Дело о бывшем авроре

When the violence caused such silence… Cranberries

— Вы помните, как вас зовут? — Персиваль Грейвс. — Какое сегодня число? А действительно, какое? Март 1927-го, День святого Патрика уже прошел. — Девятнадцатое? — брякнул наобум, потому что в последние часы уложились события, кажется, целого года… — Где вы находитесь? — В МАКУСА. Я помню, что произошло. — Хорошо. Ранения? — Нет, я цел. Просто слабость. — Хорошо. До лазарета дойдете сами. Целитель поднялся и поспешил к следующему раненому. Кажется, ему повезло меньше, чем Грейвсу. Но определенно больше, чем многим другим. Грейвс проводил взглядом голубой халат и, убедившись, что до него никому нет дела, откинулся назад, к стене. Кажется, он не сам до нее дополз, ему помогли. Подробности он слабо помнил. В какой момент и зачем стащил с себя пиджак и жилет и куда их дел — тоже не знал. Хотя все предшествующее помнил очень четко. Все путалось после зеленого света. Лишь один факт был неоспорим: по непонятной причине, он остался жив. Хотя сейчас это не приносило радости. Ему нужно было отдохнуть… Когда он снова открыл глаза, то сразу увидел несколько фигур поблизости. Группка людей — они переговаривались о чем-то, но их голоса сливались с остальными, превращаясь в нестройный гул, и выхватить хоть фразу из их разговора ему не удалось. У них были такие чистые ботинки и так аккуратно выглаженные брюки… Слишком чистые и аккуратные, чтобы предположить, что пекло сегодняшнего утра они пережили в МАКУСА… Грейвс заставил себя сфокусироваться и наконец различил несколько лиц. Джаспер Хедж со своей свитой — заместитель Пиквери. Значит, начальство прибыло. Грейвс осторожно согнул ногу в колене и оттолкнулся рукой от стены, чтобы перенести вес и встать. Внутренности продолжало раздирать крючьями, но он стиснул зубы, попытавшись сделать это хотя бы с минимальной грацией. — Грейвс? Держать спину прямо. Хедж худой, со впалыми щеками, которые кажутся еще более худыми, учитывая его растерянное выражение. Замешательство, которое он пытается скрыть так же сильно, как Грейвс — свою усталость и бессилие. Они стояли, буравя друг друга взглядами, прекрасно читая каждый в лице другого: «Мы все облажались». — Я заключил соглашение с Битти. Вроде бы он был готов меня выслушать. Но теперь Битти мертв, так что… Хедж перебил его: — Я знаю. Можешь ничего не объяснять. Около десятка авроров видели, что произошло. Грейвс кивнул. Как деликатно и обтекаемо: «что произошло». Совершенно не передает это холодное, мерзкое, противное чувство унижения, будто упал в выгребную яму, и как ни стараешься отмыться, только размазываешь грязь по лицу… — Серафина знает? — услышал он собственный голос. Пока он страдал, его мозг продолжал работать. — Только в общих чертах, — ответил Хедж, оглядывая зал. — Нужна полная картина. Херовая картина получится, Джаспер, херовая. — Бруклинский дом… — Я знаю, уже послал туда несколько человек. Грейвс кивнул и они снова замолчали. Вроде бы говорить больше не о чем, можно пойти где-нибудь упасть с чистой совестью. — Перси, — Грейвс внутренне вздрогнул от фамильярности, но желание скорее свернуть разговор было слишком сильно, и он промолчал, — я никогда особенно не верил, что ты играешь против нас. Но ты в сложном положении. Ты все еще… Хедж замялся, и Грейвс услужливо подсказал: — Никто? — Никто, — встретив понимание, Хедж кивнул с заметным облегчением. — Пожалуйста, не делай резких движений и никуда не уходи, пока я со всем не разберусь. Иначе мне придется приставить к тебе охрану. «Нет у тебя людей на охрану», — вяло констатировал Грейвс, но снова проявил удивительную чуткость, входя в положение бывшего коллеги: — Не волнуйся, я буду вести себя тихо. Хедж ушел — «составлять картину», и Грейвс проводил его взглядом. Ну вот, выдержал