Джуд рос спокойным, подарочным ребёнком. Не капризничал, хорошо ел и спал, не особо любил играть и почти никак не реагировал на внешние раздражители. По крайней мере, так его описывал Элизио.
Его наняли сразу же, как закончились положенные восемьдесят шесть дней отпуска.
Эллиот не сразу пришёл в себя: первые месяцы дома казались бредом. Джуд воспринял перемену обстановки очень плохо, просыпался каждые часов пять и истошно орал, успокаиваясь только тогда, когда Эллиот брал его на руки и ходил по комнате туда-сюда, укачивая. Иначе ребёнок не замолкал, вцепившись лати в футболку или длинные пряди.
Он глотал витаминки, прописанные доктором Хиллом, в тройном объёме, нарушая все рецепты и правила. Обещанного эффекта не наступало, как и какого-либо эффекта вообще. Эллиот догадывался, что добром такие нарушения кончиться не могут, но ни хуже, ни лучше не становилось. Волосы всё также сыпались и секлись, а кожа – серела. К болям в спине вернулась мигрень и тошнота. Эллиот понимал, что частично сам делал себе хуже, не высыпаясь и не соблюдая рекомендации. Даже пытался радоваться и искать плюсы в ситуации: у него всё прошло по стандартному, самому обыкновенному сценарию. По крайней мере, у него не отказали ноги, он не заработал себе геморрой, недержание или выпадение матки. Омеге из соседней палаты повезло меньше: до своей выписки Эллиот с тоской наблюдал, как бедняга корчился, стонал и постоянно ходил в каких-то нелепых и уродливых памперсах. Эллиот не знал для них названия, а доктор Хилл отмахнулся от вопросов, посоветовав не забивать себе голову лишней информацией.
– Вам они не понадобятся! – Эллиот тогда пришёл к нему впервые после выписки, расстроенным и с кучей вопросов. Оставил Джуда в машине с Хаджаром, за что получил почти выговор и совет на будущее. Возможно, доктор Хилл тогда просто был не в духе, но дать ему пощёчину хотелось сильнее с каждым словом: ушла вся та услужливость, с которой он общался с беременным Эллиотом, появились какие-то претензии и укоры. Казалось, что ещё чуть-чуть – и он выдаст, что Эллиот на роль лати и вовсе-то не годится. Эллиот не стал бы возражать.
В сентябре перестал приходить Конор, только изредка названивал в скайп и почти всё время молчал, не желая трепаться про свою жизнь. Эллиоту же рассказать было нечего. Бесконечная череда бутылочек, грязных подгузников и бессонных ночей выматывала его, буквально высасывала все соки и не оставляла времени ни на себя, ни на что-то ещё: только на поддержание жизни недееспособного младенца. Поэтому Эллиот молчал тоже. Спрашивал про лати, про Франца, с которым брат общался всё теснее. Потом желал спокойной ночи и отключался, возвращаясь к орущему Джуду.
Он пробовал не реагировать на крики, оставлял ребёнка одного на какое-то время и пытался привить тому мысль, что не всё в жизни решаемо таким образом. Джуд приучаться не хотел, вопил громче, истошней, с каким-то мерзким надрывом, как вопят уже немного подросшие дети, осознающие, насколько этот вой бьёт по ушам и раздражает. Хотелось лезть на стены, и Эллиот не выдерживал: возвращался в спальню, пропахшую детской присыпкой, потом и его собственным запахом настолько, что становилось физически плохо.
Спать стало невозможно. Сонливость никуда не делась, а вот сам сон заполучить оказалось достаточно сложно. Замучившись подниматься и плестись в другую комнату, Эллиот ставил кроватку рядом, почти вплотную к постели, и спал так до первого крика. Баюкал Джуда и снова засыпал, оставляя ребёнка в руках. Мысль о том, что он мог случайно задавить его своим телом, не пугала так, как должна была.
