***
9.00 Катсуки вышел слишком поздно, из-за чего «прийти чуть раньше и мило посидеть» не получилось, хотя заглянуть в гости казалось ему прекрасной идеей. Почему-то это событие волновало его больше, чем он предполагал. — Ой, это мне? Бакугоу невольно подслушал чужой разговор. Неизвестная девушка радостно кинулась на шею такому же неизвестному мужчине, нежно целуя его в щёку один раз, второй, третий. Кажется, букет её очень обрадовал… И, став свидетелем типичной, но внезапно жизненно необходимой сцены, парень остановился, зачем-то рассматривая пару. Мгновение, два, и он разворачивается, быстрым шагом направляясь в ближайший знакомый ему цветочный магазин. Если добежит за двадцать минут, то, может, его этим же веником не отхлестают. Каким же идиотом он себя считает, возвращаясь к дому Мидории, смотря на часы. Он понимает, что Изуку изменился, поэтому ожидать радушного приветствия и преданных больших зелёных глаз не приходится, но глубоко внутри Катсуки верит, что его тёплый Мидория простит, верно дожидаясь альфу. Старательно поправляет каждый цветочек, оттягивает край футболки, потому что Изуку должно понравиться всё. Как бы мерзко ни было от этого дежавю, но альфа не впервые так безбожно опаздывает с разницей лишь в том, что сейчас рёбра решительно давят на органы, мешая дышать, а сам он слишком взволнован. Мидория больше не доверчивый мальчишка, с которым можно было бы расслабиться. Поэтому всё его тело превратилось в клубок напряжённый мышц? Он вновь и вновь проправляет несчастные цветы, волосы, смотрит на своё отражение в витрине и кривится. Надеется лишь, что Мидория всё так же неряшлив, хотя давно успел заметить, что это не так. Напряжённый для Катсуки момент. Тёмная дверь перед ним кажется какой-то слишком большой и массивной. Что ещё ощущать опоздавшему на первое свидание — неизвестно, но эта неопределённость и есть то самое ужасное в его положении. Минута, две, альфа кричит, даже пару раз говорит, что да, виноват, опоздал. Мысль, что ему могут даже не открыть, не выслушать сбивчивых и глупых оправданий, ужасает. Не потому, что это большая трагедия, нет, потому что это слишком реалестично, ожидаемо. Маленькие головки ромашек швыряет в разные стороны, как и самого парня. В это же время Мидория раздражённо рычит, даже не пытаясь убрать это злобное выражение лица. Всё это знакомо Катсуки, каждая веснушка на насупившемся и от чего-то чумазом лице ему почти родная. Соулмейт, всё же. Он понимает, что упрекать парня в неготовности — верх безумия, худшее, что он только может сделать, но очень неловкую для него тишину прекращает ещё более странным способом: — Ну пошли, — Катсуки пихает Мидории свой букет. Приличный, не смотря на все те попытки «поправить» и «сделать получше». Альфу почему-то всегда не устраивали какие-то мелочи, но это было лучшим во всём том беспределе из пёстрых роз и отвратительных пестрящих букетиков. Неприлично было дарить вот это на первом свидании. Опоздав на него. Ещё и Изуку. Всё же он заслуживал чего-то получше каких-то слишком блеклых ромашек. Омега даже не сразу понимает, что ему всучили цветы. Смотрит на Катсуки, как смотрят на ошибки природы. Любимая деталь лица Бакугоу появляется на милом личике Изуку. Глубокая морщина меж бровей очень красноречиво даёт понять, что его не ждали. — Не похоже, что тебя пытались убить или успешно сбила машина. У меня часы спешат? — Мидория не просто хмурится, всё в нём показывает, что альфе не рады, что даже почему-то ставший жалким букет не спасает положения. И Бакугоу теряется, когда стебли сжимают настолько сильно, что они выгибаются и ломаются. Спину неприятно, мерзко холодит, оповещая о том, что, возможно, положения не спасёт даже закрепляющая татуировка. И это слишком ужасно для привыкшего к ней Катсуки, потому что её исчезновение, кажется, разрушит вселенную. И он может лишь ловить глубокие громкие вздохи Изуку, старающегося успокоиться. Горький опыт уже показал ему, что в гневе он совершает слишком много глупостей. Настолько горький, что ещё неприятно отдаётся на языке привкусом. Катсуки не настолько глуп чтобы думать, будто кто-то кроме его соулмейта, жестоко связанного с ним природой, сможет стерпеть его. Попытки измениться к лучшему были провальными настолько, что все его бывшие партнёры убегали, а после и скрывались от непутёвого придурка. В общем и целом, его ведь никто не любили по-настоящему, лишь пытались «укротить зверя», как бы глупо это ни звучало. Может поэтому он с таким трепетом вспоминает счастливую улыбку из детства? Ему даже интересно, насколько сильно его презирал бы омега, не сдерживай его метка… Хотя нет, ему не хочется этого знать. — Входи, — холодно бросают ему, отходя в сторону. Бакугоу чувствует ужасный холод в доме и ежится, не понимая, как Мидория вообще тут живут. И он бы обязательно сказал это вслух, если бы впервые в жизни не боялся этих зелёных глаз. Он ожидал всего, от внезапной наивной радости, что альфа вообще пришёл, да ещё и