еще один разговор. Молодец, так скоро совсем втянешься в процесс. Зал понемногу пустел. Те, кто мог, шли или ползли на своих ногах в сторону лазарета. Вокруг тех, кто не мог, суетились фигуры в синих халатах. Грейвс вздохнул и медленно побрел в угол зала. Белая простыня лишала предмет, который лежал на полу, всякой формы. В нем не было ни таинственности, ни ужаса, он становился безликим и обыденным. Не так давно он сам прикрыл такой же простыней тело Битти. Грейвс присел рядом и осторожно, за край, приподнял ткань. Рана, расколовшая череп Боумена, скрывалась где-то на макушке, в буйных темно-русых кудрях, которые слиплись от крови. Но одна грубая трещина все же залезла на лоб, до самых бровей, и густые темно-красные потеки медленно подсыхали на обманчиво живой коже. Глаза мальчишки были закрыты, а рот, наоборот, приоткрыт: из него выглядывал кончик свалившегося на бок языка. Грейвс изучал его лицо вдумчиво, внимательно. Оно золотилось в свете солнца, которое проникало в узкие окна под потолком. Это могло бы быть почти красиво, если бы не чувство тошноты и отвращения к себе, которое, кажется, теперь было с ним навечно. Когда он опускал простынь, что-то звякнуло на полу от его неосторожного движения. Маленькая бутылочка — видимо, выкатилась из кармана Боумена. Грейвс поднял ее и попытался разобрать маленький шрифт на этикетке, но тут сильный спазм сдавил ему желудок, и одновременно с этим вспыхнула дикая боль в виске. Он протянул руку вперед, чтобы упереться в мокрый холодный песок и тут же в ужасе открыл глаза, заставляя себя смотреть на лицо Боумена, на длинные ресницы и по-юношески пухлые щеки. Это страшно, но это реально, и даже не надейся сойти с ума и сбежать в благословенную пустоту одинокого дикого пляжа. Кажется… лучше бы ему действительно пойти в лазарет. Он бездумно засунул предмет, который держал в руке, в карман, и медленно поднялся. В ушах все еще шумело, пока он пересекал зал. Рядом возникали человеческие фигуры. Расплывчатые, ненужные, они издавали звуки, которые по-прежнему сливались в вялый шум, то и дело рвущийся отдельным восклицанием, просьбой или приказом. Но их смыслы разбивались о толщу воды, которая отделяла Грейвса от всех остальных. К счастью, он сейчас был никому не нужен. Волны носили его на своих спинах. Волны швыряли его от стены до стены, но он снова отлеплялся от одной, чтобы приникнуть к следующей, и наконец обнаружил, что стоит в пустом кабинете — своем бывшем кабинете. Здесь уже не было ни Кралла, ни тела Битти в коридоре — только недружелюбный, неласковый, незнакомый вид чужих шкафов и артефактов. Грейвс стоял, привалившись плечом к дверному косяку, и скользил по ним взглядом. Это были вещи мертвого человека. Зачем же он сюда пришел?.. Ах, да… Второй шкаф слева, нижняя полка. Он видел их, когда лез за сывороткой. Далеко… Кажется, дальше, чем весь этот путь, который он только что проделал. Он опустил веки, мягкая волна любезно подтолкнула его, ломая шею точно на середине. Он стукнулся виском о дверную раму и открыл глаза. Нет, так не пойдет. Он поднял руку, чтобы потереть ушибленное место, и понял, что держит в руках волшебную палочку. Палочку Стэнли Боумена. Палочку мертвого человека. Скоро МАКУСА будут населять одни мертвецы… Грейвс вытянул руку: — Акцио бодрящее зелье. Десять минут спустя он стал счастливым обладателем нескольких обезболивающих, а также зелий для бодрости и ясности ума, и весь этот коктейль он выпил тут же, сидя у стены. Дверь была распахнута, но сейчас ни у кого не было необходимости соваться в коридор с кабинетами начальников, и никто не мог видеть, как он сидит на полу, раскинув ноги, и одну за другой опустошает и отбрасывает маленькие стеклянные бутылочки. Гул разборов, вопросов, команд и просьб долетал до него издалека. Когда