Хроники времени

Это был день премьеры «Дон Жуана». Кристина проснулась с четким осознанием, что сегодня все решится. Это прямо-таки ощущалось в воздухе, витало где-то поблизости, и продолжать находиться в состоянии полусна было уже невозможно. Против воли мысли лезли в голову Крис, и она не могла с этим ничего поделать. «А что, в общем-то, должно решиться? - сонно спросил внутренний голос. - Ведь все уже и так решено. Эрик остаётся с ней, ты переламываешь свою гордость и даешь добро Жерару. Ты ему нравишься, он симпатичен и не так уж беден. Ты выкарабкаешься, Даае». Выкарабкается? Ну, конечно. Нужно же было хоть когда-то начать самостоятельную, только свою, жизнь, которой Крис могла бы распоряжаться, которую могла бы устраивать. И это не плохо, это хорошо. Только вот... Был бы рычаг, которым можно было бы выключать чувства. Не навсегда, конечно - на некоторое время, - но это бы стало неоценимой помощью. Порой они, эти чувства, мешают... В маленьком оконце под потолком забрезжил голубоватый рассвет. Город неизбежно просыпался, и надежды хоть на немного еще спрятаться в свою невидимую раковину, отгородиться от мира, больше не было. Крис спустила ноги с койки, сразу же наткнувшись ступнями на ледяной пол, и побыстрее надела туфли. Около зеркала с расколотым краем, в углу, тьма была еще густой; на свое сумеречно угадывающееся отражение Даае предпочла не смотреть. Ей не доставляли удовольствия зеркала - легкая неприязнь к ним осталась еще с того времени, как Кристина пыталась безрезультатно сбежать на край света от грозного Призрака Оперы и чувствовала себя в ловушке. Теперь, конечно, от тех жутких образов остались лишь воспоминания. Эрик изменился. Несомненно, качества собственника в нем остались, но они уже не были столь гипертрофированными, как в том времени. Он знал, что помимо него для Кристины существует еще и внешний мир, и сам порой не без охоты с этим миром взаимодействовал. Мысли о Призраке снова неизбежно вылились в легкую, но все еще ощутимую боль. Эрик, Эрик... Неужели твоя сумасшедшая любовь могла взять и просто-напросто исчезнуть, испариться? Или это наказание такое за все Кристинины предательства? Даае с трудом заставила себя ни о чем не думать и пошла в общую ванную комнату дортуара, дабы ополоснуть лицо холодной водой. По пути ей никто не встретился: балерины досыпали последний полагавшийся им час. Проходя мимо своей гримерной, Кристина в задумчивости остановилась. Потом достала из кармана ключ, повертела в руках... В гримерке было сумрачно. И, как в темном, тревожном сне - на фоне светлеющего с каждой минутой окна ажурно чернел силуэт розы. В вазе стояла новая алая роза, и на тонком стебле угадывалось наличие черной ленточки. Кристина резко вздохнула, щелкнула выключателем и в два широких шага достигла стола. Схватила цветок; капли воды из вазы, задержавшиеся на стебле, упали ей на юбку. Какими бархатными были лепестки! И как больно было от воспоминания о таких же мягких, податливых губах Ангела. Зачем он прислал новую розу, если больше не любит? Если больше не желает видеть ее... Может быть, Эрик не хочет, чтобы она забыла о нем? Может быть, пытается как-то загладить свою вину? Но знает ли он, что она его любит?.. Кристина очень хотела заплакать. Но не смогла, и только дуги ее бровей так по-взрослому сошлись у переносицы. * Время, неумолимо приближавшее час премьеры, теперь подошло к половине седьмого вечера. Эрик предпочитал не выходить из своего кабинета. Уже полностью готовый к выходу на сцену, он все поправлял и поправлял воротничок рубашки, распахнутой на груди (данное обстоятельство не особенно его смущало). Немного, еще немного - и начнется его триумф. Триумф Дон Жуана, настоящего, о котором и была вся эта опера - о нем самом. Мурлыкая про себя партию, Эрик ходил по комнате взад-вперед, ловко управляясь с вихрящимся плащом, как вдруг дверь открылась, образуя узкую щель, и в эту щель воровато скользнула знакомая фигура. - Простите, что беспокою, - в привычной вежливой форме извинился Пулен. - Вам еще ничего