драбблы вкусные

      Апрель дождливый, лужи грозятся поднять со дна сточных труб все гнилье, которым полнится северо-восток и окончательно превратить эту часть Лондона в помойку. Но этого не произойдет, как и каждая выкуренная пачка в пьяном заходе не вызывает у Цезаря мгновенного рака легких. Он смакует сигарету долго, хмель от пива массирует голову и острым вкусом отзывается на языке. Он смотрит на часы, но минуты ни в какую не хотят идти, поэтому он считает их. Считает каждую, вдруг, пойдет быстрее, — старая детская привычка, которая заключалась в игре с дедушкиными часами. Он бы считал по ним, но они сломались, когда ему было шестнадцать: не хотел отвечать за проигрыш.       Кости на ключице начинают ныть, отчего он кутается в шарф и заходит обратно в здание паба. Цезарь в апреле не ходит еженедельно с новой девушкой. Он посещает места, где зелень ест глаза, пьяные и конопатые посетители с лицами, вымазанными в жире, поют под приглашенную обрюзгшую группу, играющую фолк на расстроенных инструментах. Запах пота, рыбы и тухлых овощей, из которых делали жаркое для посетителей сверху, заставлял глотать пиво все больше и больше, преумножая этот коктейль. Мыслями он уносится на шесть лет назад, когда вечера апреля превратились в праздную мерзость.       Сросшиеся в противоречии веселье и печаль душат его. Ему хочется еще пива, ему хочется еще плясок, он заходится в танце, который нихера не подходит песне из-за его южного происхождения. Цезарь смеется и какая-то женщина спрашивает у него, в порядке ли он. Он извиняется, проходя к кабинке туалета, запирается, чтобы беззвучно прокричать в свои ладони.       Когда-то он случайно нашел в похожем состоянии Джозефа. Брошенного, судя по запаху, мешавшего алко с травой, со взглядом запуганного мальчишки. Цезарь дрогнул и остался с ним. — Цезарёнок, ты много читал? — А что? — Была книга… «Хоббит или Туда или Обратно», — Джозеф мазал пальцами воздух и покачивался вслед за ними как маятник. — Так это или Туда или Обратно? — Во-первых, «… или Туда и Обратно». Во-вторых, о чем ты? — Как понять попал ты туда или вернулся обратно? — задал вопрос Джозеф прежде, чем рассмеяться и еще несколько раз расчертить пальцами, приговаривая «Туда или Обратно».       Цезарь думает, что он не знает, где он расположен на этой прямой. Он не помнит, как двигаться, у него есть ощущение, что он никогда этого не знал. Его пытались этому научить, но вместо этого он застрял в чистом доме покрытый пылью десятилетий.       По его дверце тарабанят, и он спешно выходит под ворчание уборщицы. Он распихивает несколько скотских свиней, занимаясь на стуле в потреблении темного. Стук стакана о стол, в его руках появляется телефон, который он вертит по кругу, как девушка при гадании на безделушках. Скользнувшие пальцы задевают иконку вызова последнего абонента, и он слышит оттуда голос. — Алло? Алло?! — Извини, Джозеф, случайно набрал, — говорит Цезарь, но таким ноющим голосом, что он сам не верит в эту случайность. На другом конце повисает пауза, прервавшаяся звуком открытия двери машины. — Цезарь, где ты? — Какая тебе разница, все нормально, я случайно… — Ну, где ты? — Джозеф будто ребенка отчитывает, но Цезарь уже достаточно выпил, чтобы этому не сопротивляться. — В Пэдди. — Я за тобой заеду. Не уходи оттуда, — Джозеф бросает трубку прежде, чем Цезарь успевает еще раз возразить. Он дальше пьет свою пинту и думает свалить, закончив.       Джозеф объявляется после стука пустой кружки и громкого выдоха. Он улыбается, но его глаза блестят. А еще губы начинают подрагивать. Цезарю хочется плюнуть ему в лицо. — Цезарёнок, пойдем отсюда, — Джозеф кладет ему руку на плечо. Цезарь встает и смахивает чужую ладонь, отводя взгляд. — Меня зовут Цезарь.       