бутылочки опустели, до него запоздало дошло, что можно было и не тащиться сюда через весь этаж, а призвать к себе зелья прямо на место боя. Да-да, прямо туда, к мертвому телу Боумена и тому историческому месту, где Гриндевальд сломал его второй раз. «Все кончено», — тупо повторял он себе. — «Все кончено». Разум вернулся к жизни первым: Грейвс поймал себя на смутном желании выйти и посмотреть, что происходит снаружи. Тело пока отставало. Его хватило лишь на то, чтобы дойти до общего зала Аврората, где он опустился за ближайший стол и прикрыл глаза, потирая веки. Нужно было что-то делать, что-то предпринимать. «Гриндевальд сбежал, — мысленно проговорил он. — Бруклинский дом рухнул. В МАКУСА разруха. Несколько десятков человек погибли». Слова были пустые и ни о чем не говорили. Они не имели к нему отношения. Он устал. Совсем измотался. Почему он опять должен что-то решать? Почему именно он? Потому что… кажется, так было всегда, но он забыл, почему. Слишком устал. Это пройдет. Просто нужно немного времени… Время! Лоу… Он зашипел сквозь зубы, как от боли, и резко опустил голову на лакированную поверхность стола, спугнув несколько непрочитанных бумажных крыс, которые чудом уцелели после погрома. Стук, с которым его лоб соприкоснулся со столешницей, подсказал, что ему должно быть больно, но он ничего не почувствовал. Только тошноту, усталость и желание заорать. Ледяной страх карабкался по его телу — по венам, по костям, по кишкам… Почему еще и это? Разве он не мог умереть еще там, в зале? Захлебнуться в несуществующем море, уйти героем, вместо этого мальчишки. Он согнул спину до боли в позвоночнике, словно хотел превратиться в огромный вопросительный знак, поднял руки, сцепляя их в замок за затылком, так плотно прижимая локти к голове, что далекий гул голосов слился с шумом его собственной крови в ушах. У всего есть предел. И у него тоже. Он и так просрал все, что мог — дело всей своей жизни, да и саму жизнь. То, что произошло и происходило сейчас в МАКУСА, было намного больше, важнее и страшнее, чем Лоу, чем Гнарлак с его сделкой, чем Тина, чем его собственная жизнь, и открывало только черную бездну ужаса, без всяких ответов, оправданий, успокоений и перспектив. Отчаяние накатывало вместе с проклятыми волнами, каждый раз, когда он думал, что эти страшные последствия уходили корнями во времени на полгода назад, а то и больше. Что где-то, когда-то, измени он одно-единственное слово, будь чуть более внимательным — ничего этого бы не случилось… Не было бы Гриндевальда. Пожирающего одиночества, которое толкнуло его на такое количество безумств. Не было бы Тины… Где-то там, на другом конце города, она все еще была одной из опор защитного купола, который отделял их мир от окончательного хаоса. «Ты не виноват». Так она скажет. Сказала бы. Могла бы. Обняла бы тонкими руками его голову, как он сейчас обхватывает ее сам, только не сжимая до боли, а окружая своим теплом, как мягким покрывалом. От нее пахнет нежностью… прижаться к ее груди и умереть так… Она будет плакать? Она будет плакать. Ему всегда нравилось думать о том, какую важную роль он может играть в жизни людей. Но если он еще может сделать что-то как мужчина, так это уйти и оставить ее в покое. Новая волна разлилась у него внутри, но не ледяным холодом, а блаженной прохладой — как ложится на разгоряченный лоб прохладный компресс. Он заставил себя расцепить скрюченные пальцы — отпустить собственные волосы, и открыл глаза, выглянув из-под руки. Маленький компромисс для начала. Да, уйти. Встать из-за стола и сейчас, в суматохе, незамеченным, уйти прочь из Вулворт-Билдинг. Потом аппарировать так далеко, как только получится (только не в Рэритан, нет, не в Рэритан), а дальше двинуться пешком куда глаза глядят. Уйти так далеко, как только сможет, и