Периодичность таких пробуждений, их ритмичность выработала своего рода привычку, которая в какой-то момент пошла вразрез с пробуждениями Джуда. Однажды Эллиот понял, что вообще не спит.
Он не ходил в душ днями, пока не наступало время выйти на осмотр или прогуляться с коляской, которую Конор стащил из чулана и заботливо привёз к нему домой. Родители вряд ли заметили пропажу, а Эллиот долго рассматривал незамысловатый каркас ядовитого салатового цвета.
Он помнил, как возил в ней самого Конора, но не помнил, чтобы с братом было так плохо. Разумеется, основную заботу брал на себя лати: кормил его сам, ухаживал без посторонней помощи, всегда улыбался Эллиоту и умудрялся выглядеть симпатично даже в таком состоянии.
Эллиот так и не понял, скрывал ли лати от сына то, как было тяжело, или только у него всё валилось из рук.
К середине второго месяца Эллиот обнаружил себя у распахнутого окна с заснувшим Джудом на руках. Под ними было ровно пятнадцать этажей, и голова закружилась сразу же, стоило только посмотреть вниз, но он устоял. Просто хотелось немного подышать свежим воздухом; Джуд как раз только-только успокоился, и наступила долгожданная тишина, которую было приятно слушать. Ребёнок завозился, стоило только положить его в кроватку, но не проснулся, и Эллиот с чистой душой вернулся на кухню, где уселся прямо напротив скучающего Фреда.
На удивление, было приятно снова видеть его: Фред почти не изменился, но образ его был каким-то размытым. Эллиот не помнил родинки под кадыком, не помнил небольшого шрама над левой бровью. Фред всегда любил светлые оттенки, а вот чистый белый не переносил: странно было видеть его таким
белоснежным. На его темноватой коже всё смотрелось неплохо, но, в целом, Фред выглядел не очень гармонично.
Он улыбнулся и поднял руку в приветствии.
– Элли, обернись.
Эллиот послушался, обернулся, но за спиной ничего не увидел, и повернулся обратно. Фред не сдвинулся с места.
– Просто решил проверить, как ты тут, – он пару раз моргнул, отводя взгляд, словно задумавшись о чём-то. – Жалею, что всё так получилось.
Эллиот смолчал. Хотелось простить его: он выглядел так лощёно, но так
по-домашнему одновременно. Улыбался ему, как и раньше, приятно разговаривал. Просто
был тут, рядом с ним, рядом с их сыном, готов был помочь.
– Мне правда жаль, Элли, – он повторился, в этот раз с каким-то нажимом и настойчивостью. С небольшим налётом раздражения. Эллиот всё так же молчал, не решался открыть рот и всё разрушить.
– Хм, а ведь тогда тебя было не заткнуть, помнишь? – Эллиот дёрнулся, выплыл из иллюзий и приятных мечтаний. Фред откинулся на спинку, сцепив руки за головой, и вальяжно развалился на стуле. – Тогда придётся забрать его у тебя.
– Да, – этого хотелось больше всего на свете. Хотелось повернуть время вспять хотя бы таким образом, но он был слишком слаб, чтобы отказаться от ребёнка добровольно. – Пожалуйста. Пожалуйста, Фред.
Эллиот закрыл лицо руками и мелко затрясся: не плакал, дрожал от сквозняка или просто так, от нервов. Фред вдруг оказался сзади, прошептал ему что-то невнятное, погладил по плечам, вызвав мурашки.
Фред сидел на своём месте, когда Эллиот открыл глаза. Он всё ещё ощущал на себе чужие руки. Эллиот попытался немного развернуться, и почувствовал, как его схватили за шею сзади, мешая сменить положение, заставив смотреть вперёд. Было сложно отвести взгляд, но и смотреть дальше было страшно: Фред неотрывно пялился на него, уставившись прямо в глаза, и не моргал. На лице расползалась то противная усмешка, то скучающее разочарование: такое, будто он увидел что-то безмерно мерзкое, но очень жалкое.
