Прахом

Аодан упёрся лбом в косяк и крепко зажмурился. Кто-то постучался? Ну и пусть, дома никого нет, никого не хотелось видеть. Никому он не нужен, никто не нужен ему. «Вдруг помощь кому-то понадобилась?» — мелькнула мысль. Но кому? Аодан одинок с того дня, как потерял Невлина. Не выносил он мерзкие слухи о сыне, поэтому сторонился соседей. Зачем трогать паренька, юного, совершившего ошибку? Мёртвого, в конце-то концов! Барра бы начистил наглецу рожу, если бы остался в городе. Ведь Невлин — не только сын, но и истинный. Опять мысли о муже, причём не злые. Раньше казалось, Аодан не простит. Он не захотел ни помириться, ни понять, но время начало исцелять измученную душу. Опять стук. Аодан принюхался. Бесполезно: дверь плотно прилегала к косяку и не пропускала ни холод, что хорошо зимой, ни запахи. Кого принесло? Анион знал, почему Аодан заперся. Он всегда терпеливо ждал. Хотя… «Может, с детьми что-то?» — пришла в голову мысль. Аодан усмехнулся. Вот как к нему повернулась судьба: он, собственными руками убивший сына, возился с чужими детьми. Один из малышей проявил любопытство и то и дело выспрашивал, каково это — выделывать шкуры. Аодан пообещал его взять его к себе. Давно никто не приносил шкурки. Стук прекратился. Аодан облегчённо выдохнул. Наконец «гость» убрался. Вряд ли это был кто-то от Аниона. Если даже и так, то течка закончилась, оставила после себя боль внизу живота, тошноту и головокружение. День-два — и пройдёт. Главное — отвлечься. Аодан был готов. Разжигать погасший очаг он не стал, поэтому он в меховой накидке ходил по дому. Зачем переводить дрова зря? И есть не было нужды, всё равно многочисленному семейству придётся готовить, тогда и пообедает со всеми. Аодан отодвинул засов и открыл дверь. И зажмурился от порыва ледяного ветра. Который принёс с собой не только снег, но и запах, хорошо знакомый много лет. Слишком хорошо знакомый. Родной, что ли. — Я знал, что ты здесь, — и голос не узнать было невозможно, — потому что у Аниона три дня не появлялся. Раз столько времени прошло, значит, стучаться можно. У тебя самое большее — два. Так? Потом ты отмываешься и приводишь себя в порядок… Запомнил, сколько длятся течки. Правильно ответит, с каким промежутком приходят, если спросить. Немудрено, в браке они прожили больше пятнадцати — почти двадцать — лет, за это время можно выведать друг о друге всё. Невозможно за всю жизнь кого-то узнать, ведь ни разу в голове не мелькнула мысль, что что-то не так, что Невлин тянется к Барра не просто как к отцу — настолько сильно, что, казалось, будто Аодана вовсе не любил. Истинный для мужа рос. Аодан всмотрелся в лицо Барра. Борода в снегу, нос замёрз и покраснел. Из-под капюшона свисали седые пряди. В руках он держал большой окровавленный свёрток. Пришёл бы осенью — нарвался бы на вспышку гнева, удар кулаками в грудь. Теперь Аодан не смог не распахнуть двери и не пригласить: — Проходи, но я собрался к Аниону, поэтому дом не прогрел. Барра усмехнулся и сунул ему свёрток, оказавшийся не просто большим, но и тяжёлым. — Как всегда, умалчиваешь. — Он прошёл внутрь. — Пока ты раскачивался и думал, открыть или нет, я успел оглядеть двор. Поленница почти пустая. — Анион помогает с дровами! — Аодан дал понять, что прекрасно обходится без мужа. Он положил свёрток в угол, ощупал узел пеньковой верёвки. Крепкий, но резать жалко. Пришлось опуститься на колени и подцепить зубами. — У Аниона самого семеро по лавкам, — напомнил Барра. Получилось. Узел поддался. Аодан