умереть в одиночестве. У него есть еще целый день на то, чтобы найти достаточно красивое место… Его взгляд уперся в табличку на столе и где-то минуту пытался собрать воедино странные закорючки. Имя и фамилия. Длинные и нескладные. Ну конечно. За чей еще стол он мог сесть? Ровно сложенные листы на углу скучали в отсутствие хозяйки, папки, которые приходили ей за последние несколько дней, рассыпались вокруг стола. Грейвс с трудом поднял голову, откинувшись на спинку стула, и провел ладонью по столешнице, словно она еще могла помнить прикосновение рук Тины. Пусть это будет последним приветом, раз уж они больше никогда не увидятся. Оказывается, пока он пережевывал свои страдания, в зале прибавилось народу. Группа авроров, уставших и опустошенных настолько, что они даже переговаривались через силу, сидела прямо на столах в другом конце помещения. Они тоже были погружены в свои мысли и не обращали на него никакого внимания. Наверняка кто-то из них был ему знаком. Совершенно точно они все знают Тину, кто-то вел с ней совместные дела, сидел в засаде… передать ей что-нибудь через них? Он тут же отмел эту мысль. Многие люди хранят на рабочем столе личные вещи — может быть, где-то здесь есть фотография, где они с Куини, молодые и счастливые сестры, смеются в объектив камеры? Он не увидел фотографии, но жадно смотрел на все остальное, на предметы, к которым она прикасалась. Он чуть не рассмеялся, когда ему в голову пришла идея написать ей записку. Это было очень глупо и сентиментально, но, может быть, она оценит. Во всяком случае, ему терять уже нечего. Он снова обшарил взглядом стол, но перо так и не нашел, пришлось влезть в ящик. Первый оказался завален бумагами, Грейвс открыл второй… Продолговатая деревянная шкатулка безучастно смотрела на него взломанной печатью Аврората. Точная копия той, которую унес с собой Гриндевальд. Грейвс машинально поднял палочку, проверяя находку на темную магию, но ничего не обнаружил. Повинуясь его заклинанию, она вылетела из ящика и медленно опустилась на стол. Да нет, не может быть. Вещественные доказательства хранятся в одинаковых контейнерах, наверняка Тина или этот мальчишка нарушили правила (как и многие авроры до них) и держали изъятые из архива доказательства при себе, чтобы не бегать каждый раз, просто… просто… Одеревеневшей рукой он коснулся шкатулки. Крышка поднялась с легким щелчком, безропотно открывая ему свое содержимое. Длинную, узловатую волшебную палочку и серебристую подвеску. Грейвс смотрел на них долго. Не мигая, не шевелясь, не дыша. Потом захлопнул крышку, быстрым движением убрал шкатулку обратно в ящик и, поднявшись на ноги, забыв об усталости, принялся расхаживать вдоль стола. Он ясно помнил, как они с Боуменом отступали в транспортный отдел, чтобы вынести шкатулку из МАКУСА. Помнил… помнил ли? Он сосредоточился на этой мысли, и висок взорвался такой болью, что в глазах потемнело. Грейвс схватился за спинку стула и сделал медленный вдох. Больно, но не смертельно. Все равно что сдирать корку с засохшей болячки. Вставшее перед его внутренним взглядом лицо Боумена подернулось рябью. «А точно не будет никаких последствий? Ну… для головы». Словно повторяя прожитый сценарий, рука с зажатой палочкой дернулась к виску. Грейвс убрал палочку в карман, приложив ладонь ко лбу, и вышагивал туда-сюда, опустив голову, четко по линии половицы. Три шага туда, разворот, три шага обратно. Что он приказал Боумену? Что он на самом деле приказал Боумену? И там была бутылка… бутылка, которая выпала потом… Грейвс засунул руку в карман и жадно впился взглядом в надпись на этикетке. «Зелье универсальной магии «Силач». И ниже маленькими буквами: «Для тех, кто не хочет отставать». Название было смутно знакомым, а когда он поднес бутылку к носу, под языком отголоском