Когда они выходят на улицу, Цезарь останавливается и достает сигареты. Он пытается прикурить, но палец вечно мажет по кремнёвому колесику. Джозеф забирает у него зажигалку и подносит огонь к сигарете. — Только одну сижку, — Цезарь морщится, затягиваясь. — Тогда прекрати так на меня пялиться. — Я не пялился, — громко говорит Джозеф, но до Цезаря это доносится приглушенно. Из Пэдди звучит Дональд Макгалаври, и вслед за песней выходит пьяный матерящийся ирландец. Джозеф сплевывает, приблежаясь к нему. — Ага, конечно, — говорит Цезарь, пока Джозеф, танцуя, уворачивается от оскорбленного пьянчуги, со смехом подпевая труппе. Тот спотыкается, покачиваясь и попадает по стенам в попытках задеть двухметрового увальня.       Цезарь смотрит на это, курит и вспоминает себя во время обучения в университете. Такие же выходки, подработки и бесконечное количество тоскливых женщин, как и он ищущих развекалово на ночь. Сначала он уделял время на занятия любовью, потом это превратилось в регулярные перепихоны, которые ничем не отличались от дрочки по удовольствию. Марк советовал найти ему кого-то, но эти кто-то сами исчезали поутру. Комната становилась все чище, а следы пыли, остававшиеся на пальцах, все толще.       Горечь сигареты напомнила ему о реальности. Джозеф подходит, и Цезаря окатывает волной тепла, исходящего от него. Джозеф смеется, берет у него окурок и бросает в урну. — Почему ты приехал? — Цезарь хмурится, перебирая пальцы правой руки. — Ты ненавидишь пиво, — констатирует факт Джозеф, кивая в сторону машины. — Ну че, подбросить?       Цезарь смотрит, как за Джозефом затухают огни в домах, чувствует, как первые капли нового ливня попадают ему за шиворот и соглашается.       В машине пахнет чипсами, лимонным освежителем и хлоркой. Последняя выжигает ему нос, отчего голова раскалывается. А Джозеф подпевает фанковому визгуну, смотря на дорогу и крепко держа руль. Кажется, это были Cameo. За окном желтят фонари и мелькают очертания домов, размытые разводами от дыхания на стекло. Цезарь должен смотреть вперед, на дорогу, но сил хватает только откинуться на бок, смахивая пот со лба. Его мутит от количества выпитого и дико хочется поссать.       Джозеф задевает красный форд, резко выехавший задом без включенной аварийки. Девушка выбегает из машины и начинает орать на него. Джозеф выходит, перечисляя ПДД, которая эта курица нарушила, а Цезарь трет лоб с гематомой, оставленной экстренным торможением. — Ты, бля, вообще нормальный? — Да поадекватнее одной сучки, — Цезарь замечает белые следы потертой краски на автомобиле и ждет тирады от хозяйки авто, но этого не происходит. — Либо ты катишься отсюда со своей царапиной, либо я вызываю копа, и поверь, компенсировать будут мне! — рявкает Джозеф, отчего лицо дамы скукоживается. Она садится в машину, разворачивается, открывает окно и кричит: — Хер тебе в рыло, сраный урод! — Дура, пиздуй! — отвечает Джозеф и Цезарь усмехается. Голову сводит, он зажмуривается и подбирается обратно к холодному запотевшему окну. Он слышит, как скрипит кожаная отделка руля. — Что, болит? — По ходу синяк. — Ты, это, извини, я… — Джозеф, я не злюсь, — Цезарь протягивает руку и зарывается ею в чужие волосы. Джозеф урчит, все еще смотря на дорогу, а потом, улыбаясь, произносит: — Я просил звать меня ДжоДжо, Цезаренок. — Иди нахуй, Джостар, — Цезарь убирает ладонь, возвращая ее на свое колено. В колонках кричит высоким голоском парень, и он различает среди мусорных слогов слова «flashback», «all past» и «too fast». На последних он переводит взгляд на Джозефа, его неровный из-за подростковых драк нос, усталость и острота взгляда, нелепые утиные губы, напевающие танцевальную мелодию. Когда Цезарь засматривается на его массивную шею, потом кадык и обтягивающую грудь рубашку, у него начинает сушить горло, а руки потеть. Он все это получит.       