Его лицо всё приближалось, шея вытягивалась вперёд как-то неестественно, слишком далеко: Эллиот видел, что туловище оставалось неподвижным. Когда он почти столкнулись носами, Эллиот зажмурился, несколько раз тряхнул головой и попытался, как мог, сбросить чужие руки с шеи. Он порвал дорогую цепочку, подаренную ещё его самым первым альфой – и ощущение скованности пропало. За спиной чувствовался только ветер из открытого окна.
Эллиот распахнул глаза и уставился на обезглавленный труп, развалившийся на стуле напротив.
Тело сидело ровно, не шевелилось и уже не дёргалось в конвульсиях. Кровь по краям запеклась, но откуда-то всё ещё раздавался омерзительный звук падающих на ковролин капель. Не хотелось думать, что
это когда-то было Фредом.
Джуд заплакал, выведя Эллиота из какого-то транса и ощущения, как будто он плавал в киселе. Мир вокруг снова приобрёл ясность и привычные очертания, сквозняк ощущался острее, чётко прослушивался звук проезжающих машин.
Труп напротив не исчез, и Эллиот ещё пару минут тупил, а потом резко поднялся и побежал в спальню. Схватил ребёнка, начал быстро и немного грубо раскачивать его, подпрыгивая на месте и напевая что-то монотонное. Не выходил из комнаты до самого вечера, не отпускал Джуда, когда тот засыпал и просыпался, снова и снова, пока не онемели руки и не раздался звонок. Открывать дверь он пошёл всё в таком же состоянии. За порогом никого не оказалось, и до Эллиота немного с опоздание дошло, что в дверь никто не звонил, что звонили только на смартфон.
Хорошо освещённый и тихий коридор заканчивался лифтом. На табло пару раз быстро мигнули сменяющиеся этажи, и раздался оглушительный писк. Потом всё прекратилось, дверцы распахнулись так, словно их кто-то со звериной силой выломал изнутри, и из кабины выскочила какая-то дворняжка, помчавшаяся Эллиоту навстречу. Он вовремя сумел как-то перехватить Джуда удобнее, захлопнуть дверь, и после ещё где-то с минуту слушал агрессивное рычание и скрежет когтей по металлу.
Это всё очень смахивало на какой-то третьесортный ужастик, на которые в прошлой жизни их с Фредом – “
Не думай о теле, просто забудь” – любил таскать Люк. Сейчас всё должно было замолкнуть, а за спиной стояло бы что-то страшное. Оно бы набросилось на Эллиота, но вреда не причинило. Оно бы питалось его страхом и отчаянием. За спиной не оказалось никого, ничто не замолкло: напротив, ему уже, скорее всего, третий раз названивал Хаджар.
Джуд тихо лежал в кроватке, когда Эллиот снова вернулся в спальню, и с интересом рассматривал мерно крутящиеся подвески и мобили. Он выглядел даже мило: подрос, набрал вес, голова перестала напоминать какой-то приплюснутый овощ, кожа приобрела нормальный, смугловатый оттенок. Эллиот запретил себе думать и
задумываться о том, что происходило последние пару часов, с кем он разговаривал и кого держал на руках. Он планировал записаться к психотерапевту, как только смог бы прийти в себя. А для прихода в себя нужен был Хаджар.
Тот ждал Эллиота на улице: консьерж не пускал омегу так поздно, и нужно было спуститься вниз. Он не задумывался о том, как в тот момент выглядел. Скорее всего, ужасно. Скорее всего, от него очень воняло. Эллиот чуть не вышел на улицу босиком и только по дороге к лифту вспомнил, что уже который день не переодевался и сейчас готов был спуститься к людям в трусах и растянутой футболке со следами детской отрыжки. Самой длинной оказалась зимняя куртка чуть выше колена, пришлось надеть именно её, игнорируя вопросительный взгляд консьержа. Ночи летом у них были прохладные, Эллиоту даже понравился такой контраст температур, когда он всё-таки выскочил из дома и подбежал к знакомой машине.
