Эти звуки Пропитаны тобой. И вечность — в каждом шаге… © Помни Имя Своё «Вслушайся в меня, как в дождь (на стихи О. Паса)»
Сколько ночей — бесконечных и бессмысленных — провели они в этой кузнице, начертав над входом — знак Одиночества? В кузнице, с которой всё началось, в которой был сломан аир и выражены пожелания свободы и счастья; и чего же в итоге стоили — эти слова? И не удавалось — ничто, не менялось — ничто; и Гортхауэр тянулся к серебру медленно, привычно и обречённо… И Мелькор больше не мог этого вынести. — Подожди. Не надо. Просто… — возмутись, прокляни, обвини; скажи что-нибудь… — Поговори со мной. — О чём, Учитель? — послушно остановившись, спросил Гортхауэр: ровно, бесстрастно, почти равнодушно. — О себе. О том, что ты чувствуешь. «Конечно, легко рассуждать о милосердии и справедливости, когда твои руки чисты, потому что за тебя сражаются и умирают другие!..»* Тогда он не смог — отказался — выслушать; отвернулся, как отворачивался всегда после своего возвращения из Валинора. Но теперь… Теперь это, возможно, оставалось единственным, что он ещё мог предложить. — Тано… Не о чем говорить, — Гортхауэр вскинул голову, и взметнулись в его глазах ледяной волной — решительный вызов и гордое упорство. — Как ты не понимаешь: я ни в чём тебя не виню и ни о чём не сожалею. Если бы мир изменился снова, если бы время в нём повернулось вспять, я сделал бы — то же самое! Я спас — многих, Тано, я спас — тебя! Ничто не отнимет у меня этого, и… Пусть я больше не могу творить, я хорошо умею — защищать. И этого мне — достаточно. И не этой судьбы он для него желал, не такой жизни хотел — пришедшему в Хэлгор мальчику с любопытными, удивительно светлыми глазами и отзывчивым огненным сердцем; но… Но он не собирался повторять своих ошибок. И Мелькор шагнул вперёд, протягивая левую руку — Гортхауэру, а правую прижимая к груди — в знак обещания: — Таирни… Я буду с тобой, что бы ты ни решил. Я поддержу тебя — на любом избранном тобой Пути. Мэй антъе тэи**. Если это действительно — твой выбор, то я принимаю его. Гортхауэр смотрел на него — пристально, ищуще, словно бы проверяя — несколько долгих мгновений, а затем — отвёл взгляд. Отвернув лицо, сгорбив спину и опустив плечи. — Другого нет. И Мелькор отказывался соглашаться с этим ответом, отказывался в него верить, отказывался сдаваться, он… Видит небо, он принял бы — искренний выбор. Но — не смирение. И он заговорил как Властелин Тьмы и Владыка Севера: — Должен быть. Ты заслуживаешь — лучшего. И мы найдём способ всё исправить. — Не найдём, — тихо — несвойственно, невозможно тихо — ответил Гортхауэр. — Это бесполезно. Хватит, Тано. Прошу тебя — хватит. Пожалуйста… прекрати мучить и меня, и себя. Я… У меня больше нет сил — терять надежду. И каждое слово было — ударом огненной плети. Каждое слово было — чьей-то взятой на себя мучительной смертью. Гортхауэр Жестокий, Меч Севера, Повелитель Воинов: четыре сотни лет сдерживавший армию Финголфина, не отступивший перед объединённой Маэдросом мощью Нолдор, переживший — всё-таки переживший — падение Тол-ин-Гаурхот; он сдавался — сейчас, понимая, что противостоящая ему сила являлась — истинно непобедимой. И покорился ей, повинуясь — скорчившийся от боли и страха Аулэ; и поглотила — пожрала — она истерзанного ложной виной Гэлторна… И в этом не было справедливости. Не было — милосердия. Не было — смысла. И Мелькор почувствовал, как впилась в его разум, захлестнула его душу — холодная, неодолимая, разрушительная ярость. Она сдавливала виски, заставляла дрожать — руки; раздробляла неостановимым камнепадом — горечь, сносила неудержимой лавиной — вину, выжигала беспощадным пламенем — скорбь и сомнения… «Неужели мы страдали — недостаточно?» Неужели это — всё, что нам осталось? Так не может быть, так не должно быть… Ярость душила. Ярость раздирала. Ярость требовала выхода: требовала найти — выход или… И сквозь вой бушующего ветра, звон идущего трещинами льда, шипение раскалённой добела стали Мелькор услышал — голос Единого… …«Пой, Мелькор, пой!»