не известно о планах Робера?.. Она стоял, плотно прижавшись спиной к двери, и Эрик вдруг подумал, что этому человеку дорогого стоит подобная смелость. Тем ценнее была его жертва во имя благополучия... нет, не Эрика - театра. - Честно говоря, в последнее время мне было не до Робера, - честно ответил Призрак. - Я тоже ничего не знаю, - виновато признался бывший секретарь. - Робер надежно скрыл от меня все лазейки, которые позволили бы получить информацию. Я сожалею, мсье Дестлер, но, кажется, катастрофу, которую замышляет Ланс, предотвратить будет уже невозможно. И, сдается мне, случится это все сегодня. - Почему вы так думаете? - больше из любопытства спросил Эрик. - Робер любитель широких пафосных жестов. Где он задумает осуществить свою месть, как не на вашей премьере?.. - Что ж, вполне логично, - согласился Эрик, снова погружаясь в мысли. - И перестаньте передо мной извиняться, пожалуйста. Помните, вы не должны были мне ничего из того, что успели сделать. - Я должен был своей совести, - ответил Морис и вышел. Он уже не выглядел таким испуганным, как в момент, когда заходил. «Что ж, в таком случае, сегодня действительно решится все», - с налетом грусти подумал Призрак. В это время дали первый звонок, и он, тоже покинув кабинет и тщательно заперев его, стал пробираться к выходу на сцену. С ним здоровались, его провожали взглядами, но он ничего не замечал, полностью уйдя в образ Дон Жуана, как в защитную оболочку. - Эрик! - вдруг окликнули его. На этот раз Призрак обернулся, потому что голос принадлежал не кому иному, как Габриэлю. Тот, протиснувшись между двумя актерами и тем самым вызвав в свой адрес сдвоенное недовольное бурчание, догнал Дестлера и приветственно хлопнул по плечу. - Здорово, как ощущения? Скорее всего, Морран имел ввиду отношения с Кристиной, но Эрик ответил: - Спасибо, неплохо. - О, я еще не забыл своего обещания быть твоим самым ярым фанатом, - выразительно поднял бровь Габриэль. - Я и Мию с собой прихватил... Эрик подспудно знал, что девушка уже поведала брату их печальную историю, и ожидал от Габриэля не лучших комментариев по этому поводу, но тот предпочел промолчать. Видимо, решил, что перед премьерой лучше не заводить подобных разговоров. - Ладно, итальянского тебе buena fortuna, - улыбнулся Морран на прощание и скрылся в толпе прежде, чем Эрик успел что-то сказать в ответ. Прозвучал второй звонок, третий; Призрак ждал увертюры, надеясь, что оркестранты не успели позабыть то, чего он требовал от них на репетициях посредством дирижера. Сцену, ещё скрытую за кулисами, было хорошо видно, и рабочие на ней казались муравьями, проводя последнюю проверку декораций. Эрик подсознательно ощущал постепенно насыщающуюся волшебством атмосферу зрительного зала. Зрители, пока еще гомонящие, напряженно ожидали чуда. «Что ж, - самодовольно подумал Призрак, - они его получат». Вдруг сзади послышался какой-то шум, актеры зашевелились и загомонили. Эрик обернулся, ища причину ажиотажа, и наткнулся глазами на Пулена. Тот был бледен. - Что такое? - первым начал Призрак. - Началось, мсье Дестлер, - шепотом ответил бывший секретарь. - С дирижерского пульта пропали ноты. Эрик нахмурил брови. Слава Всевышнему, гримерам удалось сотворить чудо и сделать из его лица нечто человеческое, и частью этого была искусно приклеенная темная бровь над правым глазом. - А второй экземпляр? Запасной же напечатали! - спросил он. - В том-то и дело, мсье, что второй экземпляр положили в кабинет директора, и... он тоже пропал. Дирижер отказался дирижировать без партитуры. Эрик не знал, что на такое сказать и стоит ли вообще что-то говорить, ибо слов как-то не находилось. Ему одновременно хотелось и хорошенько встряхнуть Пулена за грудки, чтобы тот перестал молоть чушь, и чтобы спектакль уже, наконец, начался, и выдать тираду нелитературных словечек на весь зал. Однако, черт побери, Морис говорил правду, а это значило, что постановке суждено сорваться. - Что нам делать, мсье Дестлер? Эрик сдавил руками виски. Он напрягал все свои мыслительные