Дело о бывшем авроре

You travel far. What have you found? That there's no time There's no time To analyze To think things through To make sense Thom Yorke

— Вы оба конченые придурки. Заканчивайте играть в шпионов и возвращайтесь в МАКУСА. Бесплотный медведь рыкнул низким голосом и эффектно поднялся на задние лапы. Из него получился бы отличный символ для этого кинотеатра. Потом он растворился в воздухе, оставив Тину и Грейвса переглядываться, и снова возник еще через несколько секунд, чтобы уже чуть более спокойно, но все еще крайне едко сообщить: — Ваши новости устарели. Мы знаем о Бруклинском доме. -…Откуда? — Передайте Грейвсу, что он не единственный аврор на белом свете. Мы тоже умеем работать. Бигля не было довольно долго. — У нас есть выход на организаторов нападения, а также отравления в «Ателье». Кроме того, мы имеем неопровержимые доказательства, что те же люди причастны к убийству британского ученого Ньютона Скамандера. Мы знаем, что британский Аврорат обращался к вам по этому поводу и готовы предоставить любую информацию взамен на снятие обвинений с меня и мистера Грейвса. Медведь тоже решил взять паузу, а когда появился, был очень недоволен. — Я не собираюсь перекрикиваться через весь город. Хотите говорить — приходите в МАКУСА. — Заглотил наживку, — Грейвс довольно улыбнулся и снова оперся подбородком на сцепленные пальцы. — Мы на шаг впереди. — Мы готовы сдаться завтра в Бруклинском доме, а также предложить свою помощь в дальнейшем расследовании. Но нам нужны гарантии, что нас не будут обвинять в преступлениях, которых мы не совершали. — Моего слова достаточно. — Недостаточно. Пауза. — На вас висит нарушение закона Раппопорт, подозрение в массовом убийстве и неоднократное нападение на авроров. Теперь еще и шантаж. Напомните, зачем мне вообще вести с вами переговоры? — Почему неоднократное? — Не знаю, — Грейвс устало потер глаза. — Может, он решил, что раз их было двое, это уже много. Давай так… — Если вам наша информация не нужна, ей может заинтересоваться пресса. Им понравится история о крупных преступных махинациях, которые происходили под носом у авроров. — Не торопись, дай ему время. — Голдштейн, интонации Грейвса вам не идут. Если хотите, чтобы ваше обвинение в соучастии не превратилось во что-то большее, возвращайтесь в Аврорат немедленно. Румянец на щеках Тины стал виден даже в желтом свете фонаря. Даже Грейвсу, который демонстративно смотрел в сторону. — Я вернусь только вместе с мистером Грейвсом. — Вы там под Империо что ли? Или зельем упились? Смысл моих слов до вас дошел? — Я все сказала, сэр. На сей раз тишина висела долго. Тина нетерпеливо кусала губы, постукивая палочкой по ладони. — Сорвался… — Нет. Если он чего и боится, так это журналистов. — Ладно, хрен с вами. Я направляю людей в Бруклинский дом. Приходите туда, но без фокусов, сдайте палочки. Я обещаю выслушать вашу версию. Идет? — Кажется, это лучшее, на что мы можем рассчитывать. — Идет. — Думаю, Лоу будет очень рад вас видеть. Они аппарировали в последний раз, и Тина убрала палочку, чувствуя полное опустошение. За время разговора они сменили пять мест, чтобы Патронуса было невозможно отследить, и на сей раз оказались под мостом. От реки тянуло холодом, и Тина поняла, что совсем закоченела — не столько от низкой температуры, сколько от общего напряжения. Последний час она не делала ничего особенного, решения принимал Грейвс, она была лишь его руками и голосом. Но выбор точных формулировок и само ощущение, будто они движутся по тонкому лезвию, шаг за шагом добиваясь от Битти того, что им было нужно, высосали из нее все соки. Она покосилась на Грейвса, который стоял, скрестив руки на груди, словно тоже пытался сдержать нервную дрожь или не выпустить тепло из-под пальто. Тина накинула на него согревающие чары, он очнулся, вяло улыбнулся в ответ и снова погрузился в раздумья. — Может, и правда стоило пойти туда прямо сейчас? — Нет, — сразу же ответил он. — Убедимся, что в Бруклинском доме все пройдет хорошо. Это будет лишним доказательством нашей доброй воли. К тому же, нам нужно подготовить страховку. Письмо в «Призрака». Тина понимающе кивнула. — Значит, это всегда так? — Грейвс вопросительно глянул на нее. — Постоянно думать на шаг