… И он запел. Не было слов у этой Песни, не было в ней гармонии или красоты: беспорядочно вырывались из его горла — столетия одиночества, обречённости и отчаяния; бесчисленные потери и безжалостные приговоры: первый — немыслимый, второй — неизбежный; бесплодные попытки объяснить и договориться — вернуть себе отнятое глухим непониманием и слепой ненавистью право… Право любого живущего: просто быть счастливым — на этой земле. Право, которое — как и Дар — должно было быть неотъемлемым. И что бы он ни сделал, как бы ни ошибался, где бы ни оступился… он не заслужил этого. Никто. Не заслуживал. Этого. «И не будет — ни повторения, ни продолжения». И вплеталась в вены — отказывающаяся гнуться сталь; и горело в груди — необъятное и негасимое пламя; и складывались резкие, высокие, разъедающие гортань ноты — в молитву о невозвращении. О невозвращении — для всех. О лучшем мире — для всех. Застонали стены Твердыни, с робким шипением потухли светильники; отшатнулся, закрывая рукой лицо, Гортхауэр — и смятенно взметнулась Арта, вопрошая, распахиваясь, подаваясь навстречу… И Мелькор впервые увидел её — полностью… …непостижимо абсолютная, невыразимо цельная; она тоже, она сама была — единой… …переплетения рек, громады гор, пласты земли — сонаправленные, сочетающиеся, совмещающиеся… …ведь держали мир, делая возможным его существование, — незыблемые и неизменные законы бытия… …и дополняла их — воля Творца: всепроникающее, всеохватывающее, всеобъемлющее определение… И он с удивлением осознал, что никогда не пробовал описать Арту, облечь её — в имеющиеся слова; даже не представлял — как, не задумывался о том, что… …не было и не могло быть отображающего мир сочетания букв — находимой разгадки, чёткого ответа… …не могла быть подпись Творца — скромной, простой и краткой… …разительно отличались друг от друга Их претворённые идеи видом, составом и содержимым; но сильнее всего разделяли — определяли — их лежащие в истоках наборы свойств… …рождённые мечтами, желаниями и убеждениями Творцов своды Законов Мира… И он видел их — обвивающие Арту многоцветные сети — пронзительно и ясно: васильковые очертания необходимого, малахитовые контуры дозволенного, золотые абрисы возможного… и гранатовые линии запретного. Он видел их, как видел — расширенные, растерянные, испуганные глаза Гортхауэра. Видел и отказывался — принимать… …и нельзя было вырвать ноты — из определения: невозможно было отменить — Законы Мира… …потому что ложилось спетое — в основу свершения, и не потерпит Творение Пустоты — в самом своём сердце… …невозможно было отменить… …но можно было — изменить… И Мелькор не знал, откуда появлялись в нём — эти сжато-протяжённые, сложно-простые мысли; откуда возникало неизмеримое и непередаваемое осознание Направлений — к направлениям, Положений — о положениях, Идей — над идеями… Но он знал; твёрдо и чётко знал — что нужно было делать. И он снова — Запел… …давясь — прошлым, захлёбываясь — настоящим, обращаясь к Арте с мольбой — об ином будущем… …услышь-меня-пойми-меня-помоги-мне-не-должно-быть-так-нельзя-жить-так… …помоги-мне-освободить-помоги-мне-спасти-их-так-же-как-тысячелетия-назад-я-спас-тебя… …помоги-мне-исправить… …помоги-исцелить… И не существовало происходящего — для живущих, не изменилось ничто в видимом, осязаемом мире: не качнулись океаны, не дрогнула земля и не шевельнулось небо; но под всем этим — за всем этим… …раздался горестный крик вскинувшейся от сострадательного гнева Первопричины; скорбный плач — выгнувшейся от разделённой боли Первоосновы… …и повинуясь им — колыхнулся Слой Истока, затряслись и завыли Опоры Претворения; сверкнули всем своим многоцветием — Законы Мира… …сверкнули, открываясь