Бездна, в которую прыгают двое

      Вчера вечером омега решился проверить электронную почту, обнаружив пару оповещений и новое письмо.       Содержание того было неожиданным, как и его отправитель. Не просто неожиданным, а шокирующим. Точнее, вторая его часть, потому что в первой Каччан рассказывал Изуку о том, какой же он неудачник, поэтому-то новый ученик геройской академии смиловался.       Изуку опять смешат неправильные вещи, потому что эти метания его забавляют. Потому что он видит настоящие мысли отправителя в этом наборе букв, но даже если тот попытается уничтожить в его жизни что-то ещё, то не получится. Нечего.       Презирает ли он его? — Хахаха, — смеётся милый зеленоглазый мальчик, получая невероятное удовольствие от такого глупого письма. Как смешно, что у него ничего не осталось.       Каччан чувствует себя благородным мужчиной, отправив емэйл с приглашением на тренировку. Так и должен поступать альфа — действовать!       Изуку хочет смеяться, потому что этот придурок вскрывает его ещё даже не зажившие раны. Талант делать Мидории больно. Не так больно, как было сначала, но всё ещё жаляще-неприятно.       Чего добивался Катсуки? Ничего, просто порыв, которому он почему-то поддался. Ну, ему так кажется.       Когда-то давно Бакугоу, кажется, ещё мог порадовать омегу. — Каччан, ты такой крутой и сильный! И правда номер один! — зелёные глаза ярко сияют, полные искренней радости и восхищения.       Мидория тянется к нему с распростёртыми объятиями и смыкает замок рук вокруг рычащего альфы. А кроме этого рыка в ответ получает, как кажется самому Катсуки, безболезненный удар в грудь. Полный отвращения взгляд сильно задевает продолжающего кривовато улыбаться омегу.       Изуку всегда болело сильно, почти обжигающе и очень мучительно, только Бакугоу об этом, конечно, не знал. Даже не догадывался, что на самом деле плечи и грудь парня покрыты сетью ужасных шрамов от ожогов.       Сейчас он пытается представить мягкость этих рук на своей спине, шее, лице. Да, прямо сейчас, надевая костюм для тренировки, ощущая, что эти мысли не просто будоражат, а заводят, он застёгивает молнию на забинтованной груди. Ох, он чувствует себя идиотом, потому что стоило плюнуть на саму идею возрождения отношений с Изуку. В любом виде. И он, наверное, плюнет, сейчас для галочки проявив какую-никакую инициативу.       Никто не знает о его метке. Позор, что у номера один такое клеймо. Немного стыдно за беспричудного Деку…       Он надеется, что Изуку пришёл. Хотя бы потому, что отослав приглашение признал своё поражение, а отказа не примет. Он так и написал: «Надеру жопу, если не увижу твоего хлебала». Но Катсуки слабо верит, что это хотя бы привлекло внимание мальчишки, он почти не верит, что сможет встретиться с его теперь уже холодным взглядом… И всё же надежда теплится где-то внутри. Он запихивает её глубже, ведь стоило бы посвятить себя учёбе, а не розовым соплям.       Кроме того, разве сейчас, когда он по-настоящему номер один, да ещё и пригласил его, разве он не заслужил элементарного уважения от того, кто раньше ходил за ним хвостиком?! Катсуки со щемящим в груди чувством представляет, как маленькая ладонь гладит его по волосам-колючкам, можно даже против шерсти, он бы не сильно бурчал и уж тем более не отбросил бы руку взрывом. Он будто бы наяву видит сияющие зелёные глаза напротив. — Бляяять, — чуть ли не воет он. Почти получилось запихнуть всё это безобразие поглубже, но дерьмо так и прёт наружу.       Зелёная макушка цепляет взгляд бордовых глаз, потемневших от какого-то странного чувства. Ему плевать, что бормочет Айзава, ему похуй на Киришиму, ему точно чхать на летящий в него камень, который разрывает взрывом.       Мидория смотрит на него. Сейчас. Не с фотографии. Настоящий. Живой. Слегка бледный, даже серый, потрёпанный, но живой, настоящий. Кровь приливает к лицу и Катсуки хочет верить, что ему кажется. Он не краснеет.       Удивлённое лицо на трибунах говорит о другом.       Мидория не выглядит очень довольным, даже слегка раздражённым своим появлением здесь, шумом и грохотом, пёстрыми костюмами. Но он улыбается такой реакции на себя, а потом улыбается тому, что сломавший его жизнь парень зарделся и резко отвернулся, убегая.       Он улыбается ему как раньше, даже не придавая этому значения. Но Катсуки придаёт. — Да как этот мудак смеет?!       Изуку ловко крутит меж пальцев карандаш, со скучающим видом что-то записывая и напевая себе под нос. Иногда он долго смотрит в небо, потом, не смотря в тетрадь, что-то помечает там ровным красивым почерком.       