воспоминания вспыхнула приторная сладость. Озарение бродило где-то совсем рядом, но в его разуме сейчас творился отвратительный кавардак, чудо, что он вообще еще помнит свое имя. Грейвс обвел глазами авроров, которые по-прежнему его игнорировали. Наугад выбрал сидящую в стороне пару и кинулся к ним, даже не трудясь вспоминать, знакомы они ему или нет. — Что это? — спросил он, поднимая бутылку. Авроры недоуменно переглянулись, но один из них все же ответил: — Зелье универсальной магии «Силач». — Спасибо, я умею читать. Я нашел это… здесь. Я хочу знать, как она попала в МАКУСА и есть ли здесь еще такие? — Ну… мы изъяли большую партию пару месяцев назад, — ответила женщина. — Наверное, она до сих пор лежит в хранилище улик, если только наши не растаскали. Грейвс перевел взгляд на нее. — Что это? — Запрещенное зелье. Его делали для вики. Это… — Спасибо, — не дослушав, Грейвс отошел от них, вернулся к столу Тины и принялся снова ходить из стороны в сторону. Он выжил не потому, что произошло чудо. Не потому, что он такой невероятно сильный маг. Не потому, что Гриндевальд, снова высасывая из него воспоминания, завел механизм, который остановился после первой их встречи. Он выжил потому, что знал: ему понадобятся все его силы и способности, чтобы выжить. И вся его хитрость. Вряд ли он вспомнил об этом зелье сам, скорее всего, увидел в кабинете Битти. Даже после месяцев, проведенных в тюрьме, Гриндевальд был слишком силен и опасен, и Грейвсу нужны были козыри в рукаве. Чем больше, тем лучше. Он выпил зелье и заменил шкатулки, а потом заменил собственные воспоминания и воспоминания Боумена. Он сделал ставку на то, что Гриндевальд, не располагая временем, не заметит подмены. И эта ставка сработала. А Боумен со второй шкатулкой был лишь приманкой. Интересно, он это понимал?.. Грейвс остановился. Нет, этот вопрос он решит потом. Сейчас важно другое. Да, они проиграли. Но не до конца. Палочка Гриндевальда и кулон — разумеется, клятва на крови. У них еще будет время, чтобы разобраться в том, кто, кому и в чем клялся. Но Гриндевальду были нужны эти предметы. Он шел за ними, тянул время ради них. И есть как минимум один человек, который был полностью посвящен в план побега, потому что сам его составил и воплотил в жизнь. И Грейвс знал, как его можно найти. Вот теперь он чувствовал, что выпитые зелья начали действовать в полную силу. Мысли были трезвыми и ясными, как горный воздух. Он, наверное, еще поплатится за это и свалится где-нибудь посреди лестницы, окончательно обессилев… но сейчас он еще мог кое-что сделать. Убедить Хеджа оказалось на удивление просто. Как и аврор в Бруклинском доме, как и несчастный Боумен, которому так катастрофически не повезло, он был обескуражен произошедшим и, несмотря на весь свой опыт, рискнул положиться на Грейвса. Возможно, это было его способом умыть руки на случай неудачи: не моя идея, не моя ответственность. С другой стороны, едва ли Грейвс мог испортить еще что-нибудь. Уже подходя к допросной, Грейвс перешел на быстрый тяжелый шаг, стараясь наделать как можно больше шума, и нарочно толкнул дверь с такой силой, что она ударилась о стену. В лучшие времена он еще и увесистую папку швырнул бы на стол, но сейчас, разумеется, никакой папки не было. — Джим Лоу. Где он. Быстро. Девчонка рванулась со стула, но руки двух авроров, стоявших рядом, тут же опустились ей на плечи, возвращая обратно, и она только уставилась на Грейвса с первобытным ужасом в глазах. — Вы?! — Джим. Лоу, — громко повторил Грейвс. Эмили заметалась на стуле, высовываясь из-за него, в отчаянии взывая к углу комнаты: — Мистер Хедж, арестуйте его! Он же преступник, это он чуть не убил Джима, а теперь… — Мистер Хедж с самого начала был в курсе каждого моего действия и не мешал мне делать свою работу, в