процессы, чтобы как-то исправить ситуацию. Наконец, на него снизошло какое-никакое озарение, и он, встряхнувшись, скомандовал: - Я знаю партитуру наизусть. В костюмерной есть запасной костюм Дон Жуана. Идемте за мной, первым делом скажите осветителям, чтобы не гасили люстру раньше времени, ясно? Идите. Пулен почти бегом направился к осветительской будке, а Эрик - также почти бегом - в сторону гримерных и костюмерных. В одной из гримерок, а точнее, вполне определенной гримерке, Призрак рассчитывал найти нужного человека. Хотя, казалось, большинство работы над оперой уже пошло прахом из-за подлянки режиссера (в его вине Эрик не сомневался ни минуты), высшие силы, видно, не были против премьеры. «Нужный» человек нашелся почти сразу. - Иди к гримерам, быстро, - с порога бросил он вместо приветствия (в напряженной ситуации Эрику было довольно сложно сохранять свой привычный любезно-отстраненный вид). Жерар удивленно поднял русую голову и воззрился на композитора. - Я знаю, что ты знаешь партию, - шагнув вперед, продолжил Эрик. - Ради всего святого, иди переодевайся и гримируйся. - Простите, мсье Дестлер, но что происходит? - кажется, больше всего этот полный наглости и самомнения человек был поражен тем, что к нему обратились на «ты», и у Призрака неприятно защемило в груди от этой мысли. Эрику и самому было противно просить помощи у того, кто явился виной главной его беды, но на данный момент пришлось засунуть свою гордость и обиду... ну, так скажем, куда подальше. - Произошла неувязка, мне придется дирижировать. Споешь первый акт, а там увидим. Если справишься, я добьюсь того, чтобы тебя поставили во втором составе, хорошо? - Ладно, понял, иду, - последовательно выдал Лавуа и со всем рвением, хоть и все еще оторопевший, бросился выполнять поручение. Эрик же пошел к оркестровой яме. По его телу катилась какая-то большая эмоция, название которой он придумать так и не смог. Он остановился перед дверью в оркестровую яму, в которой по-тихому разыгрывались оркестранты, и снял маску, но потом почему-то передумал и надел ее обратно. Было в этом что-то фееричное. Благо, оркестр предупрежден о замене дирижера. Дежа вю - опять сзади подошел Пулен. Запыхавшийся, красный, хотя обычно имеющий довольно бледный цвет кожи, Морис сообщил: - Я дал команду гасить свет. Сейчас пойду, попробую до конца первого акта отыскать партитуру. - Спасибо, - Эрик искренне пожал Пулену ладонь и, открыв дверь, вышел под прожигающие насквозь лучи софитов. Зал взорвался аплодисментами таинственному дирижеру в маске и плаще. «Во всяком случае, остаться в костюме не оказалось провалом», - удовлетворенно отметил Призрак про себя и поклонился. Свет софитов волной перекатился из оркестровой ямы на закрытый занавес. Мужчина встал за пульт и взмахнул дирижерской палочкой. Тонкие голоса скрипок: он специально поставил там обозначение morendo - «замирая»... Они все тянут одну и ту же ноту, пока солист-скрипач внезапно не вплетает в этот простой холст свою прихотливую, виртуозную партию. Конечно, в игре оркестра присутствовали недочеты, но, в конце концов, дело не в этом. Никто не может безошибочно сыграть музыку, и именно поэтому музыка бесценна. Именно поэтому она - искусство. Вот вступила тяжелая, густая поступь литавр. Вкатилась в воздух волна звучания контрабасов, полная невысказанной, пока еще сдерживаемой мощи. Гобой проводит тему финального хора, и звучание ее напоминает похоронный марш... И вот, совсем внезапно, вылился в пространство тонкий, тихий звук флейты. Это партия Аминты, ее первая ария, ее лейтмотив. Это музыка, носящая нежное имя Кристина. Эрик находился в тени для большинства зрителей, но вместе с тем пребывал на вершине всего мира. Прежде, только начав писать оперу, он некоторое время стоял перед выбором: дирижировать ей или самому петь главную партию? Потом появилась Кристина, и постановка стала последним шансом завоевать ее, поэтому выбор оказался очевиден. Эрик свой шанс использовал... да и, пожалуй, не пожалел об этом. Сегодня, возможно, тоже его последний