– Пустишь меня или ты уже выходишь? – Эллиот склонился над окном, попытался улыбнуться и вести себя как ни в чём не бывало, попробовал пригладить грязноватые и спутанные волосы пальцами, но бросил эту затею и сказал себе, что готов к любой реакции на свой внешний вид. Это было не самой большой его проблемой. Он оставил ребёнка одного в квартире. Никто не знал, что из этого могло выйти.
Эллиот как-то резко побледнел, и Хаджар выскочил из машины, поставив её на сигнализацию, и медленно подошёл к нему.
– Как видишь, – он подошёл даже как-то слишком близко, взял его лицо в свои ладони и с жалостью осмотрел. – Пошли домой.
Труп с кухни не исчез, но кровавая лужа под стулом уже засохла и почти не увеличилась в размерах. Эллиот проверял два раза. На третий он решил пригласить Хаджара выпить.
– Я уже не беременный, мне можно.
– Если это поможет тебе разговориться, то окей.
Он наблюдал за чужим поведением исподтишка, поглядывая то на Хаджара, то на тело. Всё шло своим чередом. Омега прошёл к холодильнику, выбрал вино посвежее, и разлил по бокалам. Спросил у Эллиота, что тот будет есть, и предложил сделать какие-то простые бутерброды.
– А можешь… – Эллиот сглотнул, не зная, как правильно попросить. – Можешь сесть вот сюда? Пожалуйста.
Он ткнул пальцем в то место, где находилось тело, и замер. Хаджар пожал плечами и спокойно сел, куда просили. Эллиот готов был поклясться, что не моргал, что следил в оба, но он не мог объяснить, что произошло. Всё исчезло.
Хаджар баюкал его тогда всю ночь, пока Эллиот тихо рыдал и не успокаивался. Раньше все истерики находили своё логической завершение, слёзы высыхали, он просто
уставал плакать. А этот кошмар не заканчивался. Что мешало Хаджару оказаться таким же миражом, такой же галлюцинацией, как и Фред утром? Что вообще происходило с ним?
Пришлось рассказать всё от начала и до конца, заикаясь и прерываясь на то, чтобы собраться с мыслями.
– Я уже слышал про такое. Тебе просто нужно хорошо поспать, – Хаджар не выглядел удивлённым его рассказом, возможно, даже не считал, что Эллиот сошёл с ума.
– Пфф.
Поспать было хорошей затеей, но Эллиот просто не мог заставить себя игнорировать громкие, раздражающие крики. Он иногда вёл себя заторможенно, долго пялился в одну точку, ощущая, что вот-вот уже готов уснуть на месте, но что-то мешало.
Так в их с Джудом доме появился Элизио.
Хаджар позвал его на следующий день после срыва. Представил их друг другу, рассказал, как сам познакомился с омегой, и приказал Эллиоту спать.
Элизио был чуть старше Конора, и Эллиота всего передёрнуло от осознания,
что именно он намеревался переложить на плечи подростка. Тот уверял, что обожал детей любого возраста и что всегда мечтал о большой семье, которую смог бы обеспечить. Возможно, он лукавил: Эллиоту сложно было представить в своей голове человека, который бы сознательно выбрал
это и после не жалел. К тому же, он никак не проявлял неприязнь, не показывал даже самые незаметные зачатки брезгливости по отношению к окружающей обстановке. Он был чужим человеком, и Эллиот бы не обиделся, прояви тот какое-то недовольство стоявшим вокруг запахом или его собственным внешним видом: не было смысло отрицать, что он выглядел и пах отвратительно. Но Элизио молчал.
Под конец беседы Эллиот решил, что мальчику просто нужны были деньги. Элизио коротко и очень расплывчато рассказал, где и с кем живёт, а на вопросе про опыт работы стушевался, чуть не расплакался, и неуверенно выдал название какой-то детской больницы. Эллиот попытался припомнить, слышал ли он про такой, но передумал: всю информацию можно было обдумать после. Голова гудела после вчерашнего, глаза покраснели и чесались, а какой-то ритмичный шорох сзади действовал на нервы.
