Вечер. Квартира Тозяшкиных. В комнате Родиона спит Эдик в обниму с хозяином кровати. Мама готовит на кухне, но внезапный стук в дверь портит идиллию: Эд и Родик просыпаются, а мама последнего бросает готовку рагу.
В дверь стук. Открыла мать Тозяшкина. - Родюш, тут ищут мальчика. - Какого? Нет тут никого. - А друг твой? Эдик, вроде? - Один я, выйди мать, отстань, - Мигнул глазком несмело Родик. Намек, однако, мама поняла. - Простите, я не помогу. Не знаю, где ваш "блудный сын". - Но как же? Вот он, вижу я: Он рядом с вами, мистер Род. Сидит, схватившись в вас обеими Руками прямо в боки. Как ваше имя, мальчик? - Не мальчик я, мужчина. Зовут Зовут меня Аркадий Себастьяныч... - Оставь поясничать, Родюш! - Я Родион Тозяшкин, так и быть. - Мой сын связался с вами связью, Но, слава богу, не интимной... - Откуда знаете, м-мадам-м-м?.. - Блять, Родион, ты что всей выпитой газировкой себе мозги заменил? Больше денег не дам. Не поясничай, в который раз я тебе, скудоумному, говорю! - Но мама! Не портьте пьесу, право! Что за срам? - Эдюша обарзел в конец. Вдруг начал звать маманю Родиона Мамой. Интересно, инцест ли, Все, что здесь и ране, после?.. - Прикрой парашезавод, я тут вообще-то тебя спасаю! Не дорос еще на взрослых вякать! Ишь какой, еще и "мамой" меня называет. Кстати, почему вы лежите полуголые в обнимку на кровати?.. - Ты на моего сыночку-корзиночку, шалава!?Так началась великая вражда между кланами Тозяшкиных и Касперовых, которая длилась ровно четыре минуты и двадцать восемь секунд. Ведь именно на двадцать девятую секунду (после четырех минут) сыновья разняли своих бешеных мамаш. У Сони случился сердечный приступ, и все жили долго и счастливо, исключая ее саму. Она умерла в муках. Мария Тозяшкина приняла в семью Эдуарда Касперова. Она всегда считала, что он хороший мальчик, несмотря даже на его стерву-мамашу, царство ей неподнебесное. Отныне и навсегда Рэдик это инцест.
Родион наконец продрал свои заспанные глаза, почесал отлежанную щеку и надел очки. - Слыш, мне тут такое приснилось, не поверишь... Тут проснувшийся от криков Родиона Эдик повернулся к нему самому лицом. Лицом Родика. Тело было его собственное, а голова в точности как голова Тозяшкина, только без очков, стрижка же была его собственной. Это все так органично выглядело, что Родик аж подпрыгнул от удивления и заорал. - О-о, братан проснулся. И зачем-то меня разбудил, сволочь. Ладно, рассказывай, мне стало интересно. Родион опять заорал и снова проснулся. На этот раз по-настоящему, весь в холодном поту. Эдик сидел рядом и глазел на него испуганными глазами. - Что же ты так орешь? Еще чушь какую-то бормотал. Стихами! Подумать только, ты что, второй Пушкин? Пушкинидзе? Ты вообще высыпаешься? - Да, как прах деда из табакерки, это сейчас не важно. Скажи, мы родственники? - глаза Родиона безудержно бегали по окружающим его объектам, в конце фразы остановившись на лице Эдика. - Ты дебил, блять? На глаза Родиона навернулись слезы, а ком застрял в горле. По лицу этой психованной обезьянки можно было понять, как сильно он устал и хочет обнимашек, так что Эдик сам, без приглашения, схватил Родиона за голову и прижал к своей груди, успокаивающе гладя темные грязные кудри. Очки покосились на переносице и съехали с носа. Родион охуел от проницательности Эдика и обнял того в ответ. - Вот бы меня так твоя мамка обняла... м-м-м... - Ты, конечно, хороший, но по башке сейчас точно получишь. - Я - хороший? Мне такого даже родная мать никогда не говорила, еманарот. - А я буду. Так они и сидели в обнимку на кровати. Родион лежал на плоской и тонкой грудине Эда, а сам Эд сидел на Родионе, обхватив его талию ногами. Спустя некоторое время оба почуяли аромат еды. Родион напрягся, вспомнив сон, а чуткий Эдик загладил его пуще прежнего, а потом и вовсе взял лицо того в руки, посмотрел прямо в глаза и... в дверь настойчиво постучали.