Хроники времени

Кристина не спала, слушая мерные шаги Маэстро, ходившего по гостиной взад-вперед. Он пел, но его пение не приносило ей успокоения и комфорта, как было раньше. Да, оно было по-прежнему прекрасно, но как она могла думать о лучшем, когда только что осознала, что больше никогда не увидит Рауля?! Да! Никогда!.. И самое страшное, что она понимала, что никого не может обвинить в том, что произошло. Нет, на розыгрыш это было совершенно не похоже. Вспомнить хотя бы лицо самого Призрака Оперы, когда он разглядывал идущих вокруг людей... Но кому понадобилось так глупо насмехаться над ними?! Неужели небесам?! И почему, почему, почему она попала сюда именно с тем, от кого всеми силами пыталась убежать?.. Истерика, конечно, не могла продолжаться вечно, - сил на нее просто не хватало. Но слезы все равно продолжали течь из опухших глаз, смачивая фату и то, на чем она лежала. Наконец, Призрак решил, что она уснула, и вышел. Это принесло девушке некоторое облегчение. Она могла насладиться тишиной, в которой ее не волновал голос этого демона во плоти... Надо же. Она думала, что он останется с ней и будет ее стеречь, чтобы она не пыталась сбежать. А он покинул ее - вот так, запросто, даже тогда, когда она знает, где тут выход. Конечно, в точности своих представлений она не уверена, но может примерно сориентироваться... Интересно, он такой самонадеянный, что думает, будто может держать контроль сразу над всем окружающим? Или уверен в том, что она не будет пытаться уйти? Как глупо! Кристина перевернулась на другой бок. Естественно. Она никуда не собирается идти. Она же не дура - сбегать от единственного худо-бедно знакомого человека в мир еще более незнакомый, чем это место... Это могло бы быть опасно. Впрочем, зачем сейчас думать об опасности, когда ей хотелось бы умереть? Смешно, но она могла бы даже найти что-нибудь, чем можно было бы вскрыть вены. Или то, на чем повеситься. Да даже утопиться в том же озере... Она издала нервный смешок. Убить себя она всегда успеет. А сейчас надо пытаться продолжать жить. Ко всему прочему, в кудрявую головку девушки закралась слабая надежда: что, если она как-нибудь сможет попасть обратно в то время?.. Так вот, хотя бы ради этого стоило выживать. Она вытерла слезы и, не дожидаясь новых мыслей о плохом, заставила себя заснуть. * Тем временем Париж, наконец, погрузился в так ожидаемую Призраком темноту, и он получил возможность выйти наружу, дабы совершить тайные нападения на магазины и украсть оттуда что-нибудь съестное и одежду. Ах да, ведь Кристине требуется еще и обувь... Во всяком случае, составляя в голове список нужных им вещей, он тихо прошел мимо растянувшейся на стульях Кристины и, открыв проход, шагнул в коридор. Развернулся: ему вдруг подумалось, что она начнет волноваться, проснувшись в одиночестве, и надо бы оставить ей хотя бы клочок бумаги, знаменующий о его уходе. Но потом он вспомнил, что Кристина совсем не рада видеть его, и что скорее всего просто обрадуется. А так как, ко всему прочему, он даже не знал, где тут искать бумагу и перо, то ему пришлось в раздражении покинуть помещение. Темнота всегда его радовала. По крайней мере, теперь, когда у него не было никакой маски, даже самой плохонькой, она скрывала от других его безобразное лицо... Он вздохнул. Был ли смысл думать сейчас о худшем? По крайней мере, Кристина попала сюда с ним, а не со своим женихом. Быть может, это что-нибудь да значит. Но улица встретила негласного хозяина театра совсем не так, как он ожидал. Да, было темно... В небе. Вокруг было светло от фонарей и цветных светящихся вывесок. И громко. И... Людей тоже было предостаточно. Тут что, и ночью никто не спит?!. В отдалении доносился грохот, и сперва он подумал, что там ведутся строительные работы, но когда получше вслушался в это, то понял, что грохот имел вполне обозначенный ритм и (он нервно сглотнул) ноты. Музыка, ты ли это?! Так как слышать такое надругательство над сим болезненно любимым видом искусства было выше его сил, мужчина развернулся и пошёл в противоположном направлении. И был очень неприятно удивлен, когда понял, что на улице не так уж и много запертых магазинов. Большинство из них просто-напросто продолжали работать. Ночью. Зайдя в не совсем знакомый дворик, а точнее, просто углубившись в ответвление одной из близлежащих улиц, Призрак Оперы все же отыскал наглухо запертый киоск. Старая надпись на нем гласила: «Булочная». Уже приближаясь