вперед, подстраховываться, перекрывать ходы… Шахматы. Он коротко хмыкнул: — Почти всегда. Она снова кивнула, поглубже засовывая руки в карманы пальто. В одном из них была палочка — одна на двоих. В другом — пистолет, который она взяла с собой, когда направлялась в полицию. Зачем — она и сама не могла объяснить: ей в последнюю очередь пришло бы в голову им воспользоваться. Но сейчас, вооруженная волшебным и немагическим оружием, она чувствовала себя совершенно беззащитной и потерянной. Завтра они вернутся домой. От этой мысли было радостно и страшно. Она покосилась на Грейвса. Что сейчас могло бы ей действительно помочь — так это подойти к нему поближе, обнять или спрятать руки в карманах его пальто. Хотя бы на несколько минут, в награду за хорошо выполненную работу, вернуть его другую версию — того, который целовался с ней на крыше и смеялся во весь голос… Тина вспомнила, что они только что торговались за свои жизни и свою свободу, и ей стало стыдно думать о таких глупостях. — Ненавижу ждать, — сказала она, ковыряя землю носком туфли. — Ненавижу неопределенность. Ответа не последовало. Нужно было переходить на насущные темы. — Как ты собираешься отправить письмо? — Как раз думаю об этом. Нам понадобится надежный человек. Я перебираю своих знакомых, и пока ни один мне не нравится достаточно. Может, у тебя есть варианты? Тина опять принялась ковырять землю. — Знаешь, чемодан ведь тоже нельзя нести прямо в Аврорат. Ладно я, но если что-то случится со зверьми… Вот теперь она наконец полностью завладела вниманием Грейвса. — Так у тебя есть вариант? Тина обреченно вздохнула. — Есть. — Сначала он вообще ничего не знал, потом думал, что ему просто вот так дико повезло, что в него влюбилась волшебница. Но потом увидел мою фотографию в газете, стал спрашивать, говорил, что ему снятся очень яркие сны… мы не могли ему не рассказать, понимаешь? — Тина говорила извиняющимся тоном, то и дело оглядываясь: она указывала путь, и Грейвс шел за ней в нескольких шагах, лавируя в потоке немагов, чтобы не задеть никого легким, но довольно объемным чемоданом. — Я молчу, — заметил он, когда Тина, не дождавшись ответа, обернулась к нему второй раз. — Я знаю, знаю, что это незаконно, но… мы были очень осторожны, и потом… она заслуживает хоть немного счастья. — Я молчу! — он даже головой покачал для убедительности. Тина отвернулась и продолжила путь, но до него донеслось ее невнятное пожелание, чтобы он молчал чуть менее выразительно. Конечно, его интересовали не вопросы законности. Скорее тот факт, что Тина просто фонтанировала сюрпризами, их концентрация на один час их общего времени была слишком высока. Оказавшись в центре внимания после поимки Гриндевальда и триумфального возвращения на работу, она ухитрилась обвести всех вокруг пальца, и Грейвс невольно задумался: а будь он на месте Битти, он смог бы распознать ее обман? Он продолжал ломать голову над этим вопросом, когда они вошли в стеклянную дверь ярко освященной булочной, в которой еще торчали пара покупателей. Продавец за стойкой поднял голову на звон колокольчика и едва не выронил бумажный пакет, в который только что опустил несколько пирожков. Выглядел Ковальски как человек, у которого дела идут хорошо. По крайней мере, намного лучше, чем на единственной фотографии, оставшейся в распоряжении МАКУСА, сделанной в тот день, когда Тина сдала их со Скамандером. Странно высоким для человека с такой плотной комплекцией голосом он попросил: — Будьте добры, переверните табличку на двери, я хотел бы сегодня закрыться пораньше. Грейвс исполнил его просьбу, выставив черным улицам негостеприимное «Закрыто» и присоединился к Тине, которая старательно изучала оставшиеся на витрине сладости. Сносорог с заварным кремом воинственно нацелился на потенциальных покупателей, глазурная борода маленькой обезьянки мерцала в ярких лампах. В свернувшейся клубочком змее Грейвс без труда узнал тварь, с которой успел познакомиться сегодня днем. — О да, вы были очень осторожны, — прошептал он, наклонившись к уху Тины. Она лишь поджала губы в ответ. Ковальски разрывало от нетерпения. Грейвсу показалось, что он сейчас отдаст последней покупательнице все остатки сегодняшней выпечки бесплатно, лишь бы только она поскорее