подцепил пальцем петлю и потянул. — Ты зачем пришёл? Чтобы дать понять, как я жалок? Без тебя знаю! — Он замер, когда откинул полотняную ткань. — Вот это да. Не жалко отдавать… — прикоснулся к меху, — в мои окровавленные руки? — В чужие чистые жалко, потому что испортят шкуру. За этим я пришёл. — Послышались шаги. Барра не усидел на скамье. — Ещё решил, что нам пора прекратить прятаться и разорвать узы брака. Не находишь? Аодан глубоко вдохнул и зажмурился. Наконец-то. Он не решался подойти к мужу. Можно без боязни и стыда в карие глаза посмотреть, отметить, что не только единичные волоски, но и целые пряди стали седыми. Барра переживал утрату очень сильно, потому что потерял не только сына, но и истинного. Но мучила ли совесть за содеянное? Невлина — да. Он признался, что плакал во время первого раза. Плакал от стыда, но противиться желанию не смог. Куда позднее смирился и принял странную прихоть судьбы, решившей за него, что должен быть с отцом. Испугался, наивный, что Барра не вернётся, что придётся покинуть Калдер, потому что всегда кто-то ухитрялся выведать, кто от кого понёс. Испугался и молил помочь его горю. Аодана желание избавиться от ребёнка порадовало. — Соглашусь, давно пора. — Он поднялся и подошёл к ведру. Вода оказалась ледяной — настолько холодно в доме. Дверь никто не закрыл, и она скрипнула несмазанными петлями. Снег осел на деревянном полу. — Хотя мне брачные узы не мешали, но пора. У тебя будет возможность ещё раз создать семью. Удар кулаком. Аодан вздрогнул и поднял голову. Барра стоял у двери Невлина. Разозлился, что она заколочена? — Я — не ты, мне новая семья не нужна, — холодно произнёс он. — Ладно, я не ругаться пришёл, но решить всё миром. Идём к дармоеду, после забываем друг о друге. Согласен? Аодана это устраивало, хотя он озадачился вопросом, зачем муж приволок шкуру. Одну «не доверил» чужим рукам, другую принесёт. — Идём, — позвал он и махнул рукой. Выйдя, из дома, поёжился и надвинул ниже капюшон, чтобы колючий снег не летел в лицо. Конец зимы, но весна уснула — неожиданно умерла, как Невлин. Плевать на погоду. Со смертью сына всё кончилось. Аодан запер дверь за Барра и пошёл со двора. Рассказать бы, что поведал жрец. Объяснение не оправдает, утяжелит правду, но захотелось выговориться мужу. Аодан закутался в накидку и сделал вид, будто спрятался от вьюги. Ему было неуютно от любопытных взглядов. Даже Галвин вытаращил зенки, когда они приблизились. — Вы помирились? — Заткнись! — прикрикнул на него Барра. Одного слова хватило, чтобы прекратились глупые расспросы, заданные из любопытства. Вечером поползут сплетни, но Аодан их не услышит. Он будет возиться с малышнёй Аниона, Барра уйдёт в лес. — Тебе шкуру просто выделать? Или шубу, может?.. — В глаза бросились проплешины на одежде — пока ещё — мужа. — Оставь себе! — ответил Барра. — Я принёс, потому что такой мех жалко выбросить, а не потому что захотел, чтобы ты мне её выделал. Ничего не нужно. Аодану шкура не нужна. Что с ней делать? Когда семья была полной, продал бы богатеям из каменного дома, получил щедрую плату и побаловал сына сладостями, вредными для зубов, но дивно вкусными. Невлину теперь нужно немного — чтобы прибирали могилу. Барра прав, такой мех не должен пропасть зря. Площадь оказалась на диво пустой: в непогоду не решились выйти даже ярые праведники. Подойдя к беседке, Аодан понял почему: жреца на месте не оказалось, один из воинов расхаживал вокруг беседки. — Не помер бы! — испугался Барра. Ли не вовремя