к задней двери магазинчика, он понял, что шпилькой такой замок не взломать. Замок, надо признаться, был наистраннейшим. Вместо того, чтобы сделать обыкновенную замочную скважину - продолговатое отверстие с закруглением в одном конце, - тут поставили прямоугольную золотистую пластинку, а отверстие, в которое нужно было, наверное, вставлять ключ, оказалось странной ломаной формы, словно мастер, делавший скважину, занимался своей работой на не совсем трезвую голову. - Черт побери, - выругался он, сунув руки в карманы. Ему оставалось только выбить стекло, но это вряд ли останется незамеченным... Нет. Он не может подвергать себя и Кристину опасности в (парадокс, но!) абсолютно незнакомом городе. О Боже. Призрак развернулся и пошел обратно, понимая, что все его планы провалились. И правда, что ему было делать? Устраиваться на работу, что ли? Смешно. Кто его возьмет с таким лицом?.. Внезапно подул холодный ветер, а с неба хлынул вполне настоящий ливень. Мужчина поежился, когда ледяные капли начали колоть ему плечи, и поспешил укрыться под деревом, которое росло посередине аллеи будто бы на маленькой клумбе, загороженное низкой изгородью. И вдруг его осенило. Буфет! Ведь в Опере должен быть буфет!.. А там должно храниться хоть что-то съестное. На первых порах им хватит, а потом он придумает, как действовать дальше. Встав, Призрак побрел в свое убежище, чувствуя, как на нем сказывается усталость от всех этих происшествий. Он мог бы упасть и заснуть, но не давала мысль, что Кристина осталась совсем одна. Поэтому путь продолжался, пока наконец он почти не достиг Оперного театра. - Привет, малыш, - услышал он низкий голос справа. Женский низкий голос. - Скучаешь?.. Призрак повернулся. На него смотрела словно исподлобья ярко накрашенная женщина, одетая в короткую кофточку, еле скрывавшую грудь, и юбку до бедер, из-под которой, как на смех, виднелись чулки на подвязках. - Хочешь? Я стою двадцать евро в час, - особа приблизилась к нему, остолбеневшему от непонимания происходящего, и он вдруг осознал, что ей было совсем не за тридцать, как он подумал сначала, а, может быть, чуть больше двадцати. И тем не менее, она вела себя вполне уверенно, щекочуще проводя рукой по его груди. Потом она вдруг поднялась на цыпочки и закусила кожу на его шее. - Что вы делаете?! - наконец, придя в себя, Призрак отпихнул от себя девушку и с ужасом уставился на нее. Ночная бабочка?.. - Не хочешь, так и иди на хер, - девушка показала левой рукой неприличный жест и, словно прихрамывая, отправилась в темноту аллеи на своих огромных каблуках. Очнувшись от странного происшествия, мужчина продолжил свой путь по улице Скриба и, дойдя до заветной двери, нажал на рычаг и скользнул в углубление. Поспать... Ему нужно поспать. Иначе он так долго не протянет. Но сначала обязательно принести еды. Почти ввалившись в бывшую гостиную, Призрак машинально бросил взгляд на стулья, убедился, что Кристина все еще спала, а затем пошёл в свою комнату. К его счастью, там еще осталось несколько более или менее пригодных для ношения рубашек, и потому он быстро скинул свою старую, промокшую от дождя. Поколебался. Подошёл к уцелевшему пыльному зеркалу. Протер его ладонью и встал так, чтобы не видеть своего лица. Ну конечно! Он так и думал. На шее остался ярко-розовый след от укуса уличной девушки. Он с досадой провел рукой по болезненному следу и поскорее надел вынутую из шкафа рубашку, подняв воротник, чтобы ничего не было заметно. Но вылазку за едой ему пришлось отложить, так как у него совершенно промокли ботинки. Да-да, он носил их невысушенными еще с того времени, как вошел в озеро, чтобы убедиться, что виконта там нет. Какая безалаберность по отношению к своему здоровью... Особенно сейчас, когда целиком на его совести жизнь и благополучие Кристины. Им нужен глинтвейн! Но где он его возьмет? Каким жалким стало это прежде великолепное место, до какого состояния дошло все, что он трепетно и внимательно взращивал столько лет!.. * Кристина словно очнулась от странного тумана, охватывавшего ее тело и сознание. Тем не менее, она сразу поняла, где находится, и ей не потребовались мучительные тридцать минут, чтобы вспомнить и осознать все, что произошло до того, как она уснула. В подземелье было холодно, и большинство свечей уже догорели. Испугавшись остаться в темноте, девушка решила, что ей нужно непременно найти Призрака Оперы, потому что сама она не знала, где ей взять