Маркитантка

      Средневековая крепость Лувр, которая служит темницей нашим узникам и которая в последствии превратилась во дворец, была построена Филиппом Августом в конце XII. В дальнейшем Лувр неоднократно перестраивался и достраивался, менял свой облик. Шли годы, менялись короли. Кто-то предпочитал жить в Лувре, кто-то за его пределами. Но все они вносили что-то свое в облик дворца. Данные здания занимают достаточно большую территорию в центральной части Парижа. Стройные ряды резных арок, пилястров и фронтонов Лувра простираются на запад вдоль Правого берега реки Сены от острова Сите в сторону великолепного Триумфального пути.       Лувр, пожалуй, один из крупнейших дворцов мира, резиденция многочисленных французских королей, года от год возобновлявшаяся и становившаяся всё краше. Это грандиозное здание притягивает и пугает одновременно. Притягивает обилием шедевров, которые хранятся в его залах в наше время, а пугает гигантскими размерами, многочисленными зданиями, в которых непонятно как ориентироваться.       В 11 веке на месте нынешнего Дворца Лувр располагалась средневековая крепость, служившая надежным оборонительным сооружением. В 1190 году, для расширения крепости началось возведение двух дополнительных крепостных башен, располагавшихся на правом и левом берегу реки Сены. Одна из башен получила название «Луврская башня», и впоследствии была также расширена. В начале XIV века вокруг Парижа была возведена новая крепостная стена и массивное оборонное сооружение потеряло свою утилитарную функцию. Поэтому в 1317 году король Карл V приказал преобразовать крепость в новый Луврский замок — palais du Louvre, который должен был стать новой королевской резиденцией. Большая часть замка была снесена в XVI веке по приказу короля Франциска I, решившему построить новый королевский дворец Лувр.       Военная Луврская крепость должна была защищать Париж в том случае, если враг поднимется вверх по Сене. Увидеть остатки той крепости сегодня не составляет труда. При раскопках были обнаружены основания стен первоначального Лувра. Их решено было сохранить под крышей музея.       В Лувре обосновывается Карл V, и крепость тогда слегка облагородили. Но в настоящий дворец Лувр стал превращаться в начале XVI века, с переездом в него Франциска I. Постепенно, десятилетие за десятилетием появлялось одно его крыло за другим.       Музеем дворец стал в 1793 году. Основу его коллекций составили приобретенные в разное время разными королями сокровища. Среди самых ценных экспонатов — «Мона Лиза» Леонардо да Винчи, скульптуры Венеры Милосской и Ники Самофракийской. План музея, который вручается посетителям при покупке билета напоминает географическую карту, на которой разными цветами отмечены истинные сокровища.       Не меньше, чем на коллекции Лувра, все стремятся взглянуть на знакомую по «Коду да Винчи» пирамиду. Гигантское творение Йо Минг Пея с 1989 года не перестает раздражать половину парижан, тогда, как другая уже привыкла. Ее появление во дворе Лувра было связано с тем, что в 1981 году встала задача увеличить пропускную способность музея и организовать пространство в подземном помещении так, чтобы всем было комфортно и светло. Идея американского архитектора китайского происхождения решила эти вопросы, а также придала всему архитектурному ансамблю Лувра некоторую интригу и лёгкость.       Пока пишется, опишу Лувр таким, каким его можно увидеть сейчас. Он представляет собой монументальный дворцовый комплекс, имеющий в плане форму замкнутого каре. Фасады резиденции щедро украшены декоративными скульптурами, лепниной и античными архитектурными элементами — традиционными для архитектуры Ренессанса. Западное крыло замка дополнено павильоном Марсан, увенчанным скульптурным куполом, в основании которого находится треугольный фронтон с массивным барельефом. Один из внешних фасадов Луврского дворца дополнен Триумфальной аркой, увенчанной бронзовой статуей четвёрки коней, которая является символом возвращения династии Бурбонов. Несмотря на то, что большинство павильонов и флигелей резиденции были возведены в разные эпохи, и являются воплощением разнообразных архитектурных стилей, основой композиции комплекса является архитектура Ренессанса и неоклассицизма.       