убралась. Его выдержки все же хватило, чтобы проводить ее застывшей улыбкой, но как только за ней закрылась дверь, он издал какой-то неопределенный, но очень громкий звук и воскликнул, уже тише: — Тина! Слава Богу! Откинув крышку стойки, он кинулся к ней с объятьями. Он был ниже ее почти на целую голову, и Тине пришлось смешно ссутулиться, чтобы его обнять, но в этот миг на ее лице расцвела удивительная нежная улыбка. — Поверить не могу, наконец-то… — продолжал шепотом волноваться Ковальски. — Якоб, это мистер Грейвс, мой… друг. Грейвс не удержался от легкой улыбки, услышав, как Тина на миг задумалась, выбирая, как его представить. Ковальски глянул на нее расширившимися глазами: — Это же тот самый, да? — Да. — А он точно не будет… — Нет. Очень мило, когда о тебе говорят в третьем лице. Ковальски нервно улыбнулся и протянул ему пухлую руку: — Извините. По идее, я должен вас знать, но, к счастью, не помню. Только на фотографиях видел. — Представьте себе, это взаимно. Якоб довольно хохотнул, хотя едва ли был способен оценить иронию в полной мере, потом закрыл дверь на щеколду, воровато оглядываясь, опустил штору на витрине, и продолжил, так же суетливо взмахнув руками: — Ну идемте, идемте. Я уже три дня вас жду. Помощнику дал отпуск, чтобы не было лишних свидетелей, а я уже отвык один управляться, не так-то это просто. Тина бросила на Грейвса растерянный взгляд, но он промолчал, полностью предоставляя ей бразды правления этим разговором. В конце концов, это ее странный друг. — Ты нас ждал? Вслед за Якобом они протиснулись на кухню. Она была бы просторной, если бы большую ее часть не занимал огромный стол. Всю первую половину дня на нем в промышленных масштабах замешивалось тесто и начинки для пирогов, пирожков, эклеров, булочек, слоек, улиток, сносорогов и окками, но сейчас он был тщательно убран и вытерт. Тепло от неостывшей печи, острая смесь запахов (дрожжи, лимон, шоколад, корица) моментально окутали Грейвса тяжелым одеялом, и на миг ему показалось, что он снова задыхается. Ковальски же был в своей стихии. Ловко ныряя между шкафами и полками, он метал на стол одну тарелку за другой и болтал: — Как только Куини ко мне не пришла, я сразу понял, что что-то не так, но носа не высунул, вдруг что-то серьезное. Решил проверить тайник — ну точно! Посылка и письмо. Я понимаю, у тебя большой опыт быть в бегах, но не так же сразу! — Так, стой, — Тина свойским движением кинула пальто через высокую спинку стула и сама опустилась на него, навалившись локтями на стол. — Я ничего не понимаю. Что за тайник? — А Куини тебе не рассказывала? Да, неловко получилось, но я думаю, теперь-то уже все равно. Тайник под лестницей в доме, где живет ваша портниха, в районе Клермонт-парка. Куини может туда заходить, не вызывая подозрений, я тем более. Это я придумал, — последний факт он сообщил с гордостью. — Раньше мы им исключительно из баловства пользовались, так, любовными записочками обменивались, а теперь вот он пригодился. Грейвс тоже сел за стол, глядя на растерянное лицо Тины. Она даже рот приоткрыла, пытаясь найти хоть какой-нибудь ответ. — Ну… Да, это вы хорошо придумали, но почему не сказали мне?! Якоб тоже посмотрел на нее, потом на Грейвса, будто о чем-то раздумывая, одобрительно кивнул сам себе, нырнул в дальний угол кухни, чтобы секунду спустя поставить на стол темную бутылку. — Мартини, — сообщил он. — Сам гнал. Вам — надо. — И еще ты нарушаешь сухой закон, — слабо, без особой уверенности сказала Тина. Судя по всему, удушающая мягкость атмосферы булочной действовала и на нее. — А, — Якоб отмахнулся и полез за стаканами. — У нас так все делают. Я вот что подумал. Вам же понадобятся поддельные документы, чтобы пересечь границу, да? Есть у меня один армейский дружок… — Якоб! — Тина собрала всю волю в кулак и умудрилась придать голосу твердость. — Никто никуда не уезжает, никто никакие поддельные документы не делает и не рискует своей головой. Понятно?! Я очень рада, что вы так детально все продумали, но, пожалуйста, давай из нас троих пока только один будет в бегах. Грейвс прикрыл рот ладонью, чтобы его ухмылка была не такой очевидной. Ковальски остановился, несколько секунд моргал, потом пожал плечами и все-таки донес кофейник до стола. — Ну… это