Элизио вёл себя странно, но после обещанных трёх тысяч за полный рабочий очень оживился и принялся благодарить. Эллиот был не в состоянии обдумать денежный вопрос трезво и с расстановкой; он выходил на работу через неделю, не был скован в финансах, а сам Элизио выглядел очень мило и надёжно. Всегда можно было уволить паренька в случае каких-то неприятностей. И снова сойти с ума от детских криков и бессонных ночей.
– Хаджар, – омега резко обернулся на своё имя, зашипел и попробовал замахнуться. Эллиот вздрогнул, с небольшим усилием прогнав наваждение, моргнул пару раз и снова взглянул на спокойного омегу, с недоверием переводящего взгляд с него на Элизио и обратно. – Можно я уже пойду?
– Льстит, конечно, что ты мне настолько доверяешь, но это точно? Я про Джуда почти ничего не знаю, – он замолк, и на минуту воцарилась неловкая тишина. Хаджар ждал от Эллиота какой-то реакции, Эллиот отмалчивался, а Элизио просто стоял рядом, переминаясь с ноги на ногу, уже радостный, что получил работу за такие деньги, но не до конца понимающий, почему омеги перед ним ведут себя так странно. – Ладно, я понял.
Эллиот и сам не знал про Джуда ничего особенного. Он был обычным младенцем с самыми базовыми потребностями, здоровым и капризным. Если Элизио не врал про свою любовь к детям, он должен бы справиться с Джудом.
Уже позже, проснувшись ранним утром от странного сна, забывшегося сразу же, стоило только оторвать голову от подушки, он попытался вспомнить, сколько так провалялся, как заснул и где он вообще. Квартира оставалась непривычно, даже пугающе тихой. Джуда рядом не было, как и кроватки. Какая-то часть его всё-таки выла и подталкивала встать и посмотреть, куда делся ребёнок. Остальное “Я” молчало и только дикое желание привести себя в порядок заставило его подняться с постели и принять душ. Впервые за несколько очень долгих дней.
Он выглядел чуть лучше: круги под глазами никуда не делись, но лицо уже не выглядело таким опухшим, а глаза – заплывшими. Эллиот показался себе уродливым, но идущим на поправку.
Джуд обнаружился в гостиной вместе с Элизио. Омега не ушёл и предусмотрительно утащил кроватку с ребёнком подальше, дав Эллиоту выспаться. Это бы не спасло, реши Джуд закатить истерику: Эллиот просыпался от его криков, словно по щелчку, уже выработав дурную привычку, от которой нужно было срочно избавляться. Сам Элизио тоже крепко спал, свернувшись на диване в неудобную позу. Эллиот намеревался доплачивать ему за ночёвку, планировал поговорить с арендатором и впустить омегу жить, лишь бы не возвращаться в этот полубред, в котором он барахтался последние месяцы.
***
Эллиот попробовал ещё раз взглянуть на Джуда только спустя год. Взглянуть трезво, как должен был смотреть лати, как он сам должен был смотреть ещё очень давно.
Он видел ребёнка вечерами, когда удавалось переночевать дома, а не у Феликса, и заставлял себя играть с Джудом хотя бы пару часов. Приносил какие-то яркие безделушки из офиса, раздававшиеся детным сотрудникам, мягкие игрушки из супермаркета и красочные книжки для самых маленьких. Не успевал менять комбинезоны, крошечные рубашки и штаны: Джуд вырастал из своего размера каждый месяц. Ненужную одежду приходилось сдавать.