скончался. Невлин выжил бы, если бы он помог. — Вы как думаете? — рявкнул воин Джодока на вопрос Барра. — У Винна ищите, коль так приспичило именно сегодня послушать его! Жив. Дармоед не помер, когда так нужен. Аодан вздрогнул, ощутив прикосновение за руку. Барра взял его под локоть и, не дав опомниться, потащил в сторону «Лейса». Его прикосновение, пусть и грубое, смазанное многочисленными слоями ткани, показалось непривычным, напомнило, каково это, когда трогает муж. Винн получит хорошую прибыль. Аодан покосился на кучку людей, направлявшихся в «Лейс». Прикосновение жгло локоть. Скоро двое разбегутся в разные стороны, станут чужими друг другу людьми. Так будет лучше. Не стоило сходиться, но поздно об этом жалеть и попрекать себя. Что случилось, то случилось. Аодан поплатился. Барра отпрянул, когда резко открывшаяся из грубо сколоченных дубовых досок дверь едва не сшибла его. Пришлось посторониться и пропустить кучку пьяниц. — Закройте! — Винна, картавившего толстого бету, трудно было не узнать. Аодан поспешил внутрь. За ним прошмыгнул муж и запер за собой дверь. — Где дармоед? — уточнил Барра. — Ну-у… Не договорил. Винн кивнул в угол. Он тоже считал Белуса нахлебником. Аодан направился в указанную сторону. Жрец за столом сидел не один. Двое удивительно похожих молоденьких пареньков — Аодан их видел впервые — слушали его и таращили огромные глазищи. — …и Кон не послушал Джодока, отверг его верного и чистого, но немолодого и некрасивого последователя. И согласился с Дуффом, что юный красавец подарит не менее прекрасного истинного. Но коварен был Дуфф, любил издеваться над смертными. И когда появилось на свет двое одинаковых лицом и запахами, сказал: «Впечатлён я верной службой и решил подарить тебе двух истинных. Если одного не станет, возьмёшь второго. И счастлив был Кон, пока его истинные не выросли и не пришлось сделать выбор… — Но нам-то что делать? — перебил один из юношей. — Истинный у нас один, а нас — двое, — перебил его брат. Аодан их видел впервые. Из окрестной деревни пришли в лютый мороз, перепугались, когда встретили истинную пару. Одного альфу на двоих. Близнецы одинаково пахли. Вероятность найти истинных-двойню была почти никакой. «Творили дела наши предки, а расплачиваемся мы!» — загрустил Аодан. Брендан умер. Невлин — тоже. Взревновавший Анион убил мужа. Несчастные юные пареньки делили одного истинного на двоих, не встреть которого, каждый связал бы жизнь с тем, кто приглянулся. Красивые, наверняка у них отбоя нет от поклонников. — Предлагаю перекусить, пока этот дурак морочит головы юнцам, — шепнул Барра. — Как поел с утра, так во рту ни крошки. Вспомнились забытые ощущения, когда дыхание обдало замёрзшее ухо, с мороза горевшее. Аодан и утром не поел, поэтому сглотнул слюну — от запаха чеснока и пёкшегося хлеба заурчало в животе. Захотелось гренок. Барра подошёл к свободному столику и сел, затем уставился в свободный угол, где по вечерам радовали балладами менестрели. Аодан последовал его примеру и устроился напротив. Барра молча поглаживал бороду. Аодан ёрзал — настолько неприятным был взгляд карих глаз. — Был уверен — не смогу на тебя смотреть, отверну рожу и скривлюсь, чтобы не плюнуть. Только… — взмах рукой, — не могу. Гляжу спокойно, желания харкнуть нет. Ты плохо выглядишь — куда хуже, чем в день смерти Невлина. Поседел быстро. Синяки под глазами, будто кто рыло начистил. Аодан горько усмехнулся. Он подобное думал о Барра: что не сможет видеть, отвернётся. Убегал, потому что не