отличие от тебя! — Рявкнул Грейвс. Он остановился напротив Эмили, навис над столом и зашипел: — Ты хоть представляешь, насколько важную операцию ты сорвала? Я сначала думал, что по глупости, но потом до меня дошло. Он стиснул зубы, словно изо всех сил сдерживался, чтобы не стукнуть кулаком по разделяющему их металлическому столу, одновременно отмечая, что Эмили напряглась еще больше. В ее голове медленно прокручивались шестеренки. Она бросила короткий взгляд на Хеджа, который безмолвно стоял в углу. Нет, с этой стороны поддержки она не получит. Грейвс отлепил ладони от стола и продолжил свой спектакль. — Мистер Хедж, пожалуйста, распорядитесь, чтобы нам принесли сыворотку правды. — Ну уж нет, я не тупая, — фыркнула Эмили, — вы не имеете права использовать сыворотку без достаточных доказательств. Устав не позволяет… — Ни одна вещь из тех, что произошли сегодня там, — Грейвс мотнул головой в сторону двери, — не укладывается в Устав. А я и не аврор. Пусть меня потом отправляют под трибунал. Хоть десять трибуналов, но я достану этого ублюдка из-под земли. И ты мне в этом поможешь. — Вы больной, — прошептала Эмили. — Мистер Хедж… — Мистер Хедж дал мне полный карт-бланш, — оборвал Грейвс, надеясь, что сейчас за его спиной Хедж проявляет достаточно ума, чтобы не выдать их одним выражением лица. — Как давно ты работаешь на Гриндевальда? — Я не работаю на Грин… — Это Лоу сманил тебя на свою сторону? Или наоборот? Ты задурила ему голову, приворотила… но вчера он сорвался с крючка. Эмили выпучила на него свои большие светлые глаза в обрамлении черной туши. В них блестели слезы. — Вы ничего не знаете обо мне и Джиме! — А ты думаешь, у вас своя уникальная история? Боумен рассказал мне достаточно. — Боумен трепло! — Боумен мертв. Секунду назад все ее лицо было напряжено — нахмуренные брови, поджатый рот — и вдруг разом расслабилось, приобретая туповатое выражение человека, который пытается осознать услышанное. Попалась. — В смысле? Горячо, горячо! — Джим убил его. Грейвс снова наклонился над столом, Эмили вздрогнула и отодвинулась, но все равно не смогла увеличить расстояние между ними настолько, чтобы чувствовать себя в безопасности. — Нет, — громко сказала она, но ее голос уже дал трещину, которую теперь нужно было ухватить обеими руками и доломать. Тина распознала бы его ложь, любой достаточно опытный аврор почуял бы блеф, но не стажерка. Порыв вдохновения подхватил его, и слова выскакивали сами собой. — Я видел его. Видел, как он ушел вместе с ними. — Он не стал бы этого делать, зачем ему?.. — А ты как думала? Когда Гриндевальд при вашей помощи добьется своего, он пожалеет твоих друзей? Просто потому что ты попросишь? — Джим не работает на Гриндевальда! — Тогда где он? — Грейвс с каждым вопросом резко подавался вперед. Он уже и сам верил в собственную злость, и тело подсказывало ему верные жесты. — Можешь объяснить? Почему ушел из Бруклинского дома? Почему он сейчас не разбирает его обломки вместе со всеми? — Я не знаю… — Ты знаешь! Ты нашла его в День святого Патрика. Он научил тебя этим трюкам? Или Гриндевальд?! — Да причем здесь… — Где Лоу?! — Да не знаю я! Не могу я его найти, он у меня все отобрал! Понятно?! Мышеловка захлопнулась. В комнате стало тихо. — Что он у тебя отобрал? — спокойно спросил Грейвс. Эмили насупилась. Отступать было некуда, и она заговорила с вызовом, видимо, считая, что выбрала лучшую стратегию из всех возможных. — Я говорила ему, что эта штука безопасна, если ее использовать правильно. Это просто для моего спокойствия, я же знаю эту работу и все его опасные задания. Что я могу пожелать чего-то дурного — как ему вообще такое в голову могло прийти? — Что за штука? — терпеливо повторил Грейвс. Девчонка откинулась на спинку стула с усталым вздохом. — Я заказала куклу. У