шанс. Если только Крис вспомнит, как ее всегда завораживала его музыка, она, должно быть, сменит гнев на милость... Нет, не так: безразличие - на что-нибудь более человеческое. О, Кристина всегда знала, как причинить ему наибольшую боль. В его логове, когда он впервые ее туда отвел, она сорвала с него маску, хотя, очевидно, подозревала, какой будет его реакция; на крыше Эрику доставил боль даже не сам факт признания и поцелуя, а то, что Кристина выпустила из руки его розу, забыв о ней. И вот теперь... Она же, наверное, понимает где-то там, внутри, что именно отсутствие у нее любых эмоций по отношению к нему страшнее всего. Даже злость, ненависть не была бы таким страшным оружием. Тогда Призрак знал бы хотя бы, что он не безразличен ей. Каскадом скатился вниз унисонный звук скрипок, и увертюра закончилась, не доходя до тоники, как бы обрываясь. Первый акт был чем-то похож на версию Моцарта. Во всяком случае, Дон Жуан пробрался в комнату знакомой девушки, чтобы совершить романтическое похищение. После этого они должны были оказаться на окраине близлежащей деревеньки, дабы там, на душистых мягких травах ночного поля, предаться страсти. Эрик продолжал самозабвенно дирижировать, тем не менее, одним глазом наблюдая за игрой Жерара. Этот мерзавец, как назло, играл и пел вполне сносно и даже хорошо. Казалось, в тот момент он просто попал в свое амплуа обольстителя, да и пропал в нем, став просто частью этого любовно и тщательно продуманного образа. Но отвращение и наступающий гнев приходилось подавить, потому что на совести Призрака лежала вся опера. * - Удачи, - пожелал кто-то из хористок, когда Кристина проходила мимо, направляясь к выходу на сцену. Она знала, что Эрик, скорее всего, предпочтет прийти заранее, чем затем добираться впопыхах, и потому специально пошла чуть позже, чтоб уж точно не столкнуться с ним нечаянно. Из-за кулис было хорошо видно, как Дон Жуан то медленно и нежно, а то комичной скороговоркой уговаривает девушку отдаться ему. Кристина неосознанно подалась вперед, стараясь поймать каждое движение Эрика. Двигался он как-то менее изящно, чем обычно, и Крис списала такой эффект на сценическое волнение (хотя, какое, спрашивается, сценическое волнение у человека, для которого сцена что дом родной). Дон Жуан взял верхнюю ноту в дуэте. И Крис оторопело уставилась на него: она точно помнила, что Эрик пел совершенно по-другому. А потом она вдруг поняла, что голос это совсем не Эрика. Дон Жуан повернулся. Даже при всем желании его просто невозможно было назвать Призраком Оперы. Потому что это был Жерар. Кристина протерла глаза и для верности тряхнула головой. Видение не исчезало... Но как? Почему? Почему не Эрик? Что с ним случилось?!. Если бы сейчас не нужно было бы выходить на сцену, чтобы спеть арию, Крис бы помчалась его разыскивать, наплевав на все доводы разума. Но время бесцельного стояния за кулисами неизбежно подходило к концу. «Да ведь я не смогу спеть с ним дуэт», - с ужасом подумала Кристина. Ее сознание не желало смиряться с тем, что кто-то может занять место Эрика. Она ужасная актриса. Это факт. В пении она, определенно, делала успехи с первых уроков, а вот с актерским мастерством у Даае были проблемы. Призрак пытался исправить это и так и эдак, и, надо отдать ему должное, кое-что ему все-таки удалось сделать. Но в остальном сценическое мастерство даже у некоторых хористок было куда приличнее. Дон Жуан и его покоренная и влюбленная спутница убежали со сцены, и настал тот самый момент, когда перед зрителями должна была предстать Аминта, воплощение невинности и чистоты. Кристина, последний раз рвано вздохнув, ступила на гладкий пол. Она запела. Аминта ожила. И вдруг Кристину посетило до дрожи знакомое чувство. Она почувствовала его взгляд. Непроизвольно стала шарить глазами по рядам кресел, пытаясь отыскать Призрака. Взглянула в оркестровую яму - и еле удержалась от удивленного вздоха. В плаще и черной маске, грозный, величественный, Эрик возвышался над оркестром, и при каждом взмахе дирижерской палочкой его