А кому-то больно...

Время не лечит. Не спасает от слез. От воспоминаний и мучительно долгих, слишком реалистичных кошмаров.Время не лечит, лишь обращает надежды в пепел. Пепел и пустота. И дышать становится труднее. Иногда приходят мысли, что не дышать вовсе было бы лучшим вариантом. В этой пустой квартире холодно и слишком одиноко. Затхлый запах приносит воспоминания годовалой давности. Ну да. Здесь вот уже год никто не живет. Да и ты бы не согласился жить в этой разъебанной норе. Вот только по-прежнему каждое воскресенье приходишь сюда навестить одинокий сквозняк и прошлогодний пепел. *** Тебя зовут Каркат Вантас, и ты ненавидишь все, что тебя окружает. Тебе почти 20 лет, и в следующем году ты будешь полноценным членом общества с каким-никаким, но образованием. Эта весна станет последней весной детства. Но как-то похуй. Тебя уже просто заебали тупые преподаватели, с участием глядящие тебе вслед. Тебя заебали ебнутые ученики, шушукающиеся за спиной. Да и друзья заебали тоже, пусть они и пытаются поддержать тебя, вытащить из дерьма депрессии вот уже целый гребаный год. Был лишь один человек, который понимал тебя, и тебе казалось, что ты тоже его понимаешь. Был лишь один человек, к которому ты стремился и который желал проводить с тобой все возможное время. Вот только... Он остался в прошлом. Он уехал год назад, без предупреждения и прощаний. Уехал, забрав твою душу и не оставив ничего взамен. Его зовут Гэмзи, но для тебя он всегда будет оставаться ебаным клоуном и самым любимым человеком. В этой пустой квартире хочется плакать. Здесь ты не сдерживаешь эмоций, как не сдерживался когда-то с ним, и сейчас, забившись в угол, ты обнимаешь холодную грязную простынь, едва ли сохранившую его запах. Пепел под ногами давно превратился в пыль. Мечты уже давно превратились в пепел. Он не вернется, ты понимаешь это. И ты кричишь, громко, хрипло. Кричишь его имя. Это было ахуенно. Целовать его губы, слизывая горьковатый грим. Это было классно. Орать на него матом и видеть его добрую укуренную улыбочку. И даже сейчас ты улыбаешься, вспоминая его жесткие, вечно растрепанные волосы, выкрашенные в угольно-черный, и непроизвольно касаешься своих волос. Краска давно смылась, и сейчас на глаза падают неровные каштановые пряди. А он говорил, что тебе идет черный. Однажды взял и самолично выкрасил тебя, пока ты спал. Ну и шумно же было с утра. И вновь ты улыбаешься. Наверно, слишком грустно, но искренне... По голым ногам пробегает давно прижившийся здесь сквозняк. Быть может, он тоже скучает по старому жильцу, а может, просто бесится в пустой затихшей квартире. На полу, на кровати, на покосившемся еще при жильце столе куча тетрадей. С мятыми, прожженными обложками, без половины страниц, залитые чем-то непотребным, они хранят в себе больше всего него. Ты давно перечитал их все, от обложки до обложки. В каждой из них стихи. Его стихи. Все-таки он писал ахуенные стихотворения и песни. Ты помнишь его голос. До сих пор помнишь тепло его рук. Как он шептал: "Люблю!", кусая острые ключицы. Как шептал: "Хочу!", поглаживая бедра. Как шептал: "Я всегда буду рядом...", прижимая полусонного тебя к себе. Ты подбираешь наугад одну из тетрадей. Целуешь пыльную мятую обложку. Ты улыбаешься. Он ведь улыбался. Он всегда улыбался, растягивая размалеванные губы в самую глупую в мире улыбку . На полу у окна две небольшие баночки. Ты раньше и не замечал их, кажется. Ты садишься прямо на пол, поднимая облако пыли. С интересом изучаешь баночки. Грим? Дрожащие пальцы подцепляют странную серую массу. Неуверенно, совсем неумело ведут по губам. Ты медленно выводишь линию, быть может, до хуя какую корявую. Ты представляешь, будто это его пальцы гладят обветренные тонкие губы. В памяти всплывают длинные жилистые пальцы. Такие наглые. Такие родные. Ты вспоминаешь его глаза глубокого черного цвета. Вспоминаешь его хриплые стоны, когда он вбивался в тебя, иступленно шепча: "Люблю!" Вспоминаешь как он пел, болтая босыми ногами. пел о любви. И сейчас ты уверен, он пел о тебе. *** Грим на губах отзывается приятным холодком. Странное ощущение, но тебе оно нравится. На полу, где когда-то стояли баночки грима, листок, мятый и еле заметный под слоем пепла. "КаРкАтУ. СаМоМу АхУеНнОмУ МоЕмУ Бро". Ты вздрагиваешь, словно слыша за спиной его голос. - Я слишком сильно полюбил, Теряя разум без тебя, Сжигая все, чего коснусь, Сжигая самого себя. Я не могу себя простить. Я не могу сказать прощай. Я ухожу. Но я люблю. Я буду помнить, так и знай. Я слишком сильно полюбил. Я потерял себя давно. Я отдаю тебе себя, Но не прощаюсь все равно... Ты закрываешь глаза, чувствуя, как внутри все сжимается. Глубокий вдох. Резкий выдох. Ты вновь смотришь на листок. Внизу приписка. Его последние слова тебе, написанные корявым, дрожащим шрифтом. Бумага здесь совсем мятая, сморщенная, видимо, от воды. - Как бы не сильна была любовь, кому-то обязательно будет больно... - ты улыбаешься, раз за разом перечитывая две кривые строчки. Он, черт возьми, снова оказался прав. Вот только, кому сейчас больнее?..