и поддаваясь… И вознеслась душа — к исходной идее мира, взлетел голос — над данным ему определением; и как же просто — как неожиданно и невероятно просто — было найти волю Отца и оспорить её — своей надеждой, своей мечтой, своей бесхитростной правдой… …«Дар. Нельзя. Утратить»… И ноты легли на письмена Эру — легко и непреложно. И одна из гранатовых линий, свернувшись, начала расцветать — вишней… …запретом, отрицающим — запрет… И Мелькор почувствовал — всепроникающее, всеохватывающее, всеобъемлющее изменение… …и стало — так… …стало — именно так… И Песнь — оборвалась. Растаяла в непостижимом, растворилась в не имеющем названия, но он продолжал слышать — ощущать во всём — её отголоски; и что-то внутри него взвилось победно и радостно: стало — цельным, сошлось — в точку, собралось — воедино; и он был… …он был больше, чем ласковое принятие Тьмы, решительная непреклонность Льда и неукротимая свобода Пламени… …он был больше, чем обречённая на поражение Твердыня и развеявшийся по ветру пепел Лаан Гэлломэ… …он был — Он был — Возлюбившим Мир… …И Восставшим в Мощи Своей… Он оказался перед Гортхауэром — одним движением, на одном вдохе, с помощью одной мысли; положил ему на плечи объятые сапфировым пламенем руки — не обжигая, не причиняя боли, никогда больше — и раскрылся. Как после падения Тол-ин-Гаурхот, когда чуть не упустил, едва не потерял; но гораздо полнее, ведь тогда он сам ещё — уже? ещё? — не осознавал себя — всецело. Себя и свои истинные, — исходные — не искажённые отчаянием и болью стремления. …смотри, ученик Мой, сердце Моё, душа Моя, смотри; увидь — во Мне… …благословенные жизни, и каждая — твоя; неисчислимые дороги, и каждая — твоя; безграничные возможности, и каждая — твоя… …шагни вперёд — вместе со Мной, войди в новый мир — вместе со Мной, восстань — вместе со Мной… …Я знаю, что ты — можешь… И Гортхауэр отвечал, захлёстывал, переполнял — беззащитным смятением, беспомощным непониманием, хрупчайшей надеждой… …поверь Мне… …Я умоляю тебя, поверь Мне, пусть даже это будет — последний раз… …Я клянусь тебе — къелл'дэи Арта, къелл'дэи гэлли-Эа***… …ты — можешь… Он не мог увидеть — всего, не мог постичь — полностью; но — гордый, смелый, неустрашимый — не отшатывался, не отступал, не отводил взгляд… …Ирни… И зажглась в его глазах — летящая искра, слишком сложная, чтобы иметь имя, и слишком вольная, чтобы признавать — какие-либо границы… …Мэй антъе тэи… …и перешёл он от идеи — к видению… …Мэй файанте тэи… …от видения — к помыслу… …Мэй тхэнъе тэи… …от помысла — к осуществлению… …Мэй мэлтайръе тэи****… И растерянно, словно бы смущённо дёрнула крыльями в раскрытых, сложенных у груди ладонях Гортхауэра — изящная янтарная стрекоза. — Ирни… Мелькор обхватил его запястья, боясь выдохнуть — не решаясь коснуться маленького подрагивающего чуда, похожего душой на огонёк свечи. И услышал сбивчивый, хриплый шёпот: — Нет… Нет. Назови моё имя… Пожалуйста, назови… …Назови, ведь я вижу себя — Твоими глазами… И совершенно противоречил ему — твёрдый, уверенный, решительный взгляд. Конечно же. Конечно. Пламенный, живой, свободный — больше, чем Сотворённый; больше, чем сын. — Таирэн Ортхэннэр. …Пламя сердца Моего. Я слышу тебя. Я понимаю тебя… И Мелькор, осторожно сжав его запястья, сказал себе то же самое, что сказал в своё время — Твердыне… …отойди, отделись, отпусти… …ибо Тобою приведён он в мир, но он — не Твой… И связь Сотворившего с Сотворённым, вспыхнув пронзительной лазурью, развернувшись чистейшим и высочайшим небом, — любовью: одной на двоих, единой — для двоих — разорвалась.***