плащ становился похож на крылья летучей мыши. «Ты не должна смотреть на него, этого нет в сценарии», - резонно заметил внутренний голос. «Я знаю, - беспомощно отозвалась Крис. - Только не будь жестоким, я просто... должна смотреть. Я буду петь для него. Пусть он услышит мою последнюю песню, предназначенную ему одному». Когда она закончила, то вдруг поняла: в глазах стоят слезы. Вернувшись в реальность, Даае не сразу поняла, в чем дело, но через мгновение зал уже рукоплескал ей, и девушке только и оставалось, что растерянно вопрошать самое себя, что же такого знаменательного она только что сделала. В любом случае, все продолжалось; в этом акте роль Кристины была выполнена. Почти влетев за кулисы, Даае носом к носу столкнулась с Жераром. - Ты была великолепна, - он попытался заключить ее в объятия. - Не сейчас, ты помнешь мне костюм, - отстранилась та. - А что с Э... мсье Дестлером? Почему дирижирует он? - Мне не объясняли суть ситуации, - недовольный тем, что Крис отвергла его нежности, нахмурился мужчина. - Дестлер просто пришел ко мне и сказал идти переодеваться и гримироваться. И пообещал поставить во второй состав. Больше я ничего не знаю. - Ладно, - проигнорировав новую попытку Лавуа прикоснуться к себе, Кристина проскользнула мимо него и направилась переодеваться для следующего акта. * Тишина в театре была зловещей. Пулен сразу подумал об этом, стоило ему покинуть зал, где было куда большее скопление людей. Все здание было безмолвно и пусто. Но один человек все-таки был обязан быть в театре. Робер не мог сейчас быть в зале. Он не мог бы спокойно наблюдать триумф своего соперника. Дверь в кабинет Ланса оказалась надежно заперта. Морис собирался смалодушествовать и обрадоваться, что не придется испытать на себе гнев бывшего друга. Но он быстро осознал, что поступить таким образом было бы довольно подло и трусливо. А трусом он больше быть не хотел. Если вспомнить, то можно же было взять ключ... Когда отвернется охранник. Это была рискованная затея, но Морис был не уверен, что Робер действует в одиночку. Он мог уже успеть договориться с нужными людьми в театре и побаловать их заслуженной платой за содействие. «Значит, ключ тебе придется просто выкрасть», - пронеслась безжалостная мысль. Морис не крал раньше. Сегодня ему предстояло это исправить. Во всяком случае, беря нужный ему ключ, Пулен натерпелся страху. Ему все казалось, что сейчас кто-нибудь обо всем догадается и набросится на него со всей беспощадностью. Кто это будет, Морис не имел понятия. Впрочем, дошел обратно он без приключений, хотя и постоянно чувствовал, что то за ним пристально наблюдают. «В конце концов, не может же Робер хотеть убить меня», - успокаивал себя бывший секретарь. Разве их многолетняя дружба ничего не значила для режиссера? Нет, в это Морис не верил. Как можно тише, несколько раз оглянувшись на неизменно пустующие коридоры, Пулен провернул в скважине с трудом доставшийся ему ключ. Неслышно вошел. Он не ошибся: Робер стоял посреди кабинета спиной к двери, покачиваясь из стороны в сторону, словно в прострации. Выглядело это действо жутковато, но Пулен уже привычно себя пересилил и с грохотом захлопнул за собой дверь. Ланс резко крутанулся на пятках, сразу же безошибочно целясь взглядом в бывшего помощника. Его глаза сузились, превращаясь в две черные щелки, в которых уже мало чего осталось человеческого. - Ты, - не своим голосом прошипел режиссер. Сперва его тембр показался Пулену загробным, но потом он вдруг понял, что Ланс просто простужен. - Я, - бесстрашно отозвался Морис. То существо, которое теперь стояло перед ним, имело оболочку, парадоксально похожую на тело бывшего друга. Но внутри - он знал - все было выткано отравой зависти и звериной яростью. Ланс до неузнаваемости изменился. - Зачем... пришел? - с перерывами, кашляющим голосом, тоже теряющим всякую связь с его человеческим обличьем, спросил Робер. - Ты знаешь сам. Показалось ли Морису, но на секунду во взгляде режиссера мелькнула надежда, которую тот, правда, тут же задушил. Следом