***
Они были на пляже, и свежий океанский ветер приносил с собой невесомую водную пыль, прохладой оседающую на коже. Девушка невольно поежилась, и Модя, пробормотав что-то на литовском про вечно мерзнущих девчонок, с барского плеча отжалел свой пиджак. И чтобы быстрее согрелась, обнял со спины, подбородком ткнувшись ей в макушку. Они просто стояли, глядя на живой океан. И у Лиды вдруг потекли слезы. Модестас заметил неладное, когда она уже почти справилась с собой, не сдержав лишь последний всхлип. - Лида? Что такое?! Строго-красивое, мужественное лицо капитана сборной приняло донельзя растерянное, а потому – весьма комичное выражение. - Всё хорошо, просто... Кажется, песчинка в глаз попала... и тушь... Он был свободным. Океан. Никому ничего не должен и ничем не обязан. А за ней стояли сестры, Отец. Страна. И Паулаускас, делающий всё, чтобы ей отдали приказ о ликвидации. И эта глупая зависть к океану, к свободе выбора, которая была задолго до неё и будет – после, была такой резкой и острой, что вышибла слезы. Лида как никогда четко осознала всю мерзость собственной работы. Всю свою безысходность. Паулаускас не поверил. Нахмурился, посмотрел в сторону, ища глазами, что же могло так расстроить непрошибаемого секретаря сборной. И не находил. Соболева подняла голову и чуть привстала на носочки, дотрагиваясь губами до немного колючей щеки. Мужчина поднял бровь, но позволил отвлечь себя, целуя брюнетку уже в губы. Медленно, осторожно. Сдерживая себя и успокаивая – её. Он никогда не узнает, решила Лида, потихоньку теряя все мысли в голове. Потому что не сможет понять, зачем она делает свое дело. А то, что мы не понимаем, мы ненавидим. Ненависть в глазах непонятного цвета она видеть не сможет. Не спеша дошли обратно до гостиницы, до своих номеров. Очень хотелось сказать, что уже давно придумала желание, но капитан, словно чувствуя её сомнение, крепко поцеловал на прощание и ушел к себе, не оглядываясь. Девушка, улыбаясь, зашла в номер, вспомнив, что не отдала пиджак, когда заметила на тумбочке рядом с кроватью черную квадратную коробку объемом 10 на 10. Пиджак был снова забыт. Подошла, вскрыла и почувствовала, как озноб продрал по коже. Внутри был черный же флакончик духов. «Diana». Они с сестрами называли такие подарки черной меткой. Послание было просто – Отец рядом и приказывает явиться на встречу. Отец никогда не просит. Диана… Кафедральный собор Святой Марии построен на руинах древнеримского храма, посвященного богине Диане. Богине, покровительствующей молодым девушкам и охоте. Символично. Лида передернула плечами, плотнее запахивая пиджак, словно ткань помогала сохранить душевное равновесие и невозмутимость. Взгляд Отца был странным – ничего не выражающим вроде, но однозначно недовольным. Задание провалено, и полковника Соболева не тронуло её заверение, что объект под контролем, а шарашка – под наблюдением. Не успокоило и то, что большинство были мертвы. Хвалить не за что – машину создали для убийства, и она всего лишь выполняет свою работу. Его также не волновало, что его лучшие солдаты были ранены. Иногда случаются мелкие проволочки. - Вас для этого и создали, - говорил Отец в детстве, и все сомнения отпадали разом. Даже не вырастили – создали. Как вещь, как средство. Как машину. У машины нет чувств. Нет эмоций. Ей поставили боевую задачу – машина быстро и эффективно её выполнила. Раньше так и было. Но неожиданно машина начала сомневаться. Нет, это началось не с Модестаса. А с папки её личного дела, позволившей сделать определенные выводы. Паулаускас лишь подкрепил, добил, что называется. Для него она не была машиной. Не была просто средством. Для него она была женщиной. Маленькой и хрупкой. Той, что нужно беречь и защищать. Которую нужно любить. Лида сжала руками перила балкона. Она первый раз в жизни провалила задание. Впервые сомнения достигли такого размаха, что дрогнула рука. Впервые она позволила себе это – чувство. Зачем?! Сама не заметила, как он из цели превратился в приоритет. Стал её первой ошибкой. А машину, допустившую сбой, утилизируют. Или устраняют первопричину поломки, если оборудование слишком ценно. Соболева невесело усмехнулась – без сомнений, она была ценной. Двадцать лет подготовки и содержания. Но, очевидно, Отец и не вспомнит об этом, если решит, что у его создания появился новый… хозяин. ...