не пожелал усложнять себе жизнь. Его истинный принял бы таким, какой есть, но ведь мог не встретиться в жизни. Вероятность выйти замуж с байстрюком на руках куда меньше, чем бездетному, пусть и порченому. Да и вовсе не обязательно говорить будущему мужу, что кто-то был в прошлом. — Хорошо! — Аодан обнял сына и ободряюще погладил по спине. — Обещаю, что не пойду к мерзавцу. Какая разница, если ребёнка не будет? Но всё же… Кто он? Почему ты так яро желаешь избавиться? Поделись, пожалуйста! Рубашка намокла. Невлин расплакался, плечи дрогнули. Аодан перебрал чёрные волосы, вспоминая всех молодых альф в округе. Кто-то не блудил, иные вроде Галвина не вылезали из чужой постели. Мог прийти кто угодно, в том числе и путешественник, которого каким-то ветром занесло в Калдер, на эту улочку, в этот дом. Старик, частенько гревший конечности у дома неподалёку, вряд ли был в силах, но кто-то ещё не старый вроде Барра… — Это отец! — Не может быть. Послышалось, не иначе. Невлин подразумевал другое, навзрыд заплакал — почти завыл — по иной причине, но не этой, чудовищной. Но отчего так холодно внутри? — Повтори! — глухо потребовал Аодан. Невлин резко отодвинулся, поднялся со скамьи и, глядя зарёванными покрасневшими глазами, добавил: — Он — моя истинная пара. Не веришь? — Его начало трясти, на этот раз — от смеха. Губы то кривились, то растягивались в улыбке, выставляя напоказ клыки. — Он потому уехал, что ни один из местных придурков, включая тебя, не поймёт! Всем насрать, кто мы друг для друга! Все видят только отца с сыном! Вот и получается: мы должны покинуть Калдер и поселиться там, где нас никто не знает; прятаться всю жизнь! Я вынужден ходить без метки из-за треклятых предрассудков! Он что-то ещё кричал. В ушах звенело, многострадальная голова готова была лопнуть от боли. Невлин не в себе, он нёс невесть что. Юноша, не ожидавший, чем закончится интрижка, на грани безумия. Это правда, признал Аодан, страшная, позорная. С ними перестанут знаться, если всё вскроется. Невлин кричал, не боясь, что кто-то мог подслушать. — Замолчи! — Удар кулаком по столу. Больно, сломать руку недолго. — Потому хочу избавиться, что придётся уходить из Калдера либо с пузом, либо с младенцем. Ни с тем, ни с другим не смогу, слышишь?! И здесь остаться не смогу, потому что злые люди не оставят в покое!.. Нужно успокоить сына, которого ударить нельзя. Хватит оплеухи в лесу. Аодан днём набрал дождевой воды. Полное ведро стояло в углу… Невлин резко замолчал и начал отплёвываться, затем уселся прямо на пол, подтянул колени, уткнулся в в них лбом и тихонько заплакал. У Аодана не было желания его жалеть. — Чудовищно! — шепнул он. — Боги, как же это чудовищно! Он посмотрел в потолок, осознав, что в кои-то веки вспомнил о богах. От беспомощности и грязи тошнило. В то время как в других семьях ничего подобного не случалось, в этой всё наперекосяк. «Сын — истинный отца! — Аодану было трудно вообразить подобное. — Ну почему это случилось с моим сыном и моим мужем?» Вот отлучки в лес. Он бы не понял сына, если бы его не тянуло к Брендану. До сих пор живо чувство, будто оторвали от сердца кусок, воспоминания и сны не давали покоя. Каково парнишке, юному, неразумному? «Но ведь Барра — взрослый бугай. Разум-то должен преобладать над страстью!» — обвинил Аодан мужа. Невлин, поняв, что его никто успокаивать не собирается, поднялся и пошёл к себе, оставив мокрые следы. Аодан долго смотрел на очаг и думал. Он вывернется, но найдёт чем расплатиться с Блейром. Главное — успеть, не упустить время. У Невлина появятся дети, хороший муж — не истинная пара, но который позаботится о нём. А Барра… «Не дождёшься! Не отдам я тебе сына! Истинные вы или нет, голова должна быть на плечах!» — Аодан закусил кулак — тот самый, ушибленный — и зашипел от боли.