хватало духу смотреть в карие глаза. Чтобы первым заговорить о разводе, помыслить не мог. — Ты тоже поседел, — заметил он. — Я? — Барра прикоснулся к пряди. — Возможно. Нелегко это — жить с ощущением, что одна половина мертва. — Махнул рукой. — Хотя кому я это рассказываю? Понимаешь как никто. Брендан был тебе чужим по крови, Невлин — мой сын. Вспомни, наложи одно на другое, представь, что твой истинный родной тебе… Может, поймёшь. Мне это не нужно. Аодан из-за гогота сидевших неподалёку пьяниц некоторые слова разобрать не смог, но основную суть уловил. Понял чувства мужа, иначе отвращение бы никуда не делось. Барра отвлёкся на разговор с подоспевшим Винном, попросил принести мяса и пива, как любил. Аодану захотелось гренок, расплатиться с хозяином нечем. Поест у Аниона. Он посмотрел на собственные пальцы, неизящные, с обломанными ногтями, поколупал дырку от сучка в столе, повернул голову в надежде, что близнецы ушли. Не ушли. Один из братьев оживлённо размахивал руками, споря. Несладко бедным ребятам, ой как несладко. Хорошо, если получится решить миром, но ведь могут начаться распри. Единственный выход — смириться и спать с истинным по очереди или вместе. Соединить жизнь можно двоим, поэтому одному из них придётся смириться с незавидной участью любовника. Или не вступать в брак. Нехорошая судьба, лучше выбрать меньшее из зол. Близнецы могли стать врагами, брат убить брата. Окружающие их не поймут. Они никогда ничего не понимали. Им либо везло: встречали истинную пару, чужую по крови, или не встречали, поэтому не знали, каково это — не суметь противиться чувствам, которые не спрятать. Они испортили бы жизнь Барра и Невлину. Вдали пришлось бы скрыть, что пара всем на зависть — отец и сын. Двойне повезло меньше. Они не скроются. Аодан, поймав себя на том, что вытаращился на мужа, отвернулся и уставился в пустой угол. Пьяницам до них с Барра дела не было. Иные, знавшие эту семью, бросали любопытные взгляды, но не заговаривали. Появится пища для рассуждений, когда двое разбегутся по разные стороны жизни. Насочиняли после похорон, что обозлённый уходом мужа папаша отыгрался на сыне, своими руками лишил не только счастья, но и жизни. Каждый старался придумать сочные детали, что Аодан возненавидел Невлина, потому что тот напомнил Барра. Иные наглецы не постеснялись спросить, кто отец ребёнка. Не получив ответ, гадали. Большинство заподозрили Галвина. Немногие предположили, что богатей из каменного дома едва не одарил семью охотника внуком, но пригрозил расправой, если ребёнок появится на свет. Ни один сплетник не догадался, что любовники — Барра и Невлин. Сплетни ходили одна омерзительнее другой, но они лучше, чем страшная правда. От невесёлых мыслей отвлёк Винн. Он выставил на стол тарелку с жареными колбасками и гренками. Рот наполнился слюной, но придётся потерпеть. Аодан вздрогнул, когда перед ним поставили кружку с пивом. — Я не просил! — Он посмотрел на Винна. — Я просил, — ответил Барра. — С Винном мы в расчёте, потому что столько дичи, сколько я убил, одному не съесть. Ему приносил. Или ты брезгуешь угощением? — съязвил и подвинул тарелку. Аодан не брезговал. Он потянулся и взял гренку. Лучше бы был сыт, тогда бы не пришлось сглатывать слюну. Колбаски пахли невероятно вкусно… Винн даже пиво не разбавил. В тепле было спокойно. Аодан сделал очередной глоток и, краем глаза приметив, что близнецы направились к выходу, кивнул мужу. Они поднялись и направились к жрецу. Тот посмотрел на них осоловелым