Катсуки это почти расслабляло, а других — напрягало. Особенно учителей. От Мидории все, кроме Катсуки, чувствовали ауру враждебности. Она была даже сильнее, чем у Бакугоу, потому что никто не знал, как себя поведёт гость. Зелёные глаза казались ядовитыми.       Незнакомец настораживал учеников, за ним следили учителя. Он напоминал Айзаву, сейчас они были слишком похожи. Скучающе смотрели на стадион, Айзава что-то комментировал, а Изуку записывал. Записывал. Записывал. Больше, чем Сотриголова открывал рот.       Иногда Мидория нежно улыбался чему-то, оставляя в тетради ещё пару строк.       О наблюдателе у окружающих сложилось очень противоречивое впечатление. В голову к каждому закралась мысль, что перед ними сейчас самый нежный и типичный представитель милой и ранимой омеги. Но тогда как он вообще уживается с резким и грубым Бакугоу? Сама идея того, что они как-то связаны казалась бы противоестественной, если бы не внезапно пробудившийся инстинкт самосохранения в отношении гостя. И всё это настораживало, напрягало, но ставило на свои места. Прекрасно, природа свела двух монстров!       Особенно сильно от страха сжимались сердца учеников, когда на эти улыбки реагировал Катсуки, то резко нападая, то останавливаясь и будто бы пытаясь спиной ощутить изгиб губ. В один из таких моментов Катсуки умудрился с криком перепрыгнуть двухэтажное здание и сбить с ног сразу пятерых противников и двух союзников. И всем было ясно, что это не просто знакомые. Очевидно, что Катсуки пытался скрыть что-то, уж очень активно и дёргано бегая по чуть ли не распавшемуся бетону. Гудок.       Первый этап завершён. Бакугоу нехотя уходит со стадиона, вновь теряя Изуку. И всё время, проведённое вне поля, он дёргался, стучал ногой по полу, кусал губы и не мог определиться с позой. — Ты не заболел? — интересуется Очако, пытаясь заглянуть в глаза парню и очень рискуя. Катсуки думает, что эта девочка-омега лезет не в своё дело, но молчит. Игнорирует, потому что ничего кроме матов в голову не приходит. Ему охуенно.       Его приходится потрясти за плечо, потому что он застыл около стены и не двигался слишком долго, даже когда объявили второй этап.       Уже после тренировки Бакугоу пытался решить — стоит ли ему подойти к омеге. Но заметив, что какие-то суицидники решили издеваться над Изуку, забыл о том, что вопрос вообще был.Хотя тот их благополучно трижды послал в эротическое путешествие и игнорировал. Но Альфа уже был взбешён. Двух недотёп из Б класса сносит взрывом хотя бы потому, что Катсуки внезапно хочет защищать. Он уже не думает о причине, больше не ломает голову: инстинкты, чувства или разум.       Он глупо стоял, тяжело дыша, а Изуку сидел. Лицо гостя не выражало ничего, собеседника — тоже. Тишина. Даже ребята затихли, ожидая развязки.       Альфа пытался унюхать хоть что-то кроме запаха серы и пота, исходящего от него же. И ему стоило бы переодеться и умыться, прежде чем «совершать любовные подвиги». — Да? — всё таким же слегка писклявым голосом спрашивает Изуку, смотря на собеседника. Впервые за долгое время — в глаза. — Как тебе? — почему-то спрашивает альфа и прикусывает язык. Он представляет, как омега называет его отбросом и плюёт в лицо, а потом завязывается потасовка, потому что даже этой омеге такое непозволительно.       Но тот мягко улыбается. Слышится облегчённый вздох половины А класса сзади, потому что воздух больше не переполнен неловкостью и какой-то жаждой убийств, смешанной с тоской. — Интересный опыт, Каччан, — выдаёт нежным и ласковым голосом Мидория. Катсуки нравится и не нравится одновременно. Ему это больше напоминает извращение, нежели чувство. — Херовый ответ, — неожиданно даже для себя выплёвывает Катсуки, в этот раз кусая язык до крови.       Ответ — нервный смешок. Изуку не ожидал другого. Катсуки бывает таким предсказуемым.       Омега встаёт со своего места, хлопает Бакугоу по плечу и уходит, ничего не сказав. Он словно утешает непутёвого друга.       Альфа одиноко стоит на месте, сжимая челюсть. Он в ярости, потому что Деку настоящий придурок, но сам он ещё хуже.       Эта сцена кажется ему глупой. Его выставили недалёким идиотом. — Разрешаю тебе ещё и в лагерь со мной съездить, неудачник Деку —       Мидория удивил сам себя. Он понимает причину, по которой не нагрубил, ведь он всё ещё боится. Он не понимает своего спокойствия, но оно ему нравится. Этот день он отметит красным в календаре.       Уже лёжа на холодной кровати, Мидория, смотря куда-то в потолок, опять не способный заснуть, отмечает, что день такой дурацкий получился, глупый и скомканный, что над этим он сможет думать ближайшую неделю…