Итак, таинственный незнакомец, лицо которого было прочно скрыто тьмой, принялся изо всех сил долбить по железному замку камнем. Звон, который окутал узкий коридор подземелья, мгновенно разразился по всему помещению, отскакивая от стен, проникая в клетки давно бывшим на чеку пленникам. Камеры внимали звону и загремели не так громко, но столь же яростно, отчего Готье показалось, что он сейчас оглохнет насовсем. Подземелье взорвалось яростными и возмущёнными воплями: — Прекратите немедленно! — Охрана! Охрана! — Схватите их и размозжите им головы!       Незнакомец прекратил свою звонкую трель. — Чёрт меня унеси, — выругался он. — Кажется, их больше, чем я насчитал. — Что же они молчали? — отозвался Готье вопросом, который, скорее всего успел задать себе каждый читатель. — Не знаю. Я простой менестрель и карманник. По случаю взломщик.       Юноша хмыкнул. — Раз на то пошло, я — рыцарь. — Готье пришлось надрывать и без того многострадальный голос, чтобы перекричать толпу. — Я сражался против самой Священной лиги и в прочих боях за Неаполитанский престол нашего короля. — Неплохо! — взвизгнул чужак и всунул Готье в руку что-то холодное. — Покажи свои навыки воина, накажи разгильдяев, спаси невинных, защити слабых.       Готье перемянул пальцами холодную вещь рукоятью в ладонь. Мэтру не часто приходилось касаться кинжала, даже во вспомогательных целях: для обороны, для убийства врага, для полевых занятий — не важно. По словам его отца, кинжал был оружием женщин и не слишком сильных. И юноша был в смятении, поскольку знакомые его кинжал обычно называли оружием крестьян, оттого он и не стремился прикасаться к нему.       Кинжал — это, пожалуй, один из самых старейших видов клинкового оружия. Ещё в древности воины пришли к выводу, что им необходимо какое-то короткое колющее оружие, которое возможно постоянно носить с собой, и которым удобно действовать в ситуациях, когда нет возможности ни размахнуться палицей, ни задействовать копьё. Первые кинжалы были сделаны из дерева и кости. Изначально в качестве кинжала использовались необработанные рога животных.       С переходом к веку металлов кинжалы стали производиться из меди. В отличие от деревянных и костяных, медные «мечи» микенской эпохи уже обладали режущей кромкой, что несколько расширило возможности их использования. Однако, они всё ещё были очень малы для изготовления более длинного оружия. Медь не годилась.       Но и после того, как медь и бронза сменились железом, маленькие «мечи» использовались ассирийцами, греками и македонцами.       Особого расцвета кинжал достиг в эпоху высокого средневековья и ренессанса. Уже начиная с начала 13 века кинжал обязательно входит в снаряжение каждого рыцаря, а начиная с начала 14 века становится распространенным и среди остальных слоев населения. Особенно среди городских жителей, что бы кто не нашептывал Готье. Но не смотря на огромное количество разнообразных кинжалов существовавших с 13 по 18 век все они входят в строгие рамки всего пяти типов: швейцарский баселард, баллок, имеющий при себе приземлённое от вида прозвище, квилон, который по сути является уменьшенной версией романского или готического меча (этот тип кинжала просуществовал во многих вариациях с начала 13 века, и вплоть до начала 18 века. Говоря кинжал — люди чаще всего представляют себе в воображении именно квилон), «ушастый» кинжал и, наконец, рондельный, к которому, кстати, относится знаменитая мизерикордия — «кинжал милосердия». Существует так же стилет, которого принято считать подвидом квилона, с виду это тонкое железное перо больше напоминает волшебную палочку. Их расцвет пришёлся именно в эпоху 15-17 веков и именно такой кинжал сейчас осязательно изучал юный рыцарь.       