мексиканки в Эль Пасо. Едва слышный шорох из угла обозначил, что Хедж заерзал на своем стуле, но все же удержался от комментариев. «Да ты ненормальная», — Грейвс не сказал это вслух, хотя безумно хотелось. Аврорат смотрел сквозь пальцы на некоторые случаи нарушения закона своими сотрудниками. Но магия вуду? И исключительно с благими намерениями? Неудивительно, что Лоу послал ее нахрен. — Где она сейчас? — Не знаю. Говорю же, он ее забрал. Она скрестила руки на груди и смотрела в сторону. — Придумай что-нибудь получше. Эмили фыркнула: — А что, думаете, он мне сказал, куда ее спрячет? — Нет, я думаю, что ты достаточно… — больная, — упорная, чтобы проследить за ним. На сей раз она демонстративно вздохнула, будто делала им величайшее одолжение. — Домой отнес. И трансфигурировал, скорее всего. Грейвс выпрямился и перевел взгляд на авроров, стоящих за ее спиной. — Отправляйтесь к нему домой, оба. Вы поняли, что искать. Думаю, это будет нетрудно, у нее должен быть сильный фон. Там его жена, может быть, она поможет. Только не напугайте ее до смерти и лишних обвинений не надо. Будьте начеку, он и сам может туда заявиться. К его изумлению, авроры не сорвались с места, едва он закончил речь, как это бывало обычно. И только секунду спустя он вспомнил, почему. — Исполнять, — донеслось из угла. Авроры вышли, и хлопок двери вернул Грейвса в настоящее, напоминая, что его полномочия не распространялись дальше, чем не один небольшой (хотя, нужно признать, хорошо разыгранный) допрос. Хедж больше никак не прокомментировал его самонадеянность, и короткая неловкая пауза плавно перетекла в молчаливое ожидание. Оно было тем хуже, что Грейвс снова почувствовал подступающую усталость. Слишком быстро. С каждым новым выпитым зельем время их действия сокращалось, да и едва ли зелья могли ему действительно помочь после того, что произошло. Он опустился на стул напротив девчонки и сцепил руки на коленях. Если он поднимет их на стол, еще, чего доброго, выяснится, что они дрожат. Этого бы не хотелось. Он слушал, как Эмили ерзала на стуле — собиралась, чтобы начать второй раунд. — Странно, что вас раньше не отстранили, — ядовито произнесла она наконец. — Вас же вообще к людям подпускать нельзя. — Зато тебя можно, — вяло парировал Грейвс. — Джим, наверное, счастлив был от такой заботы. Она расправила плечи и смотрела на него снизу вверх с улыбкой, которую наверняка считала вызывающей и презрительной — той самой, с какой молодым партизанам полагается смотреть на своего мучителя. — Вы ничего не знаете обо мне и Джиме, — повторила она. — Вы просто никогда никого не любили. — Конечно, — согласился Грейвс. Он вытащил палочку из кармана и принялся вертеть ее в руках: хоть какой-то выход для напряжения и усталости. Эмили продолжила. — Когда все это закончится, вы поймете, насколько вы ошибались. И мы все равно будем с ним вместе. — А его жена не против? Эмили махнула рукой: тоже мне проблема. — Он не любит ее. Давно собирался бросить, просто ждал подходящий момент. Машинально продолжая перебирать палочку руками, Грейвс смотрел в густо накрашенные, торжествующие глаза Эмили, и даже задавленный грузом собственных проблем, чувствовал некоторую неловкость. Так всегда бывает, когда говоришь с человеком, который не только не осознает свою тупость, но и преподносит ее как истину в последней инстанции. Неловкость и жалость. Ведь Эмили была не просто образцовой дурой. Она была образцовой влюбленной дурой. Лоу, пожалуй, должен быть ему благодарен за День святого Патрика. Иначе история с куклой так и осталась бы для него неизвестной, и когда Джим наигрался бы в героя-любовника, его ждал бы очень большой сюрприз. Но теперь (пыль Бруклинского дома, похоронная сирена в холле, удаляющиеся ноги в серых туфлях) нет ни единой причины, которая