так, планы на неопределенное будущее, так что ты еще подумай. Да, главное, — он снова зарылся куда-то вглубь ящиков, чтобы вынырнуть оттуда с саквояжем в руках и новой довольной улыбкой: — Выше нос, солдат! Тебе письмо из дома. Тина, кажется, уже потерявшая способность чему-либо удивляться, поставила саквояж на колени и раскрыла его. — Она говорит, собрала первое, что пришло в голову, но если вам что-то нужно, просто передайте через меня. Тина вглядывалась в недра сумки долго и задумчиво. Грейвс, вытянув шею, сначала не увидел ничего особенного, только сложенную одежду. Но потом его внимание привлек тусклый блеск стекла: на внутренней стороне стенки примостились прикрепленные бутылочки с ярлыками, на которых летящим почерком было подписано: «зажив», «бодр», «сон»… Наверняка где-то в специальном кармашке притаились остатки безоара. Пожалуй, надо бы подарить Куини огромный такой букет цветов за заботу и предусмотрительность. — Эй, — вдруг тихо позвал Якоб. Грейвс поднял голову и увидел, как Тина торопливо вытирает глаза. А Ковальски, ловко обогнув стол, оказался у нее за спиной и стиснул плечи ладонями. — Все будет хорошо. Ты еще меня из вашей квартиры выгонять будешь с моими плюшками. — Обязательно, — рассмеялась Тина, закрыла сумку и убрала ее под стул. Грейвс запоздало почувствовал себя лишним, но среагировать не успел: секунду спустя Якоб уже плюхнулся за стол, а Тина как ни в чем не бывало взяла с ближайшего блюда кусок пирога и вертела его в руках. В его сторону она даже не посмотрела. За последние четыре дня Грейвс съел, кажется, больше разнообразной выпечки, чем за всю свою жизнь, и чувствовал, как начинает ее ненавидеть. Но говорить это гостеприимному Ковальски он, конечно, не стал. Они делали все одновременно: ели, запивая булочки тем, что Якоб назвал мартини, вперемешку с невероятно хорошим и невероятно горячим кофе. Втолковывали Якобу, как проникнуть в почтовое отделение, не вызывая подозрений, и при каких обстоятельствах его помощь вообще понадобится. Появление на кухонном полу чемодана вызвало крайне бурную реакцию Ковальски. Предоставив им двоим разбираться со зверушками самостоятельно, Грейвс попросил ручку и бумагу и написал письмо, в котором оставил все имена и адреса. Он подробно описал свои действия, делая упор на минимальное участие Тины во всевозможных грязных делах. Вручив письмо Якобу, он вышел в уборную, где наконец смог оценить ущерб, нанесенный сегодняшними передрягами. Тина хорошо постаралась: пятен сажи он не нашел. Но, конечно, избавить костюм от потрепанного вида не могла уже никакая магия. И в целом бесконечно усталое выражение собственного лица не внушало оптимизма. Так выглядит человек, который из последних сил волочет на себе неподъемный груз. Он напомнил себе, что завтра все так или иначе закончится, и внутри стало окончательно неуютно от разброса вариантов этого «так или иначе». Возможно, завтра утром, в суматохе Бруклинского дома, он сможет осуществить задуманное и выйти сухим из воды. Возможно, удача отвернется от него, и придется рисковать уже после, в Аврорате, с последующей попыткой побега. Возможно, не слишком удачной. Кстати, интересно, если, например, выколоть Джиму глаза, это будет считаться выполненным условием сделки? Ведь слепой Джим уже не сможет никого шантажировать и учить гоблинские заклинания. Попытка подбодрить самого себя оказалась слабой: Грейвс невесело усмехнулся своему отражению и вернулся на кухню. Тина и Якоб сидели друг напротив друга, потягивая мартини, и говорили о магии. Несмотря на то, что Ковальски был знаком с волшебниками уже несколько месяцев, видимо, новые вопросы о том, как все устроено, у него возникали каждые несколько минут, как у ребенка. Лишенный общества Куини уже несколько дней, он теперь стремительно утолял информационный голод. Тина смотрела на него чуть захмелевшими, почти любящими глазами. Грейвс сел на свой стул, сделал несколько глотков из стакана и отставил его подальше. Он знал, что сегодня его ждет тягостная, полная ожидания ночь, и он не сможет уснуть, бесконечно вертясь на узком неудобном диване, а утром ему понадобится свежая, трезвая голова. Откровенно говоря, сейчас он бы воспользовался любым средством: хоть мартини, хоть