взглядом. — М-да, парни щедрые, — заметил Барра и сел на свободный стул. Аодан решил постоять. — Тут вот какое дело: развести нас нужно. Насколько знаю, это делается в три слова. — Жрец подпёр подбородок кулаком и уставился на стену. — Винн! — Не нужно! — Странно, более чем странно повёл себя дармоед. Он не отказывался от выпивки. — Не просите, не разведу. — Пьян. Язык еле ворочался. Барра было наплевать. Он схватился за подбитый мехом капюшон мантии и потянул на себя. — Послушай, хрыч старый. Всего три слова — и мы от тебя отвяжемся. — Не разведу. — Опять… Барра сжал руку в кулак. Ударил бы, не успев подумать. Аодан знал — его муж не бьёт стариков, но на всякий случай схватил за запястье, чтобы удержать от удара. — Лучше прийти, когда этот дурак протрезвеет, — посоветовал он. Сегодня получилось не просто посмотреть в лицо Барра, но и поговорить, и прикоснуться. Увидится ещё раз. Это нетрудно. — Если копыта не отбросит! — Барра поднялся. — Из Монастыря придёт кто-нибудь, — утешил Аодан. — Им, дармоедам, нужно обирать людей. — Не разведу, — пробормотал жрец и закрыл глаза. — Пойдём отсюда, видеть не могу пропитую рожу! — Барра рыкнул, верхняя губа задрожала. Зол он. Успокоившись, добавил: — Хотя… Зачем вместе уходить? Вместе нам больше нечего делать. Если хочешь, доешь. Забирать ничего не буду. Медвежатины хватит надолго. — Он развернулся и направился к выходу. Остановившись, добавил: — Когда увидишь меня на кладбище, не прячься по кустам. Хватит. Аодан покосился на спавшего, упёршегося лбом в стол жреца, подошёл к стулу, снял накидку и направился к выходу, оставив кружку с недопитым пивом и тарелку с колбасками на столе. Гренки он съел. Можно уйти к Аниону, но сначала — пересыпать шкуру солью. Благо её целый мешок. Главное, чтобы не сырость её не испортила.

***

Весна — на то и весна, что всё оживало, даже если выдалась на редкость дождливой. Ноги утопали в грязи, сапоги промокали быстрее, чем зимой, когда снега было не меньше, чем слякоти. Приходилось просушивать портки, но Аодан воспрял духом. Даже Анион в последний раз отметил, что он стал лучше выглядеть, что исчезла постоянная синева под глазами. Аодан разрывался между детьми кузнеца и кадками, рамками и пересыпанными солью шкурами, и это отвлекало от мрачных мыслей. Бекан, сын Аниона, маленький и тощий, но на диво сильный, охотно учился выделывать кожу. «Скорнячное дело не пропадёт», — понадеялся Аодан. Если бы остальные малыши так отнеслись к его занятию, как их брат. Они хватали козлиные шкурки, принесённые крестьянами, чтобы поиграться. Поэтому Аодан не любил детей забирать к себе. Не любил отвечать на один и тот же вопрос, почему дверь заколочена и куда делся Невлин. Сначала он пытался отмолчаться, после признался. Потому что детям лгать нельзя, они должны знать, что даже юношей забирает смерть. Бекан, который чаще остальных бывал здесь, не отстал, захотел узнать правду. — Заболел! — Замечания вроде «Тебе рано такое знать» пробуждали любопытство. Не получив ответа, ребёнок спросит у кого-то другого. Дети упорны — кому, как не тому, кто вырастил сына, это знать? — и умели получить то, что хотят. — Чем заболел? — Одна ложь потянула за собой другую. — Неважно! — Аодан закусил губу. Не стоило лгать ребёнку. — Запомни: когда дело касается чужих людей, ты совать нос не должен! — Да? А разве выродки в доспехах не сунули нос в чужое дело? Они отца увели! Они сказали, что он убил папу! Вруны наглые! Бекан шепелявил: молочные зубы выпали, постоянные, кроме длинных