рот его растянулся в устрашающей ухмылке. - А, хватились, что ли... Ну, ничего, верно, сегодня просто не ваш день, неудачи бывают у каждого, - с нескрываемым блаженством в голосе пропел Робер. - Ланс, отдай мне партитуру. Обе. Казалось, никогда прежде Пулен так не чеканил слова. На этот раз его речь напоминала речь робота. - Почему я должен делать это? - со спокойной уверенностью, словно лев, знающий, что жертве некуда бежать, спросил Ланс. - Кто тебе сказал, что жизнь честна? Если она не была честной по отношению ко мне, то вряд ли я позволю ей быть справедливой к вашей жалкой шайке. - Ланс, отдай мне обе партитуры, - повторил бывший секретарь. - Нет, - оскалился тот в бессовестно веселой улыбке. - Ни за что. Ведь эти ноты нужны твоему Эрику, верно?.. - Я могу просить тебя, Ланс, - настойчиво ответил Пулен. - Только помни, что умолять не буду. И я прошу тебя: пожалуйста, отдай мне партитуру. - А то что? - Поверь, пройдет немного времени, ты успокоишься и потом всю жизнь будешь жалеть о том, что сделал. - Неправда. Я сделал то, что хочу. Я осуществил свою мечту. Вряд ли мне придется пожалеть об этом, и ты это знаешь. Морису не пришлось искать сомнения в этих словах - оно лежало на поверхности. - А ты знаешь, что придется, Ланс. Я говорю тебе это не потому, что собираюсь насмехаться или причинять тебе боль. Я все еще твой друг. Правда, теперь я свободен. - Если ты мне друг, то уходи, Морис, уходи, чтобы я не видел тебя больше никогда. И за всей этой ненавистью, звучащей в голосе Робера, как в клетке, сидел обычный сметный человек. - Я уйду, только сперва отдай мне партитуру. - Пошел ты к черту, она сгорела!.. - вдруг взорвался режиссер. - Я сжег их обе! Зови своего композитора, пусть полюбуется на эту горку пепла в камине и попробует прочесть хоть одну ноту! Ну же, смелее!.. Ланс стоял посреди кабинета и вопил, а Морис с сожалением глядел, как дрожит и скребет ногтями решетку поверженный и умирающий в Робере человек. - Что ты сделал с собой, Ланс? Зачем так?.. Ты ведь всегда был порядочным человеком. Но ты стал использовать ужасные средства для достижения своих целей. Почему? - Идиот, - прошипел режиссер. Его колотила крупная дрожь. Он неуклюже развернулся к столу, до упора повернул черный ключ и отпер ящик стола. Его руки достали оттуда две объемные пачки исписанной нотной бумаги. И вдруг дрожь прекратилась, Робер размахнулся и с невероятной силой швырнул обе партитуры на пол. - Н-на, подавись!.. Все вы там подавитесь своей оперой! Он кричал еще что-то и ревел, словно раненый зверь; Морис поспешно принялся подбирать ноты с пола. - Я знал, что в тебе есть совесть, Ланс, - сказал он в спину озверевшему режиссеру. - Спасибо. - Пошел к черту!.. - взвыл побежденный зверь. Морис послушался; из-за двери донеслись глухие рыдания. Это плакал так и не нашедший выхода из клетки человек. * После второго акта Эрика настиг взъерошенный и потрепанный, но излучающий радость победы Пулен. - Нашел! Обе! - Не знаю, как вас благодарить, - отозвался Призрак, бережно, словно ребенка, принимая ноты из рук, можно сказать, друга. - Не нужно благодарности. Сейчас позову дирижера, а там... Разбирайтесь сами, мсье Дестлер. - И все равно спасибо. Вы спасли ее. Эрик прижал к себе свое детище и пошел за кулисы, где должен был быть Жерар Лавуа. Собственно, там он и оказался. - Что ж, вам пришлось петь в два раза больше, нежели я предполагал, но со своей задачей вы справились, - с легкой неохотой признал Эрик. - А посему, теперь моя очередь выполнить свое обещание. Вы будете петь во втором составе. - Спасибо, - Лавуа пожал композитору руку, что была не занята нотами. - Только не опаздывайте на репетиции, - строго предупредил Эрик. Сделал он это, конечно, не потому, что Жерар постоянно приходил не вовремя. Даже скорее, напротив. Но нужно же было что-нибудь сказать. Соперник скрылся за углом - пошел снимать грим, - а Эрик привалился спиной к стене, облегченно вздыхая. Хоть и не без стресса, но все удавалось. Пожалуй, в кои-то веки Призрака Оперы настигла удача.