кокаином — лишь бы секундная стрелка будильника, стоящего на полке, не тикала так громко. Смерть нельзя обмануть, можно лишь выгадать у нее время. Она приходила к нему снова и снова: с лицом участников пьяных драк, которые ему приходилось разнимать, преступников, которых он ловил, убийц, которые покушались на его жизнь. Наконец, назвалась именем Гриндевальда. Этот отсчет начался не четыре с половиной дня назад, а намного раньше — во время того первого раза в Аврорате, когда он на неделю загремел в госпиталь. Больше всего хотелось найти кого-нибудь, на кого свалить все свои беды… но у него в досягаемости был только суетливый, мельтешащий Ковальски, которого он видел впервые в жизни, и Тина, которая этого не заслужила. Она сидела, откинувшись на спинку стула, закинув ногу на ногу, держа стакан в руках. Она улыбалась. И когда еще он видел такую улыбку на ее лице? Кажется… никогда? Кому еще она так улыбалась? Вот Якобу. Сестре. Какому-нибудь мальчишке в Ильверморни. Своему Скамандеру… Ай-яй-яй, Персиваль, как глупо ревновать к мертвецам. Особенно когда ты сам без пяти минут мертвец. Без двадцати двух часов. Тревога и тяжесть, которые затуманивали разум, вдруг отступили, показав свою обратную, уже знакомую ему сторону, словно все чувства обострились в несколько раз. Дерево столешницы под ладонью, грубоватый привкус самодельного мартини на языке, острые запахи сдобы, сладкие до тошноты, в которых он с каждой секундой различал все новые и новые ингредиенты: имбирь, мед, анис… переливы спокойного голоса Тины, которая что-то рассказывала Якобу… За последнюю неделю он привык к ее голосу — он стал его постоянным спутником, чем-то вроде шума ветра, который начинаешь замечать только когда он исчезает. А завтра он исчезнет, смешавшись с десятками других голосов. Эти дни были сложными, безумными, опасными, они слишком красноречиво показывали, насколько он не в форме, не умен, недостаточно ловок и тонок… Но именно они вернули его к жизни из болота, в котором он прозябал. Пусть уж лучше за ним гоняются, чем забудут о его существовании. Он вспомнил долгие бессмысленные утра за чашкой кофе и отчаянные попытки придумать себе хоть какое-то дело, пользу, смысл. О нет. До тех пор, пока у него оставался мизерный шанс выжить, вернуть долг и не остаться в Белой комнате один на один со своими лучшими воспоминаниями — до тех пор он не жалел ни об одном из своих решений. Но это он. А у Тины, как он внезапно вспомнил, есть другая жизнь, люди, с которыми она говорит, которым вот так улыбается. Люди, которые присылают ей посылки с зельями на все случаи жизни и в меру своих способностей готовят план нелегального пересечения границы… В этом смысле она была богаче него. И сейчас она — его Тина — смеялась каким-то шуткам, непонятным ему, с человеком, ему незнакомым и не слишком приятным. И если что-то пойдет не так, она будет жить, смеяться и есть эти приторно сладкие эклеры — без него. Чем больше он думал об этом, тем больше злился, чувствуя разверзающуюся между ними пропасть. И продолжал думать, с удовольствием извращенца, ведь с каждой секундой Тина становилась все дальше и дальше… Надо было разобраться с ней еще тогда, три года назад. Маленькое пикантное приключение, два-три коротких свидания в его кабинете, бусики на память… Может, тогда было бы легче. Может, тогда всего этого вообще бы не случилось. Почему-то он представил ее, сидящую в точно такой же позе, в столовой своей квартиры. Своей старой квартиры, и впервые мысль об этом месте не вызвала у него спазм в горле. Представил такую же расслабленную, в его халате, надетом прямо на голое тело, потому что приличные девушки даже по дому не ходят обнаженными. Гладкая ткань струится, так и норовя сползти с одного плеча, узкая лодыжка выглядывает из-под полы… Это было бы интересно. Бред, это все мартини. Грейвс опустил веки, а когда снова их поднял, увидел, что Тина смотрит прямо на него. Он ждал, что она покраснеет или улыбнется, но она выдержала его взгляд долгих несколько секунд, прежде чем тряхнуть головой и снова повернуться к Якобу. Кончики коротких волос пощекотали ее тонкую белую шею. Грейвс тоже отвернулся и одним глотком осушил стакан с остатками мартини. «Ненавижу ждать. Ненавижу неопределенность».