Они доезжают до квартирного комплекса и занимают гостевое место. Джозеф ставит машину на ручной тормоз: мотор затихает, музыка дохнет, отчего тишина ватным одеялом окутывает их обоих. Цезарь думает, что делать, но Джозеф берет его за ладонь и переплетает свои пальцы с чужими. Все это так нежно, будто он не хочет их сломать, но Цезарь этого не терпит. Он целует Джозефа и ему это позволяют. Когда он отстраняется, он замечает огромные глаза и глупую улыбку напротив. Цезарь ухмыляется, пересаживается на чужие колени и дергает за рычаг сбоку. Джозеф падает вместе со спинкой сиденья, Цезарь целует его жадно, упиваясь ощущением другого человека под собой. Когда его насильно отстраняют, он едко произносит: — Хватит разыгрывать невинность, ДжоДжо. — Какая невинность? — Джозеф хмурится и продолжает, — Я не об этом. — А я об этом, — прерывает его Цезарь, хватаясь за чужой пах. Джозеф бьет его по руке. — Что между нами? — В смысле? — Джозеф садится, убирая ноги из-под застывшего Цезаря. — Я задал вопрос. Потому что я не собираюсь потрахаться и разойтись. Я хочу другого, — Джозеф говорит спокойно, взгляд его не отрывается от лица Цезаря, и последний задается вопросом: когда эта обезьянка успела так повзрослеть? — Зачем ты тогда забрал меня? — Это не очевидно? — Джозеф убирает рукой пряди со лба Цезаря, избегая посиневшей шишки. То же самое делал его отец, когда он мальчишкой возвращался после дворовой драки, и от этого в горле появляется колющий комок. Он делает то, что он умеет лучше всего.       Цезарь открывает дверь машины и на трясущихся ногах идет к своему подъезду. Он роется в карманах куртки в поисках ключей, но когда находит их, они вываливаются у него из рук. Джозеф ловит их, отчего Цезарь сжимает кулаки. — Ты оставишь меня в покое?! — Что, больно?! Вернулся к панихиде, Цезарь?! — у Цезаря холодит виски от пота и он сглатывает, — Жалеешь себя, убегаешь?! Ты трус, Цезарь, и твои о так почитаемые предки стыдились бы тебя.       Цезарь не выдерживает и бьет Джозефу в лицо. Тот оступается, но остается на ногах. Второй удар перехватывают, и крепко сдерживают его в кулаке. — Ты думаешь, что ты говоришь? — сквозь зубы произносит Цезарь. Джозеф смотрит на него холодным взглядом, но его потряхивает от злости. — Я — да. Я хотел, чтобы ты это почувствовал. — Что? Джозеф вздыхает, тихо посмеиваясь. Цезарь застывает, отводит взгляд и опускает руки. — Джозеф, отдай ключи. — В какой… — В левой. Правой ты держал кулак, — он ловит связку, подходит к двери, но останавливается, смотря на часы. — Тебе далеко ехать. — Да, доберусь. — Заходи. Не смотри на меня так, я не буду, — Цезарь открывает дверь в подъезд и только тогда заглядывает Джозефу в лицо. — Как ты?.. — Почувствовал. Иди за мной.       В квартире Цезаря стерильная чистота. Настолько, что даже ботинки Джозефа, всегда заливающие грязью добрую часть офиса, не выпускают и капли. Внутренности шкафа содержат куртки и пальто, развешанные по очередности сезонов, каждая на вешалку со своим цветом. Джозефу выдается красная, видимо, гостевая. — Ванная по коридору направо от гостиной. Диван твой, сейчас принесу белье, — с этими словами Цезарь направляется к комоду в спальне и вытаскивает оттуда комплект белья и одеяло. Он ежится от холодного пола, жалея, что не переоделся ранее. В гостиной посреди белой мебели его ждет Джозеф. — У тебя квартира такая… — Какая? — Мертвая. — Да ты сегодня сама тактичность, — говорит Цезарь, вздыхая и передавая белье, — Держи, — он идет к морозилке за льдом и мазью. Когда он возвращается, Джозеф задумчиво разглядывает стенку с телеэкраном. — О, спасибо, а то заныло, — он прижимает лед к щеке и продолжает, — Может, тебе перекрасить мебель? Или стены? — Джозеф, спасибо за совет, но иди спать: не еби мне голову. — Голову твою я еще не ебал, — ухмыляется Джозеф, но ойкает, когда Цезарь интенсивно лохматит ему волосы. — У кого-то сегодня была такая возможность. — Это хуевая возможность. — Почему? — Потому что мне нужен ты. Цезарь куксится как на пару секунд как какая-то школьница, отворачиваясь от Джозефа. Снова оксюморон из грусти, радости и раздражения — слишком часто за один вечер и, что самое ужасное, слишком трепетно. — Ложись спать, ДжоДжо. — А что ты, — собирается задать вопрос Джозеф, но его прерывают легким поцелуем в губы. Лицо у него такое же, как когда ему подарили щеночка за год в коллективе. Цезарь еле сдерживается, чтобы не засмеяться и выдает нейтральное: — Я подумаю. И если ты сейчас еще что-то скажешь, то будешь красоваться с симметричными синяками. Джозеф поднимает руки с пакетом льда и мазью в акте смирения, а Цезарь кидает «ночи» и удаляется к себе.