Резкий толчок в дверь с обратной стороны, слышимый даже сквозь всеобщую истерию, испугал Готье. Он отпрянул от двери вместе с человеком и напрягся, уткнувшись спиной в решетку. Гул смолк так же быстро, как и появился, потому что тяжело звенящие толстые ключи повернули замок в двери выхода. Готье поймал себя на том, что ему было ужасно страшно. И он возненавидел себя за это. Страх — пожалуй, самое сильное чувство из всех существующих. Он — в каком-то смысле — энергия из неоткуда, дарованная всему телу. Но что будет, если смешать его с ненавистью к самому себе?       Дверь открылась, и из неё, как из потревоженного улья, высыпала стража. Их масса разлилась по коридору в смятении, стреляя глазами по камерам в поисках нарушителя. Большинство из них были с факелами, пламя которых изящно и сурово отражалось в мечах и знававших хорошие дни доспехах. Воздух накалился от напряжения, как струна, и мужчины поснимали шлемы. У юноши едва не подкосились ноги, когда он увидел своих палачей снова, и в этот момент не заметил, как его перетащил за камеру мужчина и пытался потянуть к полу. Сорочка на нем едва слышно треснула. Однако Готье и ухом не повел и продолжал смотреть на стражников, не моргая, чуть дыша. Страх, ощущение полного провала окутал его и вытеснил все мысли, и Готье смотрел на свою смерть подобно полёвке, что смотрит в глаза змее. Никогда ранее в таком дуэте мэтр Морель не был мышью, и он дрожал, пораженный ознобом. — Что ты творишь?! — прошипел мужчина и грубо пихнул его в бок.       Но было поздно, потому что стражники довольно скоро заметили спрятавшихся героев. Четверо из них начали стремительно приближаться. — Сейчас же бросьте оружие на пол!       Охранник кивнул на кинжал, который держал Готье. Мужчина рядом с Готье поднялся и наклонился к его уху. — Рука дрогнет в попытке убить товарища по развлечениям?       Готье резко развернулся к нему и в свете факелов увидел перед собой мужчину цыганской внешности, с темной кожей, с морщинами, усыпанными по всему лицу и наполовину поседевшего. — У меня нет. — сказал мужчина и тихо усмехнулся. — Бросьте оружие! — хором подхватили подошедшие совсем близко рыцари. — От этой ловушки есть ключ, и раз ты так напуган, как маленький мальчишка, что увидел крысу, он тебе не понадобится.       Цыган взял кинжал из рук Готье и, коротко кивнув, рванул со своего места. Юноша едва успел вздрогнуть, как подол его плаща хлестнул его по лицу, а сам человек с воинственным криком прыгнул на ближайшего стражника (все они были без шлемов по уже известной причине), и всадил лезвие ножа тому глубоко в горло. Фонтан крови взметнулся в воздух, разбрызгиваясь на лица изумленных мужчин. Но когда они уже вспохватились, вытаскивая мечи, от шока хозяев отяжелевшие, цыган прошелся лезвием по шее следующего охранника, что был почти у самой двери и шмыгнул в проход. Мужчина приложил руку к шее, и глаза его стали чернее самой ночи. Рана оказалась не смертельной, ибо солдат стоял, не колыхнувшись. Готье видел, как все охранники бросились вдогонку за беглецом, кроме того, что стряхнул с руки своей остатки крови и обратил пламенный взор на юношу. — Возвращайся в клетку, мальчик.       Готье остался на месте. Тогда охранник, глубоко вздохнув, вполне уравновешенно, не обращая внимания на широкоплечесть узника, за ворот потащил его обратно в камеру. Юноша был похож на растрепанного птенца, пойманного орлом. В перспективе у него было вновь оказаться в камере, где провести в полуночном безумие оставшуюся ночь, а затем быть убитым и, скорее всего, перед казнью получить физическое наказание за попытку бегства.       «Всё это похоже на шутовское представление.» — думал Готье, обмякнув в тисках.       