Границы любви

      Все последовавшие дни слились для меня в один сплошной кошмар. Я не знала, как контролировать себя, плохо понимала, чем вызываются мои «способности», ещё хуже получалось совсем их не применять. Я не помню, сколько пришлось выбросить вещей, и не знаю сколько ожогов скрыл от меня Стив, пока я не заявила в ультиматумной форме, что буду спать одна.       Ну как заявила.       Я проснулась от кошмара посреди ночи, и окунулась в другой — Стив пытался беззвучно стянуть с себя прожженую майку, старательно отворачиваясь от меня левым боком. Я увидела страшный ожог лишь краем, но мне хватило. Едва взяв себя в руки — спасибо Командиру, который совершенно не считал нужным избегать донесения мысли через пиздюли даже сейчас — я обработала Стиву ожог, вкатила действующее при его метаболизме обезболивающее и только потом сжалась в углу кровати в комок, схватившись за голову.       Каково это — осознать, что периодически живьём сжигаешь человека, ради которого готова на всё? Поверьте, ни с чем несравнимый опыт. Хочется в равной степени выть от ужаса, замуровав себя в стену, лишь бы не навредить, и целовать его, извиняясь и понимая, что от тебя ничего не зависело. Я была в таком раздрае, что в тот же момент Стив не решился спорить, а потом не смог переубедить.       — Я не отказываюсь от прикосновений к тебе вообще, — говорю, когда Стив начинает злиться, потому что я старательно отползаю от его загребущих рук. Пересиливая себя, одергивая, когда так хочется просто расслабиться в его ладонях, почувствовать себя зависимой и слабой, быть в безопасности. — Я просто не хочу причинять тебе боль, потому что не могу контролировать себя во сне. Прости, Стив.       Он поджимает губы и уходит до вечера. Потом, когда я успеваю передумать всё что можно и ещё больше истрепать себе нервы, Стив приходит остывший, целует меня в макушку и уходит в душ, не сказав ни слова. Помаявшись, я прибиваюсь к нему под бок, пока он смотрит телевизор, явно не отслеживая происходящее на экране, и вздыхаю. Это всё ужасно выматывает. Несмотря на возобновившуюся терапию и у меня, и у Стива, несмотря на помощь отца, который доработал ткань, устойчивую к перепадам моего настроения, и на то, что близкие поддерживали нас как могли.       — Я осознаю, что тебе тоже тяжело, — тихо говорю я, когда Стив обнимает меня за плечи. — И мне бесконечно жаль, что вместо того, чтобы дать тебе спокойствие и отдых дома, я пока что только создаю дохера проблем. Не перебивай пожалуйста. Если бы это было выходом, я бы ушла, пока не научусь контролировать себя. Потому что это превращается в вереницу кошмаров — ночью мне снится, как я просыпаюсь рядом с твоим обугленными телом, а с пробуждением я вижу на тебе ожоги. Мне не дают покоя вина и страх. Поэтому я прошу тебя — не обижайся. Я хочу как лучше. Я так люблю тебя, что иногда мне кажется, что кроме тебя я больше никого не смогу любить. Не захочу. Прости меня.       Стив вздыхает, и легко пересаживает меня к себе на колени, целуя так бережно и ласково, что у меня сердце замирает. И смотрит так, что достаёт до самого сокровенного, до дна души, где колыхается вся муть.       — Никуда я тебя не отпущу. И тебе не за что извиняться, мы говорили об этом сотню раз. Я не хочу учиться засыпать без тебя, Рокси. Но если ты хочешь, если тебе так спокойнее, то… Я буду спать на полу.       По ощущениям, у меня почву из-под ног выбили. Я бессмысленно похлопала глазами.       — Что? В каком смысле на полу? — промямлила я. Стив мигом потерял половину проникновенности своего вида и хитро, абсолютно довольно усмехнулся. Не хватает только усов и сметаны на губах.       — В прямом. Куплю себе матрас, положу рядом с кроватью и буду сторожить твой сон. Мы пришли к компромиссу. Смотри, я делаю над собой заметное усилие и даже не требую, чтобы ты держала меня за руку.       Каков же… Наглец! Я ему тут распинаюсь, а он… Усилие делает! Хитрожопый гад!       Стив смеётся, когда я зло кусаю его за пальцы, что гладили мои губы, и абсолютно бесстрашно прижимает к себе, чуть ли не урча, стоит мне вцепиться в его плечо. Зла на него не хватает! Люблю этого идиота… Не представляю, что бы я без него делала.       После нашего компромисса (теперь не могу говорить это слово без презрительной гримасы, а Стив — без лукавой ухмылки) всё стало немного проще. Мы снова начали говорить, начали больше доверять друг другу, лучше понимать. Но да, я всё ещё часто сбегала к Тони, часами просиживая с чашкой чая у него в мастерской. Его тоже мучили бессонница, чувство вины и внутренние демоны. Сначала мы просто молчали, потом он начал делиться результатами исследований, а через месяц, слово за слово, он сказал, что боится оказаться неготовым к новому вторжению. Отец лихорадочно сверкал глазами, уставший, нервный и настороженный.       — Это сводит меня с ума, милая. С тех самых пор, как я не смог поймать Пеппер, не смог уберечь тебя, не могу помочь тебе ничем, вернуть прежнюю жизнь, в которой тебе не пришлось бы…       — Пап, — отец вздрагивает от моего тихого голоса. — Нельзя быть готовым ко всему. Нельзя предвидеть всего. Так не бывает.       Я подсаживаюсь к нему на диван, касаясь плеча. Продолжаю так же тихо:       — Столько раз думаешь: надо быть сильнее, надо уметь лучше, надо превзойти себя, лишь бы не потерять. Я загоняла себя до помутнения, до трясущихся рук, до кровавых мозолей. Командиру не нравилось это — не с такой установкой. Всего должно быть в меру. И надо помнить — ты отвечаешь только за себя. Другие справятся по мере своих сил. Хочешь помогать — помогай. Но только не на пределе себя. А это ещё тяжелее, чем заставлять себя помочь. Но это правильно, мне кажется. Не очень благородно, но правильно. Всё, что в наших силах. Потому что мы не решаем всего.       Мы много говорим на такие темы. Обсуждаем наши проблемы с коммуникациями, с любимыми, с остальными людьми. Как бы мы не различались с отцом, мы были похожи очень многим. Тем, что не умеем говорить о самом важном, о своих чувствах. Тем, что иногда слишком категоричны, несмотря на то, что жизнь много раз показывала нам: не бывает ничего однозначного. Похожи страхом, что недостойны таких светлых и невероятных людей, как Пеппер и Стив. Радует, что такие вещи можно обсудить. И не с левым человеком, а с близким. Что бы мы ни думали насчёт друг друга, и я, и Тони готовы сделать многое, чтобы поддержать. Отец создаёт мне симуляторы, ткань, продавливает общественность, чтобы меня не сочли очередным монстром. И в Мстителей меня вписывают через полгода после инцидента, когда во всех бумажках стоит штамп «годна». Я помогаю ему избавиться от панических атак, от груза вины, смягчаю его и даю то, что долгое время не могла найти в себе сама — равновесие. Согласие с самим собой. Мирю их со Стивом, зная, что у них гораздо больше общего, чем можно предположить. И теперь никого не удивишь их ночными посиделкам со стаканами виски.       На какое-то время мы со Стивом переезжаем в Башню. Это необходимо для моих тренировок и притирки к команде. Мстители совсем другие — не такие, как Страйк, из которого мне пришлось уйти, как бы Брок не поджимал губы и как бы мне ни хотелось остаться.        Командир всё понимал, многое знал, но это не отменяло того, что ему не нравился мой уход. Он привык ко мне, я к нему и ребятам, но через три тренировки в прежнем режиме мы пришли к неприятному выводу, что я «выросла» из Страйка. Да, они элита, но я теперь стояла по всем физическим параметрам на уровне Стива, плюс способность плавить всё что попадается под руки. И нам пришлось друг друга отпустить, что в прочем, не мешало поддерживать дружеские отношения и выручать друг друга, как раньше. Остались тренировки, шутки, ощущение принадлежности к команде, тёплое отношение парней. И это примирило с необходимостью снова адаптироваться, уже к другой группе.              Мстителей я знала, поэтому знакомство не было необходимостью, и Тони просто созвал всех на приветственную вечеринку. Был даже Тор, на минутку оторвавшийся от наведения порядка в девяти мирах. Ребята разговаривали, шутили, смеялись, а я наблюдала за ними, прощупывая границы дозволенного. Стив давно положил мои ноги себе на колени, обнимая за плечи и игнорируя любые взгляды в нашу сторону. Он знал, я здорово вымоталась со всем этим, несмотря на повышенную теперь выносливость. Моральная усталость не поддавалась влиянию экстремиса, а вот само тело очень охотно сдавалось хандре и желанию проспать трое суток, ткнувшись носом в тёплый бок Стива.       — Значит, теперь ты будешь в качестве… Кого кстати? — спросил Клинт. Он смотрел спокойно, с любопытством, закинув одну ногу на кресло Романов.       — Не знаю на самом деле, — пожала я плечом. — Не уверена, что вообще в ближайшее время буду действовать в поле. Я всё ещё профи, но чувствую себя как пятая нога у собаки. Вроде на случай, если одну оторвут, а вроде и болтается без особой надобности.       — Без работы ты вряд ли останешься, — слегка улыбается Наташа.       Я хмыкаю, прислоняясь к плечу Стива, и прикрываю глаза. Я хандрила. Было тошно, ничего не хотелось, а злость уже сошла. Причина была вполне обычной, но… Это сильно ударило по мне — сильнее чем я думала.       После очередного обследования у Брюса и доктора Чо, меня поставили перед печальным фактом — детей у меня никогда не будет и процессы старения замедлены. Я была счастлива, что в тот момент со мной рядом не было Стива, а в здании оборудована специальная тренировочная комната для меня, где я могла отвести душу. Стив появился через два дня, вернувшийся с задания, застал меня в рыданиях, уже зная, из-за чего я в таком состоянии. Он забрал меня, отмыл, успокоил, убедил, что не перестанет любить, уговорил не убиваться так, в конце концов, не с нашей работой думать о детях и белом заборчике.       Он был прав — ни я, ни он не готовы отойти от дел, перестать спасать людей, отдавать себя борьбе с преступниками и прочими мудаками. Но рано или поздно настанет момент «выгорания», о чём я и сказала ему. На что Стив ответил, что главное, не кто родил, а кто воспитал. Мы всегда можем взять ребенка из приюта. Я переваривала эту мысль вот уже неделю. И сегодняшний вечер не исключение, несмотря на компанию Мстителей.       — Извините, — я встала с нашего дивана, чувствуя свою вину за то, что оставляю Стива под их взглядами и с чувством беспокойства, но ничего не могла поделать. Мне нужна была передышка, пара минут тишины и одиночества. Что ж, пару мне дали. Потом я почувствовала запах духов Наташи и обернулась к ней. Рыжая шпионка смотрела спокойно, нечитаемо, но мне и не надо было что-то знать о её мыслях и отношении.       — Мы что-то не то сказали? Старк все мозги нам выклевал, чтобы мы не обижали его девочку, — звучит вполне дружелюбно. — И Стив переживает.       — Я знаю. Я скоро вернусь. Просто… Это сложно, мисс Романов…       — Просто Наташа, — улыбается она, подходя ближе и тоже облокачиваясь локтями о перила перед панорамным окном с видом на Нью-Йорк. Я чувствую идущее от нее тепло, лёгкие запахи шампуня, геля для душа, и то, что люди обычно зовут «приятной волной». Я теперь чувствовала отголоски этого эмоционального фона, вроде как другие чувствуют правду и ложь в словах людей. Это сначала напрягало, но потом я просто перестала обращать внимание.       — Наташа. Это сложно для меня. Я никогда не хотела всего этого, — я махнула пальцами, указывая и на себя, и на Башню. — Меня воспитывали с мыслью, что роскошь — развращает, и гораздо лучше просто иметь необходимое и небольшой достаток. И что всё, за что ты берешься, надо делать хорошо и доводить до конца. Поэтому я не паразитирую засчёт отца. Но что касается всех этих способностей… Я не хотела их. До сих пор не хочу. Они забрали у меня слишком многое, чтобы я могла искать больше плюсов, чем минусов. Я не могу заниматься любимым делом, не могу обнять Стива без мысли, что что-то может щёлкнуть и я сделаю ему больно. Не могу остаться в привычной команде, на своём месте, не могу даже чёртово бельё повесить без риска сжечь его, задумавшись о чём-то. Не могу… — тугой комок ломает голос, сдавливая горло. — Не могу дать Стиву самое простое и естественное, что может дать женщина — детей. Счастье отцовства. Всё это… Это слишком дорого, Наташа, за чужую гордыню и желание прыгнуть выше головы, — под конец голос подводит, и я спускаюсь до шёпота, закрывая лицо ладонями.       Слезы уже закончились, но глаза жжёт, а сердце мечется, рвется внутри. Я так устала. Наташа мягко касается моего плеча ладонью, деликатно обнимает, а потом и вовсе передаёт в знакомые мне руки. Стив целует меня в макушку, шепчет, уговаривает, снова открывается мне нараспашку, чтобы пригреть прямо в центре своего бесконечно любящего, нежного сердца. Это успокаивает. И за это стыдно. Потому что… Ну что за непрекращающиеся полгода истерик, слёз и вымотанных нервов?       — Я люблю тебя, солнце, спасибо тебе, — улыбаюсь я, глядя в его невозможные глаза. И Стив улыбается в ответ.