красивых клыков, не выросли. Не понимал, не хотел верить, что его отец — убийца. Анион не смог вынести тело за город и закопал под яблоней одного из заброшенных домов. Осенью кузнец трясся от каждого шороха, сам признался. Ожидал, что кто-то унюхает разлагавшееся тело. Зимой успокоился: времени пройдёт много, труп никто не учует, а если и учуют, то не опознают. Ошибся. Аодан убедился, что Анион был не в себе, когда убивал. Кольцо, подаренное истинным Анвелла, редкой прекрасной работы. Не снял, не заметил, а ведь не дурак. Когда осознал, что натворил, перепугался… Дыра в черепе дала понять — голову проломили чем-то тяжёлым. Кувалдой, например. Анион дожидался казни в тюрьме. Если бы не беготня за детворой, по-прежнему совесть ела бы поедом. Она и так ела, когда Аодан смотрел на заколоченную дверь, добавляла мук, потому что реже выпадала возможность уйти на кладбище. Малыши не останутся без присмотра: брат покойного Анвелла, одинокий бета-портной, знает о беде. Барра согласился передать весть. Не хотелось его просить, но Анион умолял помочь, Аодану детей было не на кого оставить. Вернутся тоска, одиночество и укоры совести — почти безумие. Аодан хотел, чтобы дети остались с ним, но не имел права, пока живы родные. Кара ему на всю жизнь за то, что сына убил: он сильно привязался к малышам Аниона, которые скоро покинут Калдер. Умирать Аодану больным и одиноким. Барра — треклятый жрец так и не развёл их — отбыл с посланием. Аодан поглядел на белобрысую голову. Дети у Аниона трудолюбивые и спокойные, один долговязый Кар чего стоил. Он руководил младшими, всё умел. Но юн, один не справится. Аодан охотно помогал ему. Он с гордостью посмотрел, как Бекан осторожно расправил края шкурки. «Хоть бы этого мальчишку оставить у себя», — загрустил Аодан. Братьев делить нельзя. Им лучше расти вместе. Одного, единокровного им, отобрали. Аодан привязался к светлоглазым русоволосым малышам, самым разным — и вспыльчивым, и спокойным, но одинаково работящим. Сильнее тосковал только по сыну. В душе теплилась надежда, что детей оставят ему. Сомневался: Кар рассказывал, как сильно их любил дядя, обещал не бросить в беде. Анвелл посмеивался и уверенно заявлял, что ничего случиться не может. Аодан, поняв, что отвлёкся, поднял крышку и палкой перемешал содержимое кадки, чтобы не образовалась плёнка. Бекан взялся помогать. «Даже не воротит нос, умничка!» — мысленно похвалил его Аодан. Невлин воротил. Кожевенное дело не для него. Принять нужно было сына, каким тот уродился, а не пытаться вылепить скорняка. Охотник — тоже замечательно. Аодан это понял слишком поздно. Он подумывал солгать Аниону, что братец покойного мужа умер или уехал, но не смог. Не имел права лишать детей родных. Кар любил дядю не просто так. Поэтому упросил Барра передать плохую весть, хотя было больно. — Почему ты время от времени запираешься и не открываешь? — спросил любопытный Бекан. — На прошлой неделе… — Болел, — опять солгал Аодан. — Врёшь. У тебя течка была. Кеган рассказал, что у вас это бывает. И ещё сказал, что нам хорошо, потому что никогда не узнаем, что это. — Выросли дети. Выяснили, как появились на свет. — А ещё отец и папа запирались, чтобы мы родились. — Бекан! — Аодан вздрогнул, услыхав голос Кара, уже начавший ломаться. — Ступай домой, дядя приехал. Рано или поздно это должно было случиться. В этой семье появился тот, кто готов одарить любовью и заботой. Аодан не заслужил малышей. Потому что поступок из лучших побуждений сделал сына прахом.