Именно это говорил отец маленькому Морель, когда тот не мог справиться с простейшими правилами фехтования. После этого кузнец по своему обыкновению пинал его, как камень, который явно находится не на своем месте. Неуспешность и неудовлетворенность порождают неуспешность и неудовлетворенность. Жестокость порождает жестокость. Она не может исходить из других факторов или условий жизни, как если бы легкий бриз делал людей мирными и благосклонными друг к другу. Ребенок привыкает к боли, испытываемой со стороны тех, от кого он ищет в первую очередь заботу и главный инструмент выживания, привинчивая в себе садизм и мазохизм, а сей семейный потенциал он изливает на всех, кто не сможет дать ему отпор. Само собой, человек взрослеет, а его жестокость уже неисправима и развивается подобно тому, как с костями растет все тело. И эта жестокость — не совсем чувство, а жгучая субстанция, кислота, струящаяся по венам вместе с кровью, так сильно разлагающая плоть, что её необходимо выплеснуть на кого-либо, пока не пришла очередь самого обладателя. Это как болезнь, жестокость передаётся по наследству в таких семьях и распространяется, как чума, которую стереть с лица земли возможно лишь смертью её обладателей. Именно воспоминания об этой субстанции, этой страшной болезни заставили Готье резко вздрогнуть, вырвать ворот из руки охранника и выхватить меч у него из ножн. Стражник отшатнулся и, когда увидел свой меч в руках юнца, не на шутку испугался. Ему показалось, что заключенный хочет его убить и обрушился на свои колени, раскрасневшийся, вспотевший. В один лишь миг волк превратился в ягненка. — Пощади! Не убей, и Бог тебе воздаст.       Готье, увидевший горизонт, подняв голову над лужей, степенно прошагал к мужчине и занес меч над его головой. Ослабленные руки юноши затряслись под стержнем железа. — Единственное воздаяние, которого я желаю — выход из темницы, благополучно для себя, с головой на плечах, с целыми костями, с ровной, не сломанной шеей, — vitae. — Ты просишь большего, чем можешь получить, — пролепетал мужчина, прикладывая руку к лицу, — Я могу предложить Вам более уютную камеру или пир перед смертью. Но не более того.       Готье резко опустился к нему на колени и затряс за плечи. Меч лязгнул о пол. — Мне нужен ключ, проклятый ты человек! — заорал юноша и вены вздулись у него на шее столько же от своей нетерпимости и возбуждения, сколько у охранника от страха. То не был волк, а лишь дитё овцы, облаченный в его шкуры. — Скажи, где он, и тогда я решу, что с тобой делать! — Ни за что.       Готье встал, чувствуя, как субстанция, преобразованная в дикое и необузданное желание наливается в нем, кричит и шипит, требует воли. Тогда он огляделся и не увидел в проходе никого, не было и звука, кроме тех, которые издавала юноша и охранник. Заключенные смотрели на них во все глаза, не издавая ни звука. К сожалению, Готье не хватало сил сдерживаться, и ниоткуда взявшаяся энергия одарила его физической силой и зверством. Посему узники превратились в зрителей, что глядят в ров, где дикие животные терзают людей. И Готье терзал человека. Он ударил его ногой по лицу, так, что мужчина едва не захлебнулся кровью. В любом случае, он не успел бы умереть от такой ужасной причины, ведь ему в грудь прилетел новый исступленный удар. А затем Готье упал на него и обрушил весь град своих страха и ненависти на его лицо. Брови были разбиты, разорваны губы и глаза в конце-концов потеряли возможность видеть. Все его лицо стало похоже на холст, обмазанный красными и фиолетовыми красками, смешанными с белыми струйками слюны, как если бы Готье стал художником, не избавившим себя от отвратительного суждения о самом себе. Когда стражник, окропив собой гербы на спине и груди, наконец упал замертво, Готье иссяк. Он с усталой улыбкой смотрел на очередное поле сражения, из которого вышел победителем.       «Глупец даже не догадался взять меч, что я оставил подле него», — думал он.       Впрочем, через некоторое время до юноши дошло, что ключи находились именно у этого охранника (вот так совпадение) и с ними поспешил к свободе. Едва переступив порог двери, он услышал яростные крики заключенных, но оставил пленников этой войны позади. Как он мыслил, жертвы необходимы для собственного блага. Впрочем, эти люди никоим образом не были ему нужны.       Он несся по коридорам, пропитанным холодом и чужим страхом, в перемешку с его и ожидал стражу. Стражи не было.       «Этот шут для самого себя взял всё на себя! — обрадовался юноша, пытаясь подавить свои чувства, иссякшие и превратившиеся в липкий мед, тянущий вниз, замедляя бег. — Вот так удача!»       Спустя долгое время блужданий среди огней бесчисленных коридоров этого адского муравейника, герой взмыл по ступеням и с горем пополам, со скользящими по рукам ключами, открыл дверь. Готье в сердцах пнул дверь, и та противно и оглушительно заскрипела, улетев в сторону. — Неужели я свободен.? — пролепетал мэтр.       По ту сторону двери рука поймала деревянную, полусъеденную временем поверхность, и Готье услышал голос, от которого у него волосы встали на затылке: — Карета подана, милорд, пару миль от свободы!       За дверью показалась голова всклокоченного полуседого человека. — Вы явно поймали молнию, милорд, — неожиданно для себя поддержал его веселье Готье. — Да разрази меня гром вытворять такое. Во дурак! Идёмтье.       Несколько минут спустя в лицо Готье ударил прохладный ночной воздух, и он блаженно застонал. Он едва не упал, спускаясь по ступеням, а его спутник в три прыжка оказался на мостовой и ожидал его с видом короля, готового к посвящению в рыцари. Готье расчувствовался и громко засмеялся, запрокинув голову к небу, едва стоило ему коснуться земли. Его ноги почти понастоящему чувствовали под собой землю, холодную, ночную, остывшую, уже давно не нагреваемую дневным солнцем. — Полно хохотать, — сказал мужчина, сдерживая свой смех и похлопал юношу по плечу. — Давай-ка прочь отсюда.       И Готье побежал. Побежал, как никогда. Он, как гепард, стремительно бежал по улицам, огибая дома, маневрируя в узких переулках, его ноги дробно стучали по земле, играя созвучно с его бешено колотящимся сердцем. Мужчина в плаще бежал рядом и все время кричал ему «быстрее!», и Готье бежал еще быстрее. Быстрее молнии, быстрее руки Зевса, что бросает эти молнии в дома и людей. Плащ незнакомца уже не хлестал его по лицу и отставал. Готье больше не видел ничего перед собой, никаких преград, только дома, наполненные запахами поздних кутежей. Пара собутыльников, затаившихся у пивной, искоса посмотрели на беглецов, когда те пронеслись мимо, но продолжили свои душевные беседы под благосклонными крышами и небом. Небо внимало Готье, и он чувствовал себя его обладателем и мастером побегов куда больше, чем его спаситель. Он сам себе хозяин. Готье сам вызволил себя из ловушки, прямиком из когтей смерти, а она лишь лязгнула зубами у него за спиной и с досадой прекратила свое преследование. И Готье принял это, и бежал, не зная, куда, настолько исступленно, насколько позволяли его наполнившиеся радостью и энергией мышцы. — Стой! — рявкнул незнакомец.       Готье резко остановился. Вмиг всё тело, что несло его вперед, вдруг возразило. Юноша затоптался на месте, и все перед стало тьмой более непроглядной, чем в Лувре. — Я умираю! — прошептал он, а глаза его становились все больше, по мере того, чем темнее ему виделось. — Предлагаешь закопать тебя прямо здесь? — процедил человек в плаще.       Готье облокотился о стену ближайшего дома, ногтями вобрав под них уличную пыль. Непонятное, отвратительное чувство потянуло его к земле, взбираясь из груди к глотке, ко рту… Проще говоря, Готье вырвало. — Как ты, юнец? — Ужаснее не бывает, уважаемый. — В таком случае, добро пожаловать. ________________ vitae — жизнь (лат.)