— Ты солгал мне. Далеко не лучший выбор слов… но по сути дела мальчик был прав. Риан прекрасно отдавал Себе отчёт, что обманул его, пробудив — память, сыграв — на эмпатии и воспользовавшись — страхом. Мелькор отнюдь не был глупцом и догадался бы задать правильные вопросы… если бы мыслил трезво. И, разумеется, были другие варианты, но — более долгие, более затратные, в чём-то более рискованные, хотя и этот, конечно… И ведь не пришлось помогать: понял — сам. Постиг — сам. Справился — сам. Прямая спина, спокойный уверенный голос, сощуренные глаза прозревшего Творца и лунные блики в развевающихся на ветру седых волосах — Возлюбивший Мир, Восставший в Мощи Своей. «Интересно, найдёт ли он себе имя удачнее того, что выбрал на самой заре своего существования? Захочет ли вообще когда-нибудь его сменить?» — Не совсем. Я не лгал напрямую: вырвать ноты из определения — нельзя. Я действительно не мог и не могу отменить Общее Положение. Но Я признаю, Мелькор, что ввёл тебя в заблуждение, не сказав всей правды. Я надеюсь, что ты простишь Меня, ведь ты понимаешь — зачем Я это сделал. И Мелькор, шагнув вперёд, спросил тихо и настороженно: — Ты знал, что так будет? «Ох. Ну зачем же сразу предполагать — худшее?» — Нет, Мелькор, — покачал головой Риан. — Я вижу не больше, чем ты, и не имею привычки превращать разумных существ в Свои марионетки. Нет никаких «будет». Есть только «может быть». «Может сложиться» и «может не сложиться», и во втором случае Он изменил бы этот проклятый Закон Сам. Конечно, Он бы его изменил. Но всё же — сложилось; и пусть теперь мальчик доверял Ему ещё меньше, чем прежде, — если доверял вообще — и был в своём праве не простить, оно того стоило. Хотя бы потому, что теперь он осознавал себя достаточно, чтобы при желании суметь дать клятву Незримости и Невмешательства. Потому что теперь он больше не ненавидел то, чем являлся и чем мог стать. Потому что теперь он был осведомлён обо всех открытых для него Ступенях Существования. Потому что теперь у него действительно был — выбор. Было из чего — выбирать. — Я… понимаю, — сказал Мелькор, без колебаний глядя Ему — в глаза. — Теперь я — и вправду всё понимаю. А остальные… мои братья и сёстры… они — могут понять? Если им объяснить? — Именно так, как ты — нет. Но некие, — Он не удержался от улыбки, — основные положения — да. «Остальные» всегда будут слабее истинных Айнур, — что уж говорить о Творцах — ведь невозможно снять ограничения, наложенные — на саму Первооснову. Вот только Сила имеет не такое уж большое значение, когда дело касается — Стихий Мира. Потому что миры творятся и держатся — отнюдь не могуществом. И словно услышав Его мысль, — а может, действительно уловив её отголоски — Мелькор с неуверенным, удивлённым восхищением посмотрел на свои руки и сказал: — Я мог бы сотворить мир. «Ах, если бы». Если бы всё решалось — так просто. Не получился бы у него — полноценный мир: не хватало понимания Концепций и Категорий, ведь увидел он, на самом деле — лишь малую часть целого; не имелось опыта конструктивного взаимодействия с Изнанкой и Пустотой; и не было и близко — необходимой завершённости Внутреннего Покоя. Творцы обязаны не путать ответственность с долженствованием и права — с возможностями их реализации. Творцы обязаны действительно знать Себя полностью, досконально и всесторонне. Творцы обязаны быть неизменно точными в формулировках и определениях. Творцы обязаны уметь уходить с лёгким сердцем и навсегда. Впрочем, пока что не было смысла думать обо всём этом. Или же… — А ты хочешь? — с искренним интересом спросил Риан. И почувствовал, как Мелькор дотронулся до своей связи с Артой — как никогда объёмной, сияющей и крепкой. — Нет, — ответил он. И, снова посмотрев на свои руки, то ли добавил, то ли поправился. — Сейчас — нет. «Ну вот и славно». Из него действительно может получиться очень хороший Творец Миров, просто… не теперь. Рано. Не так, — не настолько — как прежде, и всё же… Не стоило торопиться, да и куда и зачем торопиться — Бессмертным? Однако начало было положено. «Возлюбивший Мир. Восставший в Мощи Своей. Почему всё-таки для него одно так долго исключало — другое?»