В остальное время Джуда развлекал и обслуживал Элизио. Эллиот ловил себя на абсолютной апатии к тому, чем занимался омега без его надзора. Он неплохо справлялся с ребёнком, ночевал у него по чётным числам и не лез в чужую жизнь. Возможно, в глубине души и осуждал за то, что омега сбросил свои обязанности на чужих людей, но Эллиота абсолютно устраивала роль воскресного родителя, и возможное чужое осуждение почти не волновало. Конору он про такое не рассказал, а родители ни разу не видели собственного внука. Лати иногда звонил: после выписки и на день рождения Джуда. Справлялся о здоровье ребёнка и неловко спрашивал:
– Ты не злишься на меня? – он часто дышал в трубку, волновался. – Я просто хочу, чтобы Генри немного отошёл, и тогда мы все вместе к тебе приедем.
– Всё нормально, – Эллиот не злился на лати, только на отца и на его глупые принципы, которые тот поставил выше собственного сына. Он бы не стал возражать, навести его лати в одиночестве. – У меня всё хорошо.
Доктор Хилл звонил ему пару раз и пытался завуалированно пристыдить: сам Эллиот ни разу не появлялся на приёме за последние месяцы; здоровьем ребёнка тоже занимался Элизио.
Эллиот разбирался в марках смесей, позже научился сносно варить каши и пюре; не ленился пройтись лишний свободный час с коляской и учил Джуда ходить самостоятельно. Не на регулярной основе, но он пытался.
Джуд хорошо рос и с появлением няня в доме действительно стал меньше капризничать и кричать. Элизио не врал, когда говорил о покладистости: в его руках он чаще смеялся и быстрее засыпал, почти не плакал и только плавал где-то в своих мыслях, спокойно рассматривая окружающую обстановку и самого Элизио.
Джуд, как и обещали, похорошел. Он не был похож на малышей с обложек, но оставался, по словам Конора,
миленьким: черные волосы отросли, закрыв небольшие залысины, в глазах появилась ясность, лицо и губы остались по-детски пухлыми, хотя доктор Хилл передавал, что в весе у ребёнка недобор.
Он смешно моргал длинными
фредовыми ресницами и увлечённо учился, не особо обращая внимания на плюшевых мишек и котов, которых ему таскал Эллиот. Откликался на своё имя.
Эллиот чувствовал, как что-то шевелилось внутри, когда Джуд молча рассматривал его лицо или тягал за волосы. Что-то липкое и знакомое, но не державшееся более трёх часов. Потом ребёнок начинал уставать, скучать в его присутствии, и тянулся обратно к Элизио.
Эллиот завидовал ему, но и в то же время был благодарен за помощь. В их с Джудом квартире он спал как убитый, иногда приходил со странными синяками на запястьях и каждый раз – с новым запахом. Эллиот предполагал самые плохие варианты, но боялся и стеснялся спросить. Джуд отправлялся в садик в следующем месяце, и работа Элизио подходила к концу.
Эллиот не знал, как с такими вопросами к нему подступиться.
– Спрошу прямо: у тебя нет никаких проблем?
Элизио непонимающе взглянул на него и застыл. Он уже накормил и уложил Джуда, переоделся и принялся раскладывать себе привычное место на диване, явно не ожидая подвоха. С головы до пят закутался в выцветшую и явно тёплую пижаму, совершенно не подходящую под душные августовские ночи; пах только гелем и какой-то туалетной водой. Его личного запаха под такой смесью Эллиот разобрать не сумел, зато приметил общую измождённость Элизио и какую-то странную, не до конца замазанную отметину над бровью.
Элизио опомнился, кивнул и натянуто улыбнулся.
– У меня всё нормально, – он отвёл взгляд и попытался отшутиться: – Всегда говорили, что рано или поздно от меня люди шарахаться начнут, если я не сделаю лицо попроще.
– Тебя кто-то бьёт? Я заметил у тебя синяки.