могла бы удержать руку Грейвса от нужного заклинания при встрече. Осталась мелочь — найти куклу… Авроры вернулись через сорок минут. Тряпичный Лоу имел очень условное сходство с реальным, но взяв его в руки Грейвс на секунду задумался о том, как просто все можно решить прямо сейчас. Ведь и голова у него держится на белых нитках, только потяни посильнее… Он быстро передал куклу девчонке, чтобы избежать соблазна. — Давай без глупостей. Эмили в очередной раз презрительно фыркнула, но куклу приняла. Закрыла глаза и принялась едва слышно шептать себе под нос. Они вчетвером следили за ней: Хедж скрестив руки на груди, Грейвс и двое авроров — с палочками наготове. Грейвс никогда в здравом уме не прикоснулся бы к этому типу магии. Лицо Эмили словно слегка потемнело, она погрузилась в другой, свой мир, невидимый остальным, и в нем жила какой-то активной жизнью: морщила лоб, вскидывала брови, шевелила губами, и делала все это заторможенно — примерно так же, как Кралл под сывороткой правды. Вот она нахмурилась, не открывая глаз. — Что-то не так. Грейвс скрипнул зубами. — Что? — Не знаю, — она была растеряна. — Раньше было иначе. Это, конечно, многое объясняло. — Ты можешь его найти? Она молчала довольно долго. — Он… он рядом, — она вздрогнула, на миг выныривая из другого мира, захлопала глазами, сфокусировалась на лице Грейвса и сказала звенящим голосом: — Вы сказали, что он ушел вместе с Гриндевальдом, но он здесь, в здании! — он напрягся, ожидая, что она выкинет в следующую секунду, но она лишь торжествующе закончила: — Я же говорила, вы ошибаетесь. Эмили возглавляла их небольшую процессию. Они шли за ней как за лозоходцем, который идет, притягиваемый таинственной магнетической силой невидимых вод. Дошли до лестницы, ведущей на тюремные этажи, и Грейвс был уверен, что они идут именно туда — откуда совсем недавно перестали выносить тела и раненых, но вдруг Эмили резко свернула в дверь служебного помещения и вышла на узкую и неудобную металлическую хозяйственную лестницу. — Вниз. Грейвс шел сразу следом за девчонкой, не отставая ни на шаг, возвышаясь над ее светлой головой и вглядываясь в темень слабо освещенного коридора. В грохоте их собственных шагов было сложно услышать хоть что-то, а Грейвсу слишком хотелось швырнуть заклинанием в первого, кто вынырнет им навстречу. Да, к Джиму есть очень много вопросов, но ни одна сволочь не посмеет упрекнуть его, Грейвса, если он случайно… Эмили остановилась, как вкопанная, когда его Люмос выхватил конец лестницы и что-то темное, неясное, перегородившее дорогу. Она глотнула воздух со всхлипом и свистом, а потом одним стремительным прыжком оказалась внизу, заливаясь резким, истерическим криком. — Джи-и-и-и-э-м! — Держите ее! — рявкнул Хедж за его спиной, и Грейвс вцепился рукой в шершавый металлический поручень, чтобы авроры не сшибли его по дороге и чтобы не свалиться самому, потому что его ноги вдруг позорно ослабели. В который раз за утро тело отказывало ему, но на этот раз оно стало слишком легким и невесомым. Словно в противовес тяжести другого, мертвого тела, лежащего внизу. Он попытался сделать еще один шаг вперед, но вместо этого нелепо качнулся и ему пришлось уцепиться за поручень уже обеими руками. Проклятье, надо было взять с собой еще одно зелье… Грейвс опустился на ступеньки, чтобы не покатиться кубарем вниз: в глазах потемнело, а крики Эмили раздавались откуда-то издалека. Согнувшись пополам, он смотрел, как двое парней пытаются оттащить ее, кидающуюся на грудь лежащему внизу человеку, и вдруг, против воли, его плечи затряслись от смеха, который тут же откликнулся резкой болью в животе. Нет, правда, забавно будет именно сейчас свалиться замертво. Вторым трупом рядом с ним. Свалиться и сказать: «Вот мы и встретились, Джим». Почему тут так темно?..