Если к сердцу путь закрыт, нужно в печень постучать...

POV Максима Я разлепил глаза, и уперся взглядом в голубой потолок. Сомневаться, что я в больнице не приходилось, слишком уж характерный здесь был запах. В палате было темно, лишь свет от почти полной луны пробивался сквозь открытое окно вместе с горячим летним воздухом. В голове стоял гулкий шум, разбавляли ощущения звона в ушах, будто сотни колоколов церковных были прямо над моей многострадальной головой. Воспоминания хлынули вместе с мыслями в голове шумным потоком, заставляя скривиться. — Леська?! — меня слегка затрусило и я рывком сел на кровати. — Не ори ты, с твоей дочерью все хорошо, — шикнул на меня до боли знакомый голос, я обернулся на его источник, застыв. Женя сидел на мягком черном диване, а на его коленях лежала Леся, свернувшись калачиком. Сердце защемило от радости и волнения одновременно. — Спасибо, — с болью в голосе сказал я громким шепотом. — Если бы не ты… Он махнул рукой, и осторожно убрал с лица моей дочери черные пряди волос. Затем поддержав ее голову, чтобы не проснулась, он встал. На месте своих колен, он положил подушку. Девчушка поморщилась, что-то пробормотав, но не проснулась, подложив под щеку ладошку. — Ты как? — глухо спросил Женя, пытаясь сохранить равнодушие на лице. Он подошел к койке, на которой я лежал, и присел на край, у моих ног. — По голове будто каток проехал, а в остальном — в полном порядке, — широко улыбнувшись, сказал я, рывком, от которого слегка потемнело в глазах, схватив его руку, сжал пальцы. Женя молчал, не вырывая свою ладонь из моей, но и не сжимая в ответ. — Она сильно пострадала? — задал я самый интересующий меня вопрос. — Легкое сотрясение мозга и сильный испуг, — пожал парень плечами, — Тебе нужно отдохнуть, — он попытался встать. — Не уходи, — сорвалось с моих губ хрипло. Женя поднял на меня удивленный взгляд, и я заметил, как сильно его трясет, как тяжело дается спокойствие. — Нам нужно поговорить, — выпуская его руку, сказал я уже спокойней. — Думаешь? — скептически подняв бровь, спросил парень. — Уверен, — улыбнулся я, заметив в разрезе расстегнутой рубашки мой подарок на его совершеннолетие. Он проследил за моим взглядом и хмыкнул. — Я должен, рассказать тебе правду, — твердо сказал я, кивнув. — Я думаю, что и сам имею представление о произошедшем, — тяжело вздохнув, сказал Женя, вытягивая перед собой стройные ноги. — А я думаю, что не до конца, — опустив глаза и сжав пальцами одеяло, сказал я и начал свой рассказ. С самого начала, с того дня, как он признался в своей ориентации в школе, прилюдно. На некоторых моментах он усмехался, хмурился, даже удивлялся, но молчал. Лишь его губы иногда шевелились, словно он повторял мою сказанную до этого фразу. К концу я и сам срывался, пытаясь подавить подступившие слезы. — И ты думаешь, я в это поверю? — тихо засмеялся Женя, когда я замолчал. Превозмогая боль, я придвинулся к нему, обхватив ладонями его лицо, которое было в этот момент таким удивленным, что я сначала опешил. А после слегка коснулся желанных губ своими, мягко, нежно. Пытаясь передать все те чувства, что хранились в моей душе шесть лет. И он ответил мне, прижавшись вплотную. По его щекам катились холодные слезы, вкус которых я чувствовал на своих губах. Поцелуй не был страстным или неудержимым. Это был рассказ. Рассказ двух любящих людей о жизни друг без друга. Женя цеплялся трясущимися пальцами за майку на моей спине. А я стирал подушечками больших пальцев его слезы и погружался языком в теплоту его рта. Казалось, что время просто остановилось, воздух вокруг нас стал в раз густым и тяжелым. Мне хотелось, чтобы этот момент никогда не заканчивался. Но никто сверху не услышал моих молитв. Отсутствие воздуха было уже слишком ощутимым, и как я не старался вдохнуть носом, все равно было мало. Когда мы одновременно отпрянули друг от друга, то оба тяжело дышали, пытаясь, прочесть эмоции друг друга. — Я люблю тебя, Жень, — улыбнулся я, прислонившись своим лбом к его. — Я тоже тебя люблю, — прошептал он, прикрыв глаза.

***

В больнице меня продержали полторы недели, и все это время, вплоть до выписки, Женя не приходил. После той ночи, когда я смог, наконец, признаться ему во всем, в теле была такая легкость, что хотелось летать. Но я понимал, что ему нужно время, чтобы все осмыслить, поэтому не тревожил его звонками и расспросами, хоть мы и обменялись номерами. Леся все время была со мной, врачи волновались об ухудшении ее состояния, но она будто все забыла, выкинув из памяти те события, что причинили ей боль. На мой вопрос, врач лишь пожимал плечами: — Она подсознательно оградила себя от плохих воспоминаний, видимо, потому что с вами сейчас все в порядке. Но к психологу, я бы на вашем месте, ее все-таки сводил. В день выписки я долго мялся над тем, звонить Жене или нет. В итоге, махнув рукой, я собрал свои вещи, заботливо принесенных мне Верой, няней Леськи. На вид строгая русоволосая женщина, с теплым взглядом молочно-шоколадных глаз. И вышел, подхватив весело дергающую ногами дочь, направился к выходу. Удивление было слишком сильным, когда я, выйдя из больницы, обнаружил Женю, который оперся о капот своего «Лексуса» и курил. — Привет, — заторможено произнес я, поставив притихшую дочь на ноги. — Папа, а это наш герой, да? — захихикала девочка, прикрыв рот ладошкой. Женя выкинул окурок в сторону, тепло ей улыбнулся и, переведя взгляд на меня, резко вскинул руку, тыкнув пальцем мне в грудь. — Ты! Если ты хоть раз, заставишь меня усомниться в своем решении. То я самолично убью тебя, — твердо произнес парень, прикусив губу. Стояла минутная тишина, разбавляемая шумом проезжающих машин, а потом моя дочь разразилась смехом, таким веселым и заразительным, что я сам невольно улыбнулся. Отсмеявшись, она без страха подошла к Жене и, взяв его за руку, обернулась ко мне: — Папа, ну что ты стоишь? — притопнула возмущенно ногой, — Поехали домой.