– Эм… Нет. Нет, конечно, – Элизио занервничал, засуетился. Он отвернулся, присел на диван и принялся взбивать подушку, надеясь, видимо, что Эллиот поймёт намёк и отстанет, – На синяк не смотрите. Я просто недавно чуть в аварию на переходе не попал: ехал на велике, а какой-то мудак... – он осёкся, – какой-то альфа еле затормозил. Ну и я тоже затупил, неудачно въехал в столб. Должно быстро зажить.
Элизио немного потёр место синяка, стирая остатки тоналки, и почесал уже засохшую корочку на ране.
Эллиот вдруг понял, что совсем ничего про мальчишку не знает. Не помнит даже, как Хаджар его встретил. Тот вроде говорил, что отбил его у какого-то назойливого клиента: вечерами омега подрабатывал официантом в забегаловке на окраине, чтобы прокормить отца, и совсем не умел постоять за себя. Хаджар нашёл его вовремя для них всех: омега потерял работу в больнице и срочно искал свободные вакансии.
Эллиот тогда, год назад, не был до конца в себе, когда соглашался принять его, но в тот момент было абсолютно всё равно. Он доверял Хаджару, был истощён и сильно нуждался в передышке.
Сейчас же он понимал, что всё сложилось как-то слишком удачно и хорошо. А про того, на кого оставлял своего ребёнка, Эллиот по-прежнему почти ничего не знал.
– Дай я посмотрю, – он подошёл ближе, сел рядом и легонько дотронулся до ушиба. – Ты рану обработал?
– Да, – Элизио сидел смирно и не пытался отстраниться. Только немного поморщился, когда Эллиот провёл немного выше, там, где кожа уже стала коричневой. – Ай!
– Слушай, – Эллиот решил порасспрашивать омегу. Он не поверил в сказку с аварией, и хотелось знать, куда он собрался отпустить ребёнка, так выручившего его, – есть небольшие изменения в планах. Я хочу отдать Джуда в садик. Со следующего месяца, скорее всего, – он задумался на секунду, что-то прикинул в уме, а потом продолжил: – Может, даже два подожду. Хочу выбрать что-нибудь получше.
Рассказывать это было неловко. Год назад Эллиот не оговорил чёткий срок; сейчас же очень жалел об этом и чувствовал себя виноватым. Он ощущал себя напыщенным и надменным мудаком, увольняющим сотрудника и обещающим ему множество вариантов на будущее, ни один из которых никогда не будет воплощён в жизнь.
Посидев немного в тишине и не получив никакого ответа, Эллиот продолжил:
– Не хотел тебя огорошивать, прости. Я считаю, что такие вещи стоит сообщать сразу, но это решение было спонтанным, – Эллиот подумывал отдать Джуда в сад через два месяца после родов. Ему отводились определённые дни на декрет, а после оставить ребёнка было не на кого. Потом всё смешалось – и появился Элизио. Потребность куда-то отдавать ребёнка быстро отпала, но со временем вернулась: Джуд рос под опекой чужого омеги, который и сам-то не до конца вырос, и совсем не общался с другими детьми. Элизио с этим помочь не мог.
Элизио сидел, сгорбившись и опустив голову. Не выдержав, Эллиот придвинулся ещё ближе и попробовал заглянуть тому в глаза. Омега выглядел подавленным, и Эллиот не знал, как его утешить.
Он неловко приобнял его и попробовал заговорить снова:
– Я хотел бы удостовериться, что тебе есть, куда пойти, – предложение звучало складно в мыслях, на деле же оказалось жалким и каким-то фальшивым, – Ты можешь пожить у меня, пока не найдёшь работу.
Элизио слабо вздрогнул и заговорил:
– Может, есть что-то другое, какая-то другая работа? Я могу прибираться тут иногда, – он с надеждой и тревогой посматривал в сторону Эллиота, но в глаза взглянуть не решался, – Ну, конечно, не за ту же плату. Меньше, но я могу работать!
– Зачем? – если Эллиот всё правильно понимал, омега мог устроиться нянем в другую семью без особых проблем. Он не видел смысла держать его тут до последнего, подыскивая хоть какое-то занятие, но и отпускать просто так не хотелось. Нужна была определённость
Элизио пытался что-то сказать, но тут же захлопнул рот. Эллиот ещё раз взглянул на его разбитую бровь – и сомнения нахлынули с новой силой. Он понимал, что лез не в своё дело, но остановиться уже не мог.
– Могу рассказать, как это выглядит с моей стороны. Хочешь?
– Нет, – Элизио ответил резковато, то ли обидевшись, то ли действительно не желая слушать чужие рассуждения о своей жизни. – Не нужно.
– Ты же не упал с велосипеда. Не было никакой аварии, и это заметно, – Элизио странно, неровно вздохнул. – Приходишь ко мне весь побитый и прячешься, на это невозможно спокойно смотреть! Не хочу думать о тебе плохо, Элизио.
Ночью он ничего не добился и решил попробовать на следующий день. Омега раскололся только утром, случайно попавшись ему на глаза без своей привычной домашней пижамы.
Эллиот сразу впился взглядом в налившиеся цветом синяки. Самый большой, справа под рёбрами, уже приобретал зеленовато-жёлтый оттенок, и наверняка сильно болел. Ну руках тоже темнели какие-то следы то ли от очень толстой верёвки, то ли от чьих-то пальцев.
На тощем, хрупком ребёнке всё это смотрелось ужасающе и отвратительно.
Элизио смутился, попытался прикрыться, но больше не молчал. Догадки подтвердились, но этот факт успокоения не принёс.
Ухаживая за Джудом по чётным дням, по нечётным Элизио возвращался на перекрёсток шестой и двадцать пятой, к своему альфе, зарабатывающему им на жизнь. В тесной квартирке они ютились вчетвером: альфа пристроил к ним своих родителей и ухаживать приходилось уже за троими. Альфа гнал его на мелкие, грязные работы, пропадал где-то днями, а потом возвращался с пачкой купюр. Он работал на стройке и никогда не говорил Элизио, откуда доставал столько денег. Копил им на красивый дом и красивых детишек.
Альфу Элизио любил.
– Иногда он меня бьёт. Всё. Конец.
Эллиот поёжился от осознания того, во что он мог ввязаться. Во что ввязался.
Он достал какую-то мазь и начал размышлять, как лучше поступить. Не хотелось сидеть сложа руки, не хотелось передавать омегу полиции, не хотелось иметь дело с чужими проблемами, уже имея представление об их масштабах, но и бросать всё на самотёк было нельзя.
Эллиот разрешил Элизио работать на дому, как было, снимая только оплату за садик. Пытался придумать, как уместить все сумбурные мысли в пару предложений и вложить их в голову Элизио, пока тот ухаживал за Джудом как ни в чём не бывало.
Омега ушёл ночью двадцать девятого, обняв Эллиота на прощание, и больше не вернулся.
***
Эллиот не сразу заметил что-то непривычное.
Всю дорогу до здания полиции его не покидало странное чувство, ощущение чужого взгляда в затылок, но оборачиваться и вертеть головой он не стал – просто немного ускорил шаг и сжал ключи в кармане. Уже на станции, став поближе к какому-то старенькому бете с газетой, немного обернулся и осмотрелся. Встречный поезд ждала только группа омег-подростков, что-то обсуждавшая на повышенных тонах, и высокий альфа, стоявший к нему спиной. Видимо, почувствовав, что его разглядывают, незнакомец обернулся и, моргнув пару раз, мило улыбнулся одними губами. Чужое лицо показалось симпатичным: темные глаза красиво контрастировали со светлой, даже бледной кожей, круглые очки закрывали пол-лица и вместе с вьющимися волосами создавали очень поэтичный образ. Альфа был гладко выбрит и хорошо одет. Эллиот засмотрелся на него, потом понял, как глупо и некрасиво это выглядит со стороны, и отвернулся.
Приятный цветочный запах преследовал его ещё какое-то время.