букет принёс, до ярого презрения и разочарования, но никак не этого выжидающего и изучающего взгляда. Омега будто бы пытался понять, что с ним делать. Чтобы не показывать своего замешательства, неловкости и вообще всего того ужаса, что накрыл Катсуки, он как можно более расслабленно плюхнулся на диван. Зря, Изуку это не понравилось. Он вообще не понимает происходящего. — Случилось нечто ужасное, из-за чего ты опоздал? — спрашивает он. Спину всё ещё обдаёт холодом, из-за чего язык не поворачивается ляпнуть что-то. И Бакугоу старательно подбирает слова, сначала отбрасывая их и думая, что это звучит жалко, а потом вновь рассматривая как вариант, потому что это правда, которую Изуку заслуживает знать. — Переволновался. Одно слово. Хриплое, неразборчивое. Это всё, чего удостоили Мидорию в оправдание. Но он не ждал большего, особенно сейчас, слишком стараясь разобраться в том, что, как он считал, не стоит таких затрат. Как же ему хотелось окунуть эту блондинистую голову в раковину с водой, утопить, расчленить и просто уничтожить. Странное чувство свободы и лёгкости, будто бы он ранее чувствовал какие-то обязательства перед парнем, наконец дало свободу воображению. Но изучить врага — слишком желанный приз. Кто знает, каких высот достигнет Катсуки. — Ладно, я ещё раз соберусь, подожди минутку, — смягчившись отвечает парень. До этого напряжённые, сжатые мышцы немного расслабляются. Бакугоу даже не может до конца осознать, что его, вроде как, простили. Этот мягкий высокий голос сейчас сказал, что у них будет это грёбаное свидание? Катсуки разворачивается на диване, смотрит на дверной проём ванной и глупо улыбается. Спину отпускает и он верит, что всё налаживается, а ему досталась самая лучшая в мире омега. Но мысленно он клянётся себе, что больше не будет так рисковать. Это было слишком близко. Изуку беззаботно ждёт Катсуки у двери и, собираясь, не замечает повышенного интереса к себе. У них много тайн, только один скрывает свою любовь, а второй — маленькую империю зла и безумие. Кажется, парень не услышал стука баночек из-под таблеток, которые Мидория уверенно запихал в самую глотку, лишь бы причуды вновь не взбунтовались. Альфа завис ещё когда парень вышел из ванной. Его лицо казалось слишком… целовательным. Щёки, скулы, а особенно губы, он бы зацеловал всё, если бы мог дотянуться. — Идёшь?***
Прогулка получилась почти милой, но совсем не похожей на романтическое свидание. Катсуки провожает силуэт взглядом, понимая, что сильно проебался. Омега так любезно обнял его на прощание, а он не воспользовался. Нужно было поцеловать это нежное чудо. Альфа убедился сегодня, что Изуку всё ещё знакомый ему мальчик-цветочек. И ничто не портит настроения, даже странный дедок со своим псом. Ему было так хорошо рядом с соулмейтом, что сомнений не остаётся, с меткой всё хорошо, не может же он таять без вмешательства инстинктов и гормонов. Вечером он привычно лениво заглядывает за спину и падает. Ноги подводят его, стоит наткнуться на чистую кожу под уверенными чёрными линиями. Пропало. Вместо части Изуку шрам на месте закрепляющей татуировки, покорёженный, страшный. Бакугоу безответно признал соулмейта. И хреново даже не из-за такого жалкого исхода, нет, из-за самого факта. Это не укладывается в голове, слишком противоестественно. Изуку же, вроде, было хорошо с ним. Не мог он так улыбаться, отвергнув чужие чувства. Мог, так же, как опьянённый незнакомой лаской альфа не заметить холодного научного интереса в глазах напротив. Он слишком влюблён в нежные руки, что держали его огрубевшие ладони, в розовые губы, так по-особенному ему улыбающиеся, в кудрявые волосы, щекочущие нос, во всё, что есть в Изуку. А Изуку живёт в мире, где у него так и не появилось соулмейта, где истинный альфа его избивал, а сам он родился ущербным и беспричудным. И это временное помешательство не в счёт, он постарается побыстрее забыть о нём, играя только в те игры, что ему нравятся. Тога не могла пропустить такого события в жизни Мидории, прихватив с собой и Лилит. Пусть девочка знает, чем занимается её любимый хозяин, а ещё поможет не попасться на глаза. Она смотрит на это представление в театре абсурда, иногда едва ли не в голос хохочет, спасаемая лишь затыкающей ей рот Лилит. — Хозяин как обычно спокойный и хитрый, я им горжусь! — Деточка, ты такая глупенькая, — хмыкает Тога, но больше не произносит и слова. Да, Изуку наверняка будет думать, что со всем прекрасно справляется, пока не произойдёт очередной срыв, пока они не начнут свои ночные рейды, пока не накроет воспалённое сознание, он будет верить, что справляется, вновь даст себе слово быть спокойным и не сдержит его, маленький лжец. Изуку лжец, искусный лжец, но не более. Тога готова поклясться, что что-то с этой парой не так, что обычно резкий альфа слишком податливо плетётся за мальчишкой, не вставляя и слова против. Оглядываясь на силуэты в последний раз, она замечает осуждающий взгляд зелёных глаз и улыбается в ответ.