свечей. В подвале Оперы стояла мертвая тишина, и на миг ей стало страшно, что она осталась здесь совсем одна. Но потом из недр разрушенного подземного дома раздался тихий голос, и Кристина удивилась, что на сей раз не чувствует раздражения, только, может быть, легкую неприязнь. Она присела на свою «кровать» и заставила себя думать. Ей нужно как-то выжить, и речь не о голоде и холоде. Этот человек, тративший время в прошлом исключительно на себя, вырос невыносимым эгоистом, он даже любить не умел нормально. И все же... Ведь можно попробовать ужиться с ним, если это всего лишь на некоторое время? Потом (Кристина не определила для себя точную дату) все снова будет как прежде, она вернется назад, в свое время, а он, может быть, останется здесь. Но даже если и вернется с ней, то она уже будет свободна, потому что будет находиться там, куда принадлежит. Даже если он будет против, даже если у него тысячи, миллионы ловушек в его злосчастном подземелье, ее ничто не остановит. Она уйдет и навсегда забудет то, что пережила. Но сейчас, как ни сложно было Кристине признаться в этом самой себе, она не могла даже просто подойти к нему и попросить зажечь новые свечи. Потому что она до сих пор обижена. Она готова даже отказаться от еды, если он сумеет достать ее в нынешних условиях, если такое действие означает протест. Боже, не дай ей сдаться. - Как может взгляд чужих порочных глаз Щадить во мне игру горячей крови? - снова раздался голос из комнаты. - Пусть грешен я, но не грешнее вас, Мои шпионы, мастера злословья. Я - это я, а вы грехи мои По своему равняете примеру. Но, может быть, я прям, а у судьи Неправого в руках кривая мера, И видит он в любом из ближних ложь, Поскольку ближний на него похож!* Последнюю фразу прочли с пафосом, который так часто проскальзывал в словах Призрака. В этот момент и сам обладатель голоса показался в открывшемся проеме, медленно ступая по холодному камню пола. Заметив девушку, сидящую на кровати, он на секунду словно оцепенел, но потом продолжил свой мерный путь: - Доброе утро, Кристина. - Утро? - ошарашенно переспросила она, впервые всем корпусом повернувшись в его сторону. - Ну да, - обыденно заключил он, пожав плечами. - Как вы чувствуете себя? - ее слегка удивила манера общения на «вы», ведь вчера он обращался с ней совершенно по-другому. Возможно, причиной тому были выбивающие из колеи обстоятельства? Кристина прислушалась к себе, стараясь заметить любые движения болезни в теле, но, как ни странно, даже после вчерашней ходьбы босиком по снегу, а точнее, землеснегольду, она не ощущала никаких признаков простуды. - Спасибо, ничего. Она замялась. Нет, дело было не в вопросе, который ей задали - вовсе даже не в нем. Она просто осознала, что не знает, как ей обращаться к тому, кто никогда не называл себя иначе, кроме как ее Ангелом Музыки. - Назовите мне свое имя, пожалуйста, - попросила она, собравшись с мыслями. И тем не менее, хотя она старалась быть вежливой, ее речь была далека от дружелюбия. - Я не знаю его до сих пор. В мерцании догоравших свечей было видно, как он нервно передернул плечами, то ли от странной просьбы, то ли от ее тона. - Эрик. Зовите меня Эрик. - Хорошо, - сухо ответила она. - У вас есть что-нибудь съестное, Эрик? Я проголодалась. Сожалею, но я не кукла, которую можно легко забыть, и нуждаюсь в питании. Слова, по мере того, как она говорила, становились все более едкими. Казалось, он вспыхнул от злости, когда она закончила, и это принесло ей радость триумфа. - В таком случае, - ответил Эрик не менее едким тоном, - Вам придется подождать, дорогая Кристина. Потому что монстр, который держит вас здесь, как куклу, этой ночью потратил два часа на то, чтобы найти закрытый магазин поблизости, но взломать замок оказался некомпетентен! Некоторое время Кристина не могла подобрать слов, чтобы ответить своему учителю. Но, наконец, ответила. И притом произнесла самое жалкое и глупое, что могла произнести: - Так... Мы будем сидеть голодом? Она приготовилась к новой колкости, имевшей место быть, но мужчина удивленно на нее взглянул и тихо произнес: - Нет. Эрик отправляется в театральный буфет, пока театр еще не открыт, и зашёл вас предупредить. Кристина была поражена сразу двумя вещами: его невероятной переменой настроения и тем, что он говорил о себе в третьем лице. Но, во всяком случае, она предпочла промолчать. Девушка увидела, как он развернулся, чтобы уходить, и еле успела остановить его: - Эрик! Вы не могли бы найти мне несколько новых свечей? Тут становится темно, - она поежилась. Ей было противно от того, что приходится соблюдать все правила вежливого обращения, общаясь с этим человеком. Но отторжение вызывал не он, а то, что она, по сути, врет. Вежливость - это всегда ложь, потому что если человек действительно приятен, то понятие вежливости исчезает само собой, потому что она начинает идти от сердца... «Молчи и терпи, Даае, - сказала она сама себе. - Ты ведь не хочешь остаться одна, без крова и пищи? Тогда тебе придется быть вежливой с тем, у кого есть то, в чем ты нуждаешься». - Хорошо, я принесу вам свечей, - тем временем, произнес Призрак, отвесил на прощание изящный поклон и... ну, по крайней мере, она не видела и не слышала, как это случилось, но ей думалось, что он вышел. Через некоторое время Эрик снова вошел в гостиную, на сей раз держа в руках парафиновые свечи. - Простите, если вам они вдруг покажутся мрачными, - усмехнулся он, зажигая их одну за другой. Свечи были черного цвета - раньше ей не доводилось видеть таких. - Ничего, благодарю вас, - Кристина кивнула и тут же испугалась, что подпустила в эти слова чересчур много иронии. Боже, с этим человеком надо быть очень, очень осторожной. Он сам не хуже фитиля, облитого керосином. * Он не обманул ее, когда сказал, что уже утро - это и вправду было утро, только очень раннее: около четырех утра. Он судил по небу, потому что единственные уцелевшие часы, как раз те, что находились в его комнате, не заводились уже сто сорок девятый год. Театр был реставрирован. Конечно, не все было абсолютно так, как сделал бы он - даже немного хуже того, что было до пожара. И все-таки сносно. (О черти преисподней, почему Атлантов надо было поставить так близко друг к другу?! Места было достаточно... А эти неказистые цветы - это ведь даже не лилии, которые он терпеть не может. Это гибрид лилий с ромашками.) Большинство ходов, построенных им полтора века назад, сохранилось, и Призрак испытывал странную эйфорию хотя бы от того, что снова может бесшумно скользить по коридорам Оперы, никем не узнанный и незамеченный. Буфет, как и предполагалось, оказался закрыт на ключ. Но - какая жалость! - возможно, эти двери не пострадали, и замки стоят здесь с его времен, но для безопасности они явно никакой ценности не несут. Их можно открыть даже женской шпилькой. Или так кстати нашедшейся отмычкой, которая теперь покоилась в кармане брюк. Совершив привычное движение, Эрик услышал щелчок, а затем дверь легко поддалась. Он оказался внутри. Конечно, что греха таить, он и раньше тайно наведывался сюда, если ему было неохота отправляться в магазин ради одной рюмки красного бургундского. Поэтому сейчас он сразу оценил, насколько все переменилось. Вместо изящных стоек из дерева теперь были совсем другие, состоящие наполовину из металла, а наполовину из неизвестного ему материала. Хотя, ему приходилось признать, что белый цвет очень шел к золотому в этом месте... Сейчас ему нужно было найти ледники, в которых хранились скоропортящиеся продукты. Наверняка среди них найдется хлеб и ветчина, хотя откуда ему знать, насколько изменились вкусы населения за сто сорок восемь лет... Он скользнул в неширокий проем, очевидно, ведущий в кухню. И вдруг случайно задел рукой что-то на стене, послышался щелчок, и внезапно словно тысяча искр посыпалась с потолка - по крайней мере, так показалось его привыкшим к темноте глазам. Он в ужасе заслонил лицо рукой, но ничего не происходило, а свет теперь равномерно заливал окружающее незнакомое пространство. Призрак сквозь пальцы поглядел на потолок. Там крепились длинные и довольно тонкие пластины, между которыми были протянуты тонкие проводки, и именно эти пластины излучали ровный, словно искусственный, ярко-белый свет. Убедившись, что странные лампы не являлись оружием массового поражения, Эрик повернулся и посмотрел на стену, силясь понять, что заставило свет зажечься. Ах, да! Эту штуковину Призрак узнал сразу, потому что часто использовал нечто подобное в своих хитроумных изобретениях. Это был обыкновенный рычаг, только маленький и искусно отделанный. Уловив некоторую связь между рычагом и лампами, он протянул руку и нажал квадратик посередине. Кухня сразу же погрузилась во мрак. Рассудив, что действовать в темноте безопаснее, мужчина решил оставить все как было и прошел вглубь комнаты в поисках ледника. --- * Эрик читает один из сонетов Шекспира.