Скульд смотрела на неё недоверчиво – не ожидала, что сестра повторит её ошибку. - Неужели он... Но чем?! - А разве твой разведчик выделялся чем-то особенным? – вступилась за брюнетку рыжая Урд. Блондинка на секунду опустила глаза. Но когда снова подняла, там не было и грамма понимания. - Ты же знаешь, что его убьют, если только заметят. - Значит, я сделаю всё так, что не заметят, - спокойно встретила взгляд льдинисто-голубых глаз Верданди. – Я пришла не за помощью. Мне нужен совет. Я... - Девушка хотела закрыть лицо руками, но это – слабость, поэтому лишь жестко провела ими по коже. – Впервые не знаю, что делать. Над столом в каком-то грязном баре, где вокруг не было никого, а гомон пьяной толпы у стойки заполнял собой всё пространство, наступила тишина. Сестры думали, каждая поворачивая ситуацию то с одной, то с другой стороны. - Задание, - произнесла Урд, глянув на старшую сестру, что сидела с выражением полного безразличия на лице. Вот только кого блондинка пытается обмануть?.. - Закончи его. А там посмотрим. Верданди в упор посмотрела на Скульд. - Ты не одобряешь. - Можно подумать, моё неодобрение сделает тебе погоду, - ехидно отозвалась блондинка, из облика которой эксперименты стерли все краски. – Но Фрида права. Закончи задание, и тогда твой литовец будет свободен. А ты... Посмотрим. Верданди кивнула. Она сама предполагала нечто подобное, но ей было необходимо это – услышать подтверждение собственных мыслей. Девушка улыбнулась Урд, та, подбадривая, подмигнула средней. И обе повернулись к Скульд. - Но будь осторожнее с любовью, сестра, - равнодушно проговорила старшая из троицы. – Она может сыграть с тобой злую шутку. Брюнетка чуть кивнула – блондинка так и не рассказала им, что же случилось с тем разведчиком. Но после него девушка стала ещё холоднее, ещё спокойнее. Ещё... бесчеловечнее. Мертвее. Урд подозревала, что того парня Отец казнил у неё на глазах. В наказание – ей. В предостережение – им. Машина не может любить. Машина не может чувствовать. Машина выполняет свою работу и получает следующую... На горизонте забрезжил рассвет – начинался новый день. Но теперь Верданди знала, что делать. И по привычке не сомневалась.***
- Ждите соединения. - Жду, - пробормотала Лида, рассматривая снующих туда-сюда людей за пределами кабинки в переговорной пресс-центра. Пару дней назад Соболева заметила, что Сергей стал ещё более отстраненным, чем обычно. Тогда она повернулась к надежному информатору, который жадно пил воду в перерыве между тренировками и не обращал на неё никакого внимания. Непочтительно ткнула локтем в ребра. - Золотко, оторвись от своей новой возлюбленной, я ревную. – Паулаускас ехидно ухмыльнулся, не отрываясь от бутылки, и из уголка губ просочилась вода, замочив майку. Хотя ткань и так была насквозь мокрой. И продолжила голосом Фрекен Бок: - А теперь скажи мне, милый ребенок... - ...в каком ухе у тебя жужжит? – вкрадчиво осведомился литовец, наклоняясь очень близко. «Жужжит у меня, к слову, совсем не в ухе!» - Это я и без тебя знаю, - с сожалением чуть отстранилась девушка. – Что с Серегой? Он словно ребенок, которому пару минут дали поиграть с долгожданной игрушкой, а потом её отобрали. Вопреки ожиданиям мужчина не рассмеялся, а наоборот как-то нахмурился. - Это... Короче, это не наше дело, Лида. «Наше…» Так, стоп! И он считал, что после этого она успокоится?! «Наивный литовский парень! Да я ж с тебя теперь не слезу!» - Интуиция и знание мужской натуры подсказывают мне, что дело здесь... в девушке, - с самым равнодушным видом начала Соболева. – И имя у неё такое... любовное. Модестас выразительно посмотрел на неё, что в равной степени могло означать «И сколько ж мужских натур ты познала?» и «От меня ни слова не добьешься, хоть режь!» Ну зачем же так кардинально?.. Можно и по-другому. Переводчица скроила мордашку погрустнее и с печальным вздохом прижалась грудью к мужской руке, обвивая её ладонями, а голову с максимально скорбным видом опуская на загорелое плечо. - Конечно, я понимаю, - стараясь дышать как можно глубже и чаще, начала брюнетка. Эффект проявился почти мгновенно – мышцы под пальчиками напряглись и закаменели. – Мужская дружба... Это святое! Ты хороший друг, Модя... - Побольше придыханий в голосе. – Такой верный, честный, преданный... Литовец дернул головой, словно хотел коснуться губами макушки, но передумал и вскочил... Женские ногти легонько царапнули по всей длине руки, кожа которой стала вдруг сверхчувствительной. - Перерыв закончился, - низко выдавил из себя Паулаускас и, резко отвернувшись, быстро пошагал к другим игрокам. Секретарь ехидно ухмыльнулась про себя. Ответ ей был уже без надобности – у Модестаса слишком выразительная мимика и реакция. Но помучить – дело принципа!.. - Слушаю, - прозвучал женский голос с того конца провода. - Люба? Это Лида, переводчица команды по баскетболу, - протараторила брюнетка. – Люба, у меня к тебе ответственное партзадание, с которым можешь справиться только ты. От тебя зависит престиж страны! - Здравствуй, какое? – засмеялась невеста Белова. – Что случилось? - Сергей хандрит, - с намеком произнесла брюнетка. – И мне нужно, чтобы ты дала ему, так сказать, волшебный... импульс. Я знаю, что между вами что-то произошло, но сейчас от тебя зависит игра всей команды. Чувствуешь масштаб ответственности? – Судя по сопению, девушка чувствовала, и ещё как, хоть и осознавала, что её используют. – Так вот, Люба. Обещай ему что угодно: золотые горы жареной картошечки, поцелуи заместо воды, но на поле он должен выйти счастливый и готовый свернуть для тебя горы, не то что какую-то там Германию, ясно? - Лида, ты не понимаешь, он... В общем, у нас сложности, и я не уверена... - проговорила Люба на другом конце земли. - Люба, это ты не понимаешь. И не видишь его здесь. А я вижу. И могу сказать, что товарищ Белов страдает. По тебе, без тебя. Выбирай по вкусу. Ты нужна ему, Люба. И если он не может это признать или сказать, то лишь потому, что никогда раньше ничего такого не испытывал. Он просто не знает, что делать. Ты, бессовестная девчонка, почему-то намного сложнее баскетбольного мяча! – с притворным негодованием закончила Соболева. А потом неожиданно для самой себя продолжила: - Просто верь мне, Люба. Он тоскует. И переживает. Не позволяй подобным мелочам вас разъединять. Ведь ты же не знаешь... как всё может обернуться. Сколько времени вам отмерено вместе. Так что наслаждайся каждым мгновением. На том конце провода молчали. Люба женским чутьем знала, что сейчас секретарь говорит совсем не абстрактно. - Я... Позови Сережу, пожалуйста, - тихо попросила невеста снайпера. - Спасибо. - Нет, Лида. Это тебе спасибо. ...Полуфинал начался с двух очков в пользу советской сборной – Сергей с улыбкой приземлился из коронного прыжка и побежал дальше. Лида ухмыльнулась: разговор сделал свое дело. - И чего это он так светится? – лукаво хмыкнул тренер, глянув мельком на секретаря. - Не знаю, не знаю, - развела руками переводчица. – Может, допинг? Гаранжин довольно хекнул и продолжил наблюдать за игрой. Секретарь сделала то, на что у тренера не хватило бы тактичности и слов, ведь женщина с другой женщиной договорится лучше любого мужчины. Команда воспряла духом: второй, третий, пятый бросок… 7:0. 14:6. 28:16… Немцы тоже не сдавались – дышали в спину советской сборной. Тренеры, уже встречаясь ранее на площадке, знали, чего ждать от соперников, поэтому защиты разбивались, финты проходили с трудом либо блокировались еще на подходе, и порой приходилось брать откровенно грубой силой. Вот как сейчас. Жармухамедов вытеснял своего оппонента, не давая подступить к двум Беловым, которые сегодня отрабатывали за всю команду. Не иначе как невесты проспонсировали… Лида напряженно следила за действиями русских ребят, когда взгляд машинально скользнул по трибунам и зацепился за подозрительно знакомое лицо. У мужчины была заклеена царапина на лбу и, если немного извалять его в грязи, то в принципе без труда можно было узнать одного из чертовых смертников, выживших после подрыва здания. Секретарь не задержалась на нем и отыскала глазами Модестаса, что скользил рядом с Вольновым, работая на передачу ближайшему к кольцу Алжану. Зачем он здесь? Просто так? Вряд ли. Значит, есть новое послание. Ну да, ведь через день русские возвращаются в Советский союз. Соболева еще раз прошлась по мужчине глазами и, когда он повернулся в профиль, неожиданно вспомнила, где уже его видела. В личном деле Паулаускаса. …- Лида? Лида! – выдернул ее из мрачных раздумий возбужденный голос этого самого. - Что?.. Прости, задумалась, - улыбнулась брюнетка, глядя в счастливое лицо, блестящее от пота, но источающее запредельную радость. - Я говорю – смотри, как мы их сделали! - Да, молодцы! – кивнула секретарь и сделала шаг в сторону. – Но раньше времени не радуйся. Еще впереди второй тайм. Иди. Тренер зовет всех в раздевалку. - Все в порядке? – нахмурился Модестас, не получивший ожидаемой награды ни в виде объятий, ни хотя бы поцелуя в щеку. - Да, конечно, - несколько удивленно даже отозвалась Соболева. – Иди. Мне нужно позвонить. По поводу ваших гонораров.***
Один из плюсов общественных переговорных – невозможность отслеживания номеров и адресатов. Как узнать, кто и когда именно звонил? Не найдешь концов, даже если очень постараешься. Именно это сейчас и нужно было. Трубку подняли после второго гудка. Подняли, но продолжили молчать. - Мам, привет. Это я. Не поверишь, кто заглянул ко мне в гости! Наш сосед! Ну помнишь, тот самый, у которого дача сгорела! Так странно было видеть кого-то из своих так далеко!.. Соболева для острастки проболтала еще пару минут, непрерывно треща какую-то чушь несусветную, прежде чем повесить трубку. На том конце провода так и не ответили. Но, несомненно, сообщение получили.***
Сборная СССР выиграла у Германии со счетом «58:56». Это была чудовищно сложная игра, почти такая же, как на Олимпиаде с США. Русские проходили в финал, где их ждала сборная Испании. К чести проигравших, они вполне дружелюбно и искренне поздравили советских ребят, пожелав успехов и выразив удовольствие от прошедшей игры. Достойные соперники. Лида, почти не задумываясь, переводила слова немецкого тренера, после чего с улыбкой, очень похожей на польщенную и радостную, выслушала похвалу своему владению языком – «И ведь акцент едва заметен!» - и также от всей команды и особенно Гаранжина пожелала сборной Германии успехов в будущем. - Сколько же языков ты знаешь?! – удивился Болошев, когда они уже загрузили в автобус. Девять. - Не так уж и много. Сносно разбираюсь в романских языках, - пожала плечами переводчица. - Ну тебе повезло, конечно, Модя! – хлопнул мужчина по плечу литовца. – Такую девушку себе отхватил! Мало того, что красавица, так еще и умница! - Ага, спортсменка, комсомолка, - ехидно двинула бровью брюнетка, заканчивая пересчитывать баскетболистов и по привычке устроившись рядом с Владимиром Петровичем. – Как же. Их троих никогда не принимали в компартию. Хотя бы просто потому, что они совсем иначе служили своей стране. Служили действиями, а не глупой болтологией. Да и в переписи населения их не было. - Умница, красавица, - кивнул Модестас, незаметно просовывая руку в прогал между двумя сидениями и проводя пальцами по женской талии. – Вот только язва еще та. - Ну ничего. Учитывая все мои положительные качества, можешь и потерпеть, - усмехнулась Лида, повернув к нему голову и спиной отклоняясь назад – зажимая его руку между сидением и собой. - Весело вам будет жить, - улыбнулся Сергей, сидящий рядом с другом и, конечно, заметивший его маневр. Соболева и Паулаускас замерли на секунду, а потом удивленно переглянулись. О том, чтобы жить вместе, никто из них даже не задумывался. Но после того, как эта мысль была вскользь обронена вслух… Засела в голове, словно сорняк. Как и вопрос: как отреагирует Модестас, когда она ликвидирует его брата-сепаратиста?***
Испанцы бились насмерть. Одного за другим они выводили русских игроков из строя, чувствуя, что судьи очевидно на их стороне. Сначала за линию поля вылетел Ваня Едешко, которого в паре сбили противники. Парень успел сгруппироваться и перекатился, но Лида уже сейчас видела, в каких местах и какого размера будут синяки белоруса через пару часов. Следом за ним подбили Зураба, и Сева, проверяющий Ивана на наличие сотрясения, бросил секретарю обезболивающее и бинты. Пока руки жестко фиксировали лодыжку, глаза напряженно следили за игрой. Больше всего сердце болело за одного горячего литовца, который всеми силами уворачивался от искусных атак. - Я ничего не хочу сказать, но может стоит ответить? – холодно проговорила Соболева, вставая рядом с тренером. Гаранжин пожал плечами. Для такого мирного человека баскетбол, на взгляд секретаря, был слишком агрессивным спортом. Очень жаль, что под рукой не было винтовки: это было бы хорошей тренировкой навыков – отслеживать мишень в гуще толпы. Потом был Алжан, которому засветили локтем в глаз. После Болошев, которого только успели поставить на замену и спустя пару минут он снова вернулся на скамью – с вывихом руки. Капитаны русской и испанской команды были чем-то похожи. Оба высокие, широкие, мускулистые, они даже по характеру, кажется, были одинаковыми – горячие и нетерпимые. И у Лиды сердце падало в желудок каждый раз, когда лидеры сталкивались лбами. Это должно было когда-нибудь закончиться. И испанец решил, что сейчас, когда до конца тайма оставалась минута, самое время. Раз капитан такой верткий, значит, найдем мишень попроще. Сергей шел на обгон, подбираясь к кольцу, когда со спины его начали зажимать испанские нападающие во главе с капитаном. Белов оглянулся, замечая западню, но мяч пасануть было некому – повсюду стояли чужие игроки, готовые к перехвату. Соболева увидела, как переглянулись Модя, Мишико и Гена, после чего провели какую-то немыслимую комбинацию, в ходе которой в прямом смысле вбурились в окружение врага, выпуская из кольца лучшего советского снайпера. «Коридор жизни» был открыт со стороны Паулаускаса, он перекрыл дорогу испанцам, ринувшимся к Белову, и Лида успела только вскрикнуть, когда заметила, как нападающий испанской сборной, пользуясь сумятицей и столпотворением, размахнулся. Баскетболисты побежали дальше к кольцу, Модестас остался лежать на месте, зажимая ногу. Прозвучал гудок. Первый тайм со счетом «12:10» в пользу СССР закончился. Литовец при помощи товарищей дохромал до скамейки, врач ощупал ногу – перелома не обнаружил, но отпечатка спортивной кроссовки переводчице хватило, чтобы вспыхнуть. - Лида, стой! – схватил ее за руку Владимир Петрович. – Что бы ты не задумала, лучше остынь! - Остыть?! Вы издеваетесь, я не пойму?! Они бьют наших спортсменов, как будто они боксерские груши, а вы мне говорите «остынь»?! – рявкнула девушка с таким лицом, что баскетболисты сделали шаг назад. Все, кто мог ходить, разумеется. - Лида, - довольно негромко произнес литовец, и брюнетка ястребом повернула голову точно к нему. – Можно тебя на секундочку? - Сейчас я устрою этим фанатикам Армагеддон местного разлива, и можно будет даже на две секундочки! – прошипела секретарь, сверкая глазами, которые стали полностью зелеными. Даже несмотря на ее злость, Модя все равно восхитился. - Красиво, - улыбнулся он. – Но жутко. Иди сюда, пожалуйста. - Видимо, с Армагеддоном придется повременить, - со смехом заметил Ваня, а потом спрятался за спину Сергея Белова, сквозь которого испепеляющий взор не проходил. Переводчица присела рядом с форвардом, и тот боднул ее головой в висок, так как руки были заняты растиранием ушиба. - Что ты так завелась? - Я завелась?! – заново вспыхнула Соболева. – Да они вас избили, как панки – хиппи, и я еще завелась?! Хрена с два я позволю каким-то католикам обижать моих мужиков! - Твоих мужиков? – поднял бровь Модестас, явно забавляясь ее гневом. – Успокойся. Это неотъемлемая часть игры. Так всегда бывает. - Что-то я не припомню, чтобы в прошлые игры вас катали по полю, как яблочко по тарелочке! - Восхищаюсь твоими аллегориями. Ты их заранее придумываешь или походу сочиняешь? – уже откровенно хохоча, спросил литовец. - Нет! Ты меня вдохновляешь, - показала ему кончик языка брюнетка. – А точнее – подозрения на перелом твоей ноги. – Девушка вздохнула и, потерев переносицу, вздохнула: - Как ты себя чувствуешь? Только не ври мне. Я сейчас такая злая, что в любой момент могу кого-нибудь отправить на больничную койку! - Ну ты прямо волкодав! – широко улыбнулся Паулаускас. – Волки от смеха давятся! Я в порядке, Лида. Это всего лишь удар. Пройдет. Но от обезболивающего я не откажусь. - Вымогатель, - буркнула пресс-секретарь, легонько целуя мужчину в губы. За спиной послышалось умиленное «О-о-о!» определенно Болошевского происхождения, но с этим юмористом она разберется потом. – Я просто… Я негодую, чтоб ты знал! - Валькирия, - продолжал издеваться форвард, хотя ее волнение за него было очень приятным. И если уж совсем по-честному, он нисколько не издевался: то, с каким пылом она бросалась на защиту его и команды, лишь восхищало капитана. Но поскольку себе она, как и всякая девушка, казалась жутко грозной и опасной, мужчина решил ее не разочаровывать. - Уверен, из тебя бы вышел отличный нападающий, - отвесил своеобразный комплимент баскетболист. - Я была бы очень агрессивным нападающим, - хмыкнула брюнетка, утыкаясь носом ему в плечо и обвивая предплечье двумя своими руками. - Вообще-то это позиция в игре. Она чуть удивлённо округлила глаза, подтверждая, что даже не подумала об этом, а потом резко отстранилась и поднялась. - Куда ты? - Пообщаюсь с судьями. - Лида! – нюхом почуял недоброе Гаранжин, отвлекаясь на мгновение от планирования игры. - Я буду вежлива, - ослепительно улыбнулась переводчица, если акулий оскал на ширину приклада можно назвать улыбкой.***
То ли девушка сдержала свое обещание, то ли наоборот запугала судей до полусмерти, но во втором тайме любое нарушение засчитывалось, как со стороны хозяев площадки, так и со стороны гостей. Модестас на поле вышел под обезболивающим Сереги, по-другому на ногу было неприятно опираться, а бегать и вовсе – до искр из глаз. Гаранжин, проявляя стратегический гений, доставшийся в наследство не иначе как от Македонского и Суворова, придумывал такие атаки и разбивки, что Соболева порой просто не успевала глазами отслеживать, кто где и что конкретно делает. Испанцы тоже не ударили в грязь лицом, команда во втором периоде была полностью заменена новым составом, и чего ждать от них – не знал никто. Но однозначно ничего хорошего для русских. Каждое очко приходилось отвоевывать. Баталии на поле разворачивались хлеще, чем под Сталинградом, только танков не хватало для пущей масштабности. Травмы учащались, но соперники не сдавались, не жалея в поединках ни врагов, ни себя. Это была действительно красивая, завораживающая своим адреналином и скоростью игра. Просто Алжан оказался чуть быстрее. Русский пас влетел в корзину, и через мгновение прозвенел гудок, означающий конец игры. «28:26» в пользу советской сборной. Стадион ликовал, взрываясь криками радости. Стены амфитеатра дрожали от гвалта восторга болельщиков русской команды – и разочарования испанцев. Внутри Лиды бушевали эмоции. Радость, нетерпение, почти счастье! Она искренне переживала за игру и за Модестаса, болела за него, как никогда в жизни… Искренне. И это ее главная ошибка. Правда, уже далеко не первая. Первой было назвать его по имени. Когда он из цели превратился в личность. Из просто номера в личном деле – в человека под прицелом. Литовец налетел на нее, как ураган, обхватывая за ноги и заставляя опереться ему на плечи. Поднял над полом и закружил, ликуя. Потом столь же стремительно опустил и поцеловал с такой страстью, что из головы выдуло все мысли. - Мы победили! Победили! Лида! – лихорадочно шептал капитан, покрывая поцелуями щеки, глаза, брови – все, до чего мог дотянуться. – Ты видела, как мы их, а?! От переизбытка чувств у него прорезался акцент. И этот хриплый голос превратил кровь в лаву. - Да, да, я видела! – обнимая мокрое от пота лицо ладонями, улыбалась девушка. Просто девушка. Без задания. Без цели. Без винтовки с прицелом в руках. Сева прошел мимо них и, мазнув взглядом, чуть качнул головой. Лида спрятала прищуренные от злости глаза на могучей груди баскетболиста – сочувствие его ей ни к чему. Уже в автобусе пресс-секретарь раздавала премии, поздравления и объятья – спортсмены ликовали и не могли удержаться, обнимая всех подряд, начиная от своей переводчицы и заканчивая водителем. Паулаускас бухтел, но маленький чмок в макушку, и мужчина продолжил возмущаться уже исключительно про себя. Вылет был назначен на восемь утра, а значит, в шесть часов нужно было быть в аэропорту. Автобус Лида заказала на пять утра, о чем и сообщила счастливым ребятам. Эмоциональный стресс, плюс усталость от напряженной, тяжелейшей игры давали о себе знать, и большинство, хоть и улыбались во все тридцать два зуба, но уже зевали. Брюнетка зашла на этаж последней, проследив, чтобы все подопечные были в номерах. Кроме одного, который стоял рядом. - Помнишь, я вам подарки обещала, а тебе не подарила? - Помню, - недовольно отозвался литовец, для которого это до сих пор было неприятно. Секретарь хитро улыбнулась, без труда разгадав эмоции мужчины, и повела его за собой в комнату. Модестас с интересом огляделся в женском номере, где в шкафу и на дверцах висели вешалки с костюмами, блузками, юбками – все по иностранной моде и явно купленное заграницей. К каждому комплекту одежды прилагался шарфик точно в цвет, а на комоде с зеркалом лежала россыпь всяких теней, помад, и прочей женской лабуды, в которой нормальный мужчина ничего не смыслил, но обязан был говорить, что его женщине все это очень идет. Тут же на комоде стоял высокий пакет с логотипом какого-то магазина. Из которого секретарь вытащила черную рубашку, слишком большую, чтобы принадлежать ей самой. - Индийский щелк, - похвасталась она. В свете одной единственной лампы на тумбочке возле кровати рубашка переливалась благородным серебром. – Я не удержалась. Подумала, что на тебе смотреться будет идеально. Примеришь? У нее было слишком хитрое выражение лица, чтобы отказываться. Модя мысленно вознес благодарность Сереге, который настоял на душе, мол, «все-таки девушка рядом, а ты пахнешь, как скотомогильник!», и быстро скинул свою рубашку – простую, светло-голубую, производство никакая не Индия, а Советский союз. Небольшой отдушиной служило то, что Лида, несмотря на свою самоуверенность, задержала дыхание, когда он остался в одних штанах. Желто-зеленые глаза потемнели, прослеживая каждую мышцу в фигуре, и Модестас подавил желание выпрямиться и расправить плечи, чтобы… лучше все было видно. Но только протянул руку за вещью. Рубашка и впрямь села как влитая. Приятная к телу, достаточно свободная и комфортная, литовец не хотел признаваться, но она действительно ему подошла. Вкус у Соболевой был отменным. - Поможешь? – приподнял он бровь, кивая на пуговицы, отделанные каким-то темным, сверкающим изнутри камнем. Лида, без сомнений, разгадала его маневр, но противиться не стала – однако от его взгляда не ускользнули ни прикушенная губа, ни слегка подрагивающие пальчики. Больше не осталось уверенной в себе переводчицы, несгибаемого пресс-секретаря. Сейчас наедине с ним была обычная девушка Лида, чей сарказм и ехидство так долго выводили его из себя, поддразнивая и провоцируя. С которой он танцевал в испанском пабе испанское танго, такое же чувственное и страстное, как она сама. Пуговички никак не поддавались. Модя ухмыльнулся, заработав ошпаривающий взгляд из-под бровей. - Это слишком дорогой подарок, я не могу его принять, - проговорил мужчина, глядя сверху-вниз на брюнетку. - Что мне эти деньги? Солить их, что ли? – дернула плечом Соболева. – А тебе и вправду очень идет. Застежки остались без дела – она в раздражении расправила полы, управившись с двумя пуговками. - Значит, можно отблагодарить по-другому? Лида подняла голову – и задохнулась под напором эмоций: своих и чужих. Он обжигал, требовал и подчинял. Не спрашивал разрешения, утягивая поцелуем, а брал то, что хотел. То, что она хотела ему отдать. Брюнетка не могла дышать – литовец выпивал из нее воздух вместе с удовольствием, доводя своими прикосновениями до исступления, до дрожи в руках и подкашивания – в коленях. Ухмыльнувшись сквозь поцелуй, Модестас аккуратно стянул ее подарок и положил на комод ей за спину. И, наконец, дал волю рукам, оглаживая высокую грудь, тонкую талию и крутые бедра, чьи изгибы почти не скрывала обтягивающая юбка, но хотелось больше. Еще больше. Намного больше. Кожа к коже. Догадливая девочка, она сама быстро расстегнула пуговицы на своей сорочке и скинула ее, оставаясь лишь в кружевном белье. - То самое? – выдавил из себя форвард, проводя пальцами по прозрачному произведению искусства. - Все-то ты помнишь! – прошипела Лида, прикусывая кожу над ключицей. Дрожь прошлась по рукам и вниз – по позвоночнику, уходя за пояс штанов. Капитан рвано выдохнул, стараясь сбавить обороты, но слишком долго терпел, слишком долго изводила, не давая дотронуться… Пришло время платить по счетам… - …Лидочка… Резко развернул спиной к себе, расстегивая молнию на юбке и стянул ткань, которую она отбросила легким движением ноги, поворачиваясь обратно лицом. Подхватить по ягодицы, чувствуя гладкие мышцы на ногах, что железным кольцом сомкнулись на талии. Женские пальчики зарылись в волосы, губы жадно и жарко целовали, находясь на одном уровне с ним, когда не надо тянуться, а можно просто выпивать из него душу вместе с рыком. - Не могу больше, Модя… Он понимал ее. Страсть молотом стучала в ушах, сердце колотилось так, что комната дрожала, а перед глазами было уже так хорошо знакомое лицо с черными бровями, мягкими скулами и упрямым подбородком. И еще припухшими от его поцелуев губами, которые чуть приоткрылись, когда мужчина с максимальной в таком состоянии осторожностью опустился на скрипнувшую под двойным весом кровать. Женская ладонь прижимала его голову к шее, на которой чуть позже появятся следы и шарфик станет необходимостью, а не просто красивым атрибутом. Но у Лиды было много других мест, которые он хотел изучить, и Модестас уже начал спускаться по груди вниз, на живот, когда она остановила его, потянув наверх – обратно к губам. - Потом… Хочу сейчас. Стоило ли просить?.. Первый выпад, и замерли оба. Глаза в глаза – не верится, что оно, наконец, свершилось. Так правильно было ощущать его – тяжесть на себе, в себе, вокруг себя. Модестас заслонял собой весь мир, и Лида как никогда осознала, что и не нужен ей тот мир. Зачем? У нее есть свой. У нее есть он. Горячо, влажно… Внутри горит и плавится, кровь стучит в висках. Большие ладони оставляют тлеющие следы на бедрах и груди, стараясь разом быть везде, потому что нужно, сейчас. Она – вся и целиком. Сразу. - Давай, - просит мужчина ей в губы. – Со мной… Желто-зеленые глаза смотрят прямо в душу, и что-то мелькает в их глубине. Что-то – слишком опасное для него. Что-то, чего не может быть под хрупкой оболочкой девушки в строгих костюмах. Из припухших губ вырывается хриплый стон, тело ее напрягается, сжимаясь и его толкая к грани. Вот. Сейчас. Литовец склоняется к ней, прикасаясь лбом ко лбу, и ловит тот самый момент, когда в удовольствии раскрывается не только ее тело – душа. Прекрасна. Ее конец приближает его собственный, и он стонет, впервые испытывая подобное с женщиной. Такое, отчего внутренности скручиваются в узел. Только с ней. - Только моя! – хрипло рычит литовец в маленькое розовое ушко. Соболева смотрит на него так, словно видит впервые. Проводит рукой по влажному лбу, убирая пряди, спускается от бровей к носу, к губам, которые ловят ее пальчики и легко целуют. От такой нежности защемляет сердце. Брюнетка улыбается – открыто и ярко, как-то по-особенному. И